Это было в Ленинграде. У нас уже утро
Шрифт:
— Обыкновенное. Сперва, значит, землю трясёт, а потом море из берегов выходит — и все подчистую.
— Как же там люди-то живут?
— Не знаю, я там не жил.
— А мне рассказывали, — вмешался в разговор ещё один голос, — там у каждого хозяина чугунные доски имеются.
— Какие ещё доски?
— А очень просто — случится землетрясение, ими трещины и закрывают.
Все рассмеялись.
Качка усиливалась. Доронин не мог стоять на месте и медленно двинулся вдоль палубы, прислушиваясь к доносившимся до
Люди говорили о постановлении Совета Министров, осуждающем нарушения колхозного устава, о журналах «Звезда» и «Ленинград», о Нюрнбергском процессе, о Днепровской электростанции, вновь вступившей в строй, о газопроводе Саратов — Москва…
Доронин с напряжённым вниманием вслушивался в эти разговоры, и ему казалось, что незримый мост перекинулся на пароход с материка, с советской земли…
Налетел жестокий порыв ветра. Стало ещё холоднее. Палуба все чаще уходила у Доронина из-под ног. Почувствовав себя совсем плохо, он направился к твиндеку, чтобы лечь и попытаться заснуть.
У полуоткрытой двери кубрика он увидел фигуру человека в длинном, модного покроя, пальто, из-под которого виднелись тяжёлые кирзовые сапоги.
Человек стоял, прислонившись спиной к стене, в руках у него были игральные карты.
«Это что ещё такое?» — недоуменно подумал Доронин. Ему невольно вспомнились старые, давно читанные рассказы о шулерах, путешествующих на морских пароходах.
А человек в длинном пальто творил чудеса. Он брал карту в руку, пристально смотрел на неё, и вдруг карта исчезала, точно испарялась в воздухе. Потом человек спокойно вытаскивал изо рта какую-то трубочку. Оказывалось, что это и есть исчезнувшая карта.
«Вот так штука!» — восхищённо подумал Доронин. Он прошёл мимо фокусника, почти коснувшись его плечом. Это был молодой человек лет двадцати пяти, не больше.
Доронин направился к твиндеку, как вдруг кто-то осторожно тронул его за плечо.
Он обернулся и увидел фокусника.
— Простите, товарищ, — подчёркнуто вежливо обратился тот, — я, видите ли, захватил с собой всего лишь две колоды карт, и они мне обе нужны. Понимаете?
— Ничего не понимаю, — растерянно пробормотал Доронин.
— Если мы встретимся на материке, я с удовольствием подарю вам эту колоду, — невозмутимо продолжал молодой человек, — но здесь…
С этими словами он протянул руку к карману доронинского пальто, и оттуда длинной, растянутой гармошкой выскочила колода карт.
— Благодарю вас, — сказал фокусник, — я так и думал, что она у вас…
Доронин рассмеялся.
— Вы простите меня, — улыбнулся молодой человек, — это просто так, тренировка… Я заметил, как вы наблюдали за мной, и позволил себе эту шутку. Вы ведь не обиделись?
— Здорово работаете! — искренне сказал Доронин.
— Это мой новый номер, — пояснил фокусник. — Я должен тренироваться каждый день. Простите, — вдруг сказал он и,
— Ну, знаете!.. — воскликнул Доронин.
— Это старый номер, общеизвестный, — скромно сказал фокусник.
— Где же вы выступать собираетесь? Куда едете?
— Туда же, куда и вы, на Сахалин. Нас тут целая бригада.
— А вы полагаете, что на Сахалине сейчас… Ну, словом, у людей есть время для развлечений?
— А как же? — воскликнул фокусник. — Вы что, наших людей не знаете? Для настоящего искусства время всегда найдётся. Вы бы послушали нашу певицу!..
— Но почему именно на Сахалин?
— Не только на Сахалин. Наши поехали и на юг, и на север, и на запад. Ведь у нас тоже свой план есть. Как же иначе? — Он помолчал. — Как вы думаете, мой номер пройдёт?
— Наверняка пройдёт, — улыбаясь, ответил Доронин.
— Ну, спасибо, — поблагодарил фокусник, — До встречи на Сахалине.
К исходу второй ночи Доронин, уставший от мучительной качки, вышел на палубу.
Он долго стоял, глубоко вдыхая холодный, влажный воздух.
Вдруг ему показалось, что в темноте ночи мигнул едва заметный огонёк маяка. Но свет тотчас исчез и больше уже не показывался. Доронин так и не узнал, что в эти минуты пароход проходил самый опасный участок пути — пролив Лаперуза между южной оконечностью Сахалина и японским островом Хоккайдо. Здесь мореплавателей подстерегает коварная подводная скала. Замеченный Дорониным мигающий огонёк горел на мысе Крильон, самом южном советском мысе в этой стороне света.
Тем временем начался рассвет — второй с тех пор, как пароход покинул владивостокскую бухту Золотой Рог.
Всюду, куда хватало глаз, тянулось однообразное серое море. Поверхность его была покрыта множеством небольших складок, — так изображают на картинах застывшую лаву. По времени должен был уже показаться Сахалин, но никакой земли поблизости не было видно.
Пароход шёл, покачиваясь и поплёвывая горячей водой.
Доронин долго бродил по палубе, покрытой изморосью.
Внезапно надвинулся туман. Ежеминутно раздавались унылые, предостерегающие гудки. Потом подул такой ветер, что у Доронина захватило дыхание. Теперь он не мог ничего различить перед собой, кроме серовато-белой колеблющейся мглы.
Он стоял на палубе, вцепившись обеими руками в поручни. Ноги его скользили. Огромные массы воды громоздились кругом. Ливень брызг то и дело обрушивался на палубу.
«Опять начинается!»-подумал Доронин. Он чувствовал сильное головокружение.
На палубе никого не было видно, только время от времени пробегал, держась за поручни, кто-нибудь из матросов в плаще, с которого стекала вода.
Ветер стих так же внезапно, как и налетел. Волны ещё окатывали палубу, но напор их ослабел. К Доронину подошла Ольга.