Эта страшная и смешная игра Red Spetznaz
Шрифт:
Все вернулись к своим занятиям.
– Я больше вашу рыбу не хочу есть! У меня аллергия.
Стоя перед сидящим на брёвнышке капитаном Глебом О'Салливан пытался диктовать ему свои гастрономические условия.
Глеб понимающе пожал плечами.
– Хорошо, не ешь. Никто тебя и не заставляет. Собачьи консервы будешь? Жирные, с индейкой… Я в магазине на берегу целую упаковку захватил. На всякий случай.
О'Салливан задумался.
– А зачем тебе в нашей игре корм для собак?
Тут ещё и Бориска последние пять минут с нехорошим напряжением следил за речью своего старшего товарища. Глеб меланхолично и легкомысленно махнул рукой.
– Собачий-то? А-а, это так…, я его для вкуса в рисовую кашу добавляю.
– Нам?! В нашу кашу?!
Бориска и итальянец потребовали ответа немедленно и одновременно.
– А чего такого? Вы не любите такую сытную кашку?
Он поднял от костра блестящие глаза и Бориска облегчённо рассмеялся.
– Да ну тебя, Глеб! Не поймёшь даже, когда ты смеёшься!
– Нет у него собачьего корма! Нет! Я проверял весь наш груз! Это он так шутит над нами, понял?!
Младший командир безо всякой опаски похлопал О'Салливана по плечу.
– Хочешь, я тебе колбасы принесу, копчёной? Мне мама десять бутербродов с собой дала сегодня утром. Давай, покушай хоть колбаски, а?
Красные с золотом угли костра всё больше и больше затемняли сумерки, неумолимо жавшиеся к людям от тёмных стен старой крепости. Непрогоревших дров под черной, тяжёлой сковородой уже не было, тёплый и остро луковый дух накатистыми волнами распространялся по дворику. Томиться в своём вкусном заточении картошке оставалось две, три, от силы пять с половиной минут.
Будущее было немного туманным.
Глеб обернулся к сидящему рядом Бориске.
– Сейчас по тарелочке второго блюда, последний тост – и отдыхать. Проследи, чтобы никто из мужчин не покидал пределов нашего периметра.
– Не-е! Я больше есть уже не могу, ты что?!
– А за маму, а за папу? За нашего президента, наконец! Есть такое слово «надо», малыш! Ты просто уклоняешься от соблюдения правил безопасности нелёгкого командирского труда! Больше ешь – меньше болит голова. В прямом смысле этого чудесного слова…
Понимая к этому времени практически все приказы без слов, Николас так же молча кивнул головой в ответ на движение указательного пальца капитана Глеба. Хиггинс ничего серьёзного в этой жизни уже не мог, и большой человек в одиночку снял с костра, поставив на стол, булькающую и шипящую сковороду.
На удивительный запах стали подтягиваться из темноты уцелевшие бойцы. Всего их набралось на один недорасстрелянный взвод. От немецкой делегации явился только Крейцер из Бремена, шведы были представлены тоже одной, тихой, но всё ещё уверенной в своих силах особью. Британия самоустранилась от дегустации картофеля и храпела по разным палаткам.
Мир был немного не уверен в себе, звёзды раскачивались.
Чтобы не потерять раньше времени в молчании своего старшего товарища, Бориска продолжил приставать к Глебу с нудными и мелкими вопросами.
– А почему ты всегда всё пьёшь из стеклянного стакана? Даже чай – он же такой горяченный?! Возьми лучше кружку, удобней же ведь, вот, смотри, свободная ещё одна есть.
После того, как в тишине все в очередной раз выпили водки за дружбу, Глеб Никитин вернулся к обсуждению актуальной темы.
– Я не люблю металлические кружки.
– А почему?
Не в силах много говорить, и, тем более, молчать в ответ, Глеб взял из коробка на столе спичку и с силой провел ею под внешним ободком эмалированной посудинки.
– Смотри сюда. – Он покачал сильно испачканной спичкой под носом Бориски. – И ты с удовольствием суешь «это» себе в рот?! Ты хоть знаешь, кто, что и когда пил из этой кружки до тебя?! А мыть её вообще по-настоящему никогда не мыли, так, ополаскивали…
– Отбой! Всем спать.
Поднимаясь из-за стола, капитан Глеб немного, практически незаметно для окружающих, покачнулся.
– Стоять, Орлик! Всё в порядке! Убери от меня свои презренные руки!
Бориска действительно отдёрнул от Глеба руки и, больше того, спрятал их за спину.
К лопушкам по нужде выполз из крайней палатки помятый Хиггинс. Вытирая после этого акта вандализма ладони о свои замечательные маскировочные штаны, он счёл необходимым похвалить друга Бориску.
– Ох, и умеешь же ты пить. Полными стаканами со всеми пил – и до сих пор трезвый! Не то, что я.… У вас, русских, наверно, с детства такая привычка к водке… Я – спать, всё…
В ответ Бориска счастливо и загадочно хихикнул.
За его спиной капитан Глеб отыскал немного душевных сил и пробурчал вслед уходящему в сумерки Хиггинсу.
– А если его ещё и подучить немного…. Пошли.
– Куда ты собрался? Может не надо, Глеб?
– Бери чистую кастрюлю и пошли. Идём. За мной.
На близком берегу моря, прямо за краем разваленного укрепления капитан Глеб опустился на колени и стянул с себя чёрную майку.
– Бенефис закончен. Черпай и лей.
– Куда?!
Смотреть на такого непонимающего товарища было бы тяжело и скорбно. Поэтому Глеб Никитин даже не поднял на Бориску укоризненного взгляда.
– Повторяю. Черпай из моря. И лей. Из кастрюли. Воду. Мне. На голову. Десять кастрюль. Подряд.
Где десять, там и восемнадцать. Глеб чихал, как трудолюбивый морж, такой же круглоголовый, счастливый и влажный.
– А теперь полей-ка мне на руки.… И отойди в сторонку.
Бориска сморщился, вздрогнул, когда, засунув пальцы в рот и согнувшись пополам, Глеб зашёлся рядом с ним в тяжёлом кашле. Но длилась эта скверная сцена недолго.