Эти поразительные индийцы
Шрифт:
Опять прошли через бесшумную белую толпу, неторопливо плывущую по песчаным улицам, и вошли в деревню. Здесь в дни праздников и торжеств бесперебойно работает так называемый гуру-ка-лангар, то есть кухня гуру, – прекрасный обычай сикхизма. День и ночь готовят пищу, и пекут пресные лепешки – чапат'u, и день и ночь кормят всех, кто приходит, чтобы поесть. Во дворе кухни и на прилежащих улочках сидело на корточках много людей. Прислужники раздавали тарелки из листьев и обносили всех лепешками и гороховой кашей с овощами и красным перцем.
Все ели так аппетитно, захватывая кашу пальцами и кусочками лепешки, что и мне захотелось присесть на корточки рядом с какой-нибудь крестьянской семьей и, не торопясь, погрузиться в смакование этой жгучей рыжей каши и одновременно в ленивое разглядывание всех мимо проходящих.
Заглянули через дверь и в самую кухню. Входить туда нельзя без омовения, а если кто из поваров выйдет, то и он должен омыться, прежде чем войдет обратно, – разумное предписание в условиях страны, где одна эпидемия спешила сменить другую.
В кухне был полумрак. По стенам метались красные отблески огня и тени полуголых поваров. Одни месили тесто, другие быстро – шлеп-шлеп! – расшлепывали на ладонях чапати, третьи переворачивали их на множестве сковородок, четвертые мешали кашу, пятые резали овощи, и все это делалось дружно, слаженно, в едином ритме. Снаружи через специальное окно подавали новые продукты.
Вся эта работа – четкая и быстрая – наглядно показывала, как была устроена походная кухня сикхов. Бессчетное количество раз во время быстрых военных передвижений приходилось быстро готовить пищу, кормить воинов и исчезать без следа, не оставляя после себя даже пепла костров.
Давно миновали те времена, но до сих пор даже у намдхари, этих мирнейших из мирных можно увидеть, как это нужно делать.
Затем пошли на площадь, откуда доносилось пение и раздавалась музыка. Здесь шамиана была натянута как огромное кольцо – середина площади не была покрыта и тут, на круглом возвышении, разжигали священный огонь, готовились к обряду бракосочетания. Толпа разместилась тоже кольцом под навесом, а по его внутреннему краю, лицом к огню, сидели парами женихи и невесты. На этот раз было около пятидесяти пар, но бывают свадьбы и для ста пар одновременно. Где бы ни жили намдхари, а их можно встретить и в Африке, и в Индонезии, и на Филиппинах, и в разных других странах, отовсюду они должны приехать сюда, в Пенджаб, для проведения свадебной церемонии. Только здесь должны заключаться браки, в присутствии гуру – главы всей общины. Только здесь, на священной земле предков, на земле, давшей Индии учение Вед и учение сикхизма, может начинаться жизнь молодой семьи.
В Пенджабе в 1863 году впервые был проведен обряд массового бракосочетания, получивший название «ананд», что значит «радость», и здесь из года в год он повторяется и по сей день.
Под навесом сидел и сам гуру, возглавлявший оркестр, – он первоклассный музыкант. Меня прежде всего провели приветствовать его. В ответ на мой поклон он подал мне кокосовый орех и апельсин. Все вокруг одобрительно заговорили, зашептались.
Держа в одной руке киноаппарат, а в другой огромный орех и апельсин, я прошла мимо всех собравшихся, совершив своего рода круг почета, под приветственные улыбки присутствующих, а потом вручила дары гуру моему милому Сварану, который благоговейно принял их из моих рук, а сама занялась съемкой. – Люди пели, пели не умолкая. Гуру играл, оркестр подхватывал его мелодию. Музыка и пение заполняли собой все, подчиняли себе, диктовали ритм движений, формировали ощущения и мысли. Даже мне хотелось двигаться в такт мелодии, а жужжание киноаппарата казалось недозволенным диссонансом.
Внезапно, словно сорванный с места силой музыки, из толпы вышел какой-то старик без тюрбана, остановился перед гуру и начал раскачиваться вперед и назад, кланяясь все ниже и ниже до тех пор, пока его длинные седые волосы не стали мести песок. К нему присоединились еще несколько человек, которые то покачивались на месте, то так же кланялись, метя волосами землю, то делали какие-то странные танцевальные движения, кружась, как в трансе и вскрикивая. Это длилось пять, десять, двадцать минут, полчаса, и я уже недоумевала, как они выдерживают под солнцем это напряжение поклонов и раскачиваний. И только я подумала об этом, как они один за другим стали падать на землю, оставаясь лежать неподвижно, как подстреленные.
Мой внутренний порыв броситься к ним, дать воды, оттащить в тень – словом, оказать, как полагается, первую медицинскую помощь – угас, когда я увидела на лицах всех окружающих полное безразличие к происходящему.
Мне объяснили, что это в порядке вещей, что так некоторые из намдхари почитают гуру и что с ними ничего не будет – отлежатся и встанут, как это всегда бывает.
«Не ожидала, что попаду на такие сектантские радения, – подумала я. – Надо снимать, не принимая ничего близко к сердцу».
И я снимала. И этих кружащихся, и лежащих, и женихов с невестами, и стариков, читающих нараспев «Грант Сахаб», и играющего гуру, и все это царство людей в белом.
А в это время перед гуру собрались те, у кого возникли тяжбы. По закону намдхари, тяжбы между членами секты должен разбирать глава их локальной группы, но, если стороны не удовлетворены его приговором, они могут обратиться к самому гуру. Решения гуру никакому обжалованию не подлежат, он олицетворяет собой божий суд.
Меня поразила быстрота, с какой он принимал эти решения. Ему устно докладывали дело, и через минуту секретарь оглашал через микрофон приговор. Странно было видеть это судебное разбирательство на брачной церемонии, но мне объяснили, что так полагается воспитывать молодые пары, готовить их к тому, чтобы они жили, не нарушая законов.
Старики у алтаря напевали молитвы, лили в огонь топленое масло, готовили ритуальный прашад – сладкую кашу из пшеничной муки. Потом обнесли сидящие пары прашадом, окропили их головы водой, дали вкусить освященного масла.
Когда кончился суд, все, кто вступал в брак, встали, и каждый жених повел за собою свою невесту, привязанную за край одежды к шарфу, переброшенному через его плечо.
Пока они четыре раза обходили священный огонь, я разглядывала эти молодые пары и думала о том, как все-таки странен для нас, европейцев, индийский брак. Вот этому красивому, и тому хромому, и этому худосочному, и низенькому – всем им невесты подобраны родителями, и никто не может возразить против этого выбора, ни девушка, ни юноша не могут произнести короткое слово «нет».
Почти все молодые сегодня впервые увидели друг друга. Девушки почему-то все очень печальны, бредут за своими повелителями, низко опустив голову на грудь. А женихи выглядят крайне индифферентно, как будто и не они женятся.
– Сваран, почему они все такие грустные?
– Нет, они не грустные, а серьезные. Ведь это серьезный момент.
Огонь обойден четыре раза, брак заключен, и расторгнуть его теперь сможет только смерть.
Все стали расходиться с площади.
Сваран объяснил мне, что намдхари очень гордятся своим брачным обычаем, так как у них не надо давать приданое, разоряющее семьи индусов, и выкуп за девушку, что часто ложится непосильной тяготой на плечи мусульман. У намдхари отменены и свадебные подарки – все эти яркие нарядные одежды и украшения, которые обязательны у других индийцев, потому что религиозный закон запрещает им нарядно одеваться и украшать себя. Поэтому вся свадьба стоит от 1 рупии с четвертью до 13 рупий.