Это Америка
Шрифт:
Михаил разлил водку по стаканам, повернулся к жене:
— Маруся, слышь: в Израиле, оказывается, водку не пьют.
Маруся суетилась, разбирая вещи, и только откликнулась:
— Вот в это я не поверю. Раз из России народ понаехал, не может быть, чтоб водку не пили.
— То есть евреи из России пьют, конечно, — подтвердил Яша.
Михаил обрадовался:
— Ах, значит все-таки пьют! Компания будет. Ну, выпьем за здоровье, за нашу долгую и благополучную жизнь в Израиле!
Все чокнулись,
— Ох, дай бог, чтобы наша жизнь здесь устроилась. Долго собирались, все не решались. Это вот она, доченька наша, Розочка, это она нас все уговаривала: поехали да поехали… А у нас там дом, огород, свой овощ, квасу заготовляли, огурчики солили, капустку квасили, грибочки мариновали…
Роза засмеялась и задиристо сказала:
— А что, другие уезжали, а мы хуже всех, что ли? Мне бы вот хибру вашу выучить, чтобы с настоящими израильскими ребятами познакомиться, которые с автоматами.
Михаил насмешливо проворчал:
— Да будет вам, завелись. И огород себе здесь насадим, и разговоры разговаривать будем. Вы пейте, пейте. Маруся, где мой баян? Душа музыки просит.
Яша подвинулся к Розе, умиленно посмотрел на нее:
— Послушайте, вы правильно их уговаривали. И иврит вы выучите. Так и быть, выпью за то, чтобы вы здесь почувствовали себя настоящими евреями. — Он глотнул из стакана, и его передернуло.
— Да ты рыбку-то попробуй! А насчет еврейства, так я и в Саранске себя евреем чувствовал. Давай я лучше тебе на баяне сыграю, старый баян-то, с шестьдесят седьмого года служит, а настроен хорошо.
Михаил лихо перебрал клавиши и заиграл «Катюшу». Роза стала приплясывать и подпевать, Маруся тоже вступила, а в разгар их веселья даже Яша стал размахивать руками, хоть и совсем не в такт. А Михаил, играя, смеялся и приговаривал:
— Эх, хорошо-то как! Я так хорошо себя чувствую чуть ли не впервые за шестьдесят лет. Новую жизнь начинаем — надо еще выпить.
Маруся уже с некоторой настороженностью посмотрела на него, шепнула Розе:
— Что-то опять шибко развеселился наш папочка. Боюсь, не к добру.
— Да ладно тебе, мам, опять ты каркаешь — не к добру, не к добру…
— Не каркаю я, а примета такая есть — лишнее веселье не к добру, — поджала губы Маруся.
А Яша сжимал ладони и радостно говорил:
— Это ваше счастье, что вы в Израиль приехали. Вот вы сказали, что в Саранске чувствовали себя евреем, а сами никаких еврейских обычаев не знаете.
— Еврейских не знаю, зато русские обычаи хорошо усвоил: чуть не каждый день меня за спиной жидом обзывали, а потом и вообще с работы выгнали. Тут ясно евреем себя почувствуешь. Вот Маруся у меня русская, а ее тоже жидовкой обзывали, потому что за евреем замужем.
— А
Она засмеялась:
— Чисто — начисто, крестьянская косточка. Как за еврея выходила, так меня все отговаривали. А вот двадцать пять лет живем счастливо и дочку вырастили.
Михаил налил себе еще водки:
— Двадцать пять прожили, и еще столько проживем, — и залпом выпил стакан.
Яша пристально посмотрел на Марусю, помигал, спросил подозрительно:
— И мама у вас русская?
— Конечно, русская, — засмеялась Маруся.
— И ее мама тоже русская?
— Ну да, все мы русские.
Яша отчаянно взмахнул руками:
— Ой, послушайте, это же плохо, очень плохо.
Михаил не понял, ухмыльнулся:
— Чего ты несешь? Чего же в этом «очень плохого», а?
— Так вы же не знаете: в Израиле смешанные браки не признают. Вас не признают.
Маруся уставилась на него и с возмущением воскликнула:
— Это как же так не признают? Что же, здесь я своему собственному мужу не жена?
Михаил снял с плеч ремни баяна, отложил его в сторону, стал успокаивать жену:
— Маруся, Маруся, ты не волнуйся, не может быть таких дурацких законов!
Но Яша настаивал на своем:
— Говорю вам — раввинат Израиля не признает браков евреев с русскими.
Михаил не на шутку обозлился:
— Плевать я хотел на ваш раввинат — она моя жена, и все тут. — Он занервничал, выпил залпом еще водки, откусил кусок сала, явно демонстрируя это Яше. — Что нам твой раввинат — шавинат? Мы теперь в свободном мире обосновались. Там, в России, нам диктовали, как жить. А теперь я буду жить, как хочу. А жить я хочу со своей женой, и долго жить.
Но Яша не унимался:
— Так вы же не знаете, в Израиле раввинат — это главная сила, он правительству все законы диктует.
Маруся чуть не плакала:
— Это что же такое! По его законам получается, что здесь хуже, чем в России, что ли? Там меня за еврея выходить отговаривали, а здесь вообще с мужем развести могут?
— Да ты не волнуйся, — успокаивал ее Михаил. Мы утрясем это с раввинатом ихним, а нет — и без него обойдемся.
Яша вдруг ударил себя по лбу и радостно завопил:
— Ой, конечно утрясете! Послушайте, для вас это даже очень просто. Я поговорю с нашим раввином, ваша жена примет иудаизм, а потом он устроит вам новую свадьбу, под хупой. И вы заживете новой жизнью как еврейка. Пойдемте сейчас к раввину.
Михаил еще больше рассердился, побагровел, стал наступать на Яшу:
— Ну ты даешь! Зачем нам твой раввин? Какую нам еще свадьбу под хупой? Да нам о дочкиной свадьбе надо думать, а не чтобы я второй раз на своей жене женился.
Яша отступал, а к Михаилу присоединилась Маруся: