Это Америка
Шрифт:
Счастливая Роза хотела с кем-нибудь поделиться новостью и позвонила Лиле:
— Поздравьте меня, мне удалось добиться того, чего я хотела столько времени, — приезжает мой Гена.
— Роза, как я рада за вас! Когда вы рассказывали мне о своих планах, я знала, что вы своего добьетесь — встретите своего прекрасного принца.
— Да, но мне еще надо женить на себе этого принца.
— Я уверена, что он вас любит. Если бы не любил, не писал бы вам.
— Так-то оно так, но он такой стеснительный… Не от мира сего, как говорится.
— Зато вы вполне от мира
Роза залилась звонким смехом:
— Да уж, я постараюсь и на этот раз не упущу своего принца.
Она встречала Гену в аэропорту. Он стоял в стороне от толпы и смущенно оглядывался. После тихого Саранска все казалось ему слишком стремительным и шумным.
Роза радостно кинулась к нему — обнять и поцеловать. Гена смутился, отступил, опустил голову:
— Извини за беспокойство. Я… я…
Она усмехнулась его застенчивости: ладно, первый поцелуй не получился, попробуем со второго. И привезла его к себе, в маленькую студию.
Гена робко осматривался.
— Ты извини за беспокойство, это ненадолго я гостем приехал. Скоро найду себе жилье.
— Да ладно тебе, чего уж, живи здесь.
Роза приготовила ужин: она помнила, что Генино «кушать хочется». Сделала салат «оливье», испекла пирожки с мясом и капустой.
— Водку пить будешь? — спросила у него нерешительно.
— Нет, что ты! Я алкоголя в рот не беру. И мясного не ем, я вегетарианец.
Роза налила ему яблочный сок, чокнулась с ним. Пришлось ей одной пить водку и есть мясо. А Гена рассказывал о Марусе:
— Она в деревне живет, у своих. Все плачет, тоскует по тебе. В деревне природа хорошая, и люди тоже хорошие, простые, добрые. Хозяйство у них свое — огороды. Не то что в городе.
Несколько раз за вечер он повторил:
— Я только на время приехал — денег подзаработать. А потом опять в Россию уеду.
Роза, улыбаясь про себя, думала: «Посмотрим, как ты уедешь в Россию, обратно я тебя не отпущу». Она постелила ему на диване и слышала, как он ворочается, вздыхает.
Ну вот что с ним прикажешь делать? Решительно, как она делала все, Роза подошла и легла рядом. Гена испуганно отодвинулся, но не тут-то было: она обняла его и второй поцелуй все-таки получился. Все-таки устоять он не мог…
На работе Гена держался робко, стеснялся, избегал контактов с сотрудниками, сидел у своего рабочего стола, уставившись в компьютер — новый, совершенный, таких он в России не встречал. Директор дал ему задание: разработать компьютерную программу для нового исследования. Гена за две недели создал программу. Директор остался доволен, хвалил его и поручил ставить эксперименты.
Роза гордилась Геной, радовалась за него, но одно ее расстраивало. Он часто повторял:
— Да, Америка — это, конечно, хорошо. Но вот скоплю денег и поеду обратно.
Он не любил города, не любил городскую толпу, считал, что в деревне жизнь проще и лучше, тосковал по русской природе, иногда мечтательно говорил:
— Что-то на Волгу захотелось…
Практичной и хваткой Розе возвращаться на Волгу совсем не хотелось. Чтобы он не тосковал по природе, она купила подержанную машину и они стали часто выезжать за город, в парк Харриман, в 75 км от Нью — Йорка. Там был густой лес и масса озер, а главное —
В Америку стремились переехать и некоторые эмигранты из Израиля. В соседнюю лабораторию университета въехал русский ученый из израильского города Петах-Тиква — Давид Дузман. Он приехал с женой, Америка ее давно манила, Рая была уверена: здесь они заживут намного богаче, а главное, он оставит ту «дрянную девку», с которой связался в Петах — Тикве.
Ученые часто кажутся людьми, отрешенными от мира, — погруженные в идею, они становятся рассеянными, забывчивыми, странными. Таким был и Давид. После двадцати лет раздумий, поисков, сомнений, удач и срывов ему удалось вплотную подойти к научному открытию — способу лечения смертельной болезни гемофилии. Он получил приглашение на работу и решил, что в новых, более удобных условиях сможет активнее работать над завершением своего проекта.
Дузманы поселились под Нью — Йорком, в городке Фэр Лон (Fair Lawn). В один из первых же дней Рая привезла Давида на большую площадь Нью — Йорка у здания ООН.
— Вот здесь десять лет назад я разбила палатку и объявила публичную голодовку, чтобы советская власть отпустила тебя в Израиль. Тогда я была молодая и готова была умереть за тебя. И ведь я добилась своего! Мы так любим друг друга, правда?..
Давид был растроган, обнимал, целовал и благодарил жену [132] .
132
История протеста и голодовки Раи описана в 3–м томе «Крушение надежд».
Он погрузился в работу, а Рая напряженно следила за тем, чтобы не возобновилась его связь с израильской любовницей, и постепенно знакомилась с жизнью американского общества. С удивлением она все больше узнавала о высокой преступности, нередко писали и передавали в новостях, что даже супруги убивали друг друга. В то время шел шумный судебный «процесс фон Бюлова» — знатный муж убил свою богатую жену, и об этом много писали.
Рая с содроганием говорила Давиду:
— Я все думаю: какая разница в морали между Израилем и Америкой. Там у всех есть оружие на случай войны, но никто не убивает друг друга. В Америке люди владеют нелегальным оружием и часто убивают. Преступность здесь просто витает в воздухе. Я содрогаюсь каждый раз, когда слышу, как мужья и жены убивают друг друга. Как это можно?! Ведь эти люди когда-то любили друг друга…
— Ну и не думай о них, — говорил Давид. — Какое тебе до этого дело?
Давид работал очень много и получал за свои патенты большие деньги. Через год они с Раей основали свою фирму «Технология» и наняли сотрудников. Рая заведовала отделом биологии, но больше занималась администрированием, подменяя мужа. Характер у нее был суровый, она считала Давида слишком мягким руководителем и обвиняла его в том, что они из-за этого теряют деньги. В ней проснулась алчность. Давиду не нравилось, как она относится к людям, его раздражала ее меркантильность. Они часто ссорились, и он говорил: