Это было в Ленинграде. У нас уже утро
Шрифт:
— Южный? — спросил пограничник; у него были белёсые брови и розовые щёки.
— Южный, — ответил Доронин.
— Проходите, товарищ.
Держась за верёвочные поручни и скользя по мокрому трапу, Доронин стал медленно подниматься на борт парохода. Прежде чем шагнуть на палубу, он оглянулся. Там, внизу, по-прежнему двигались люди. Сквозь толпу, оглушительно сигналя, пробирался автокар. С полуторки сбрасывали привезённую в бумажных пакетах почту. Всё это был уже другой, оставшийся позади мир.
— Давайте, давайте, чего там! — сразу заторопили Доронина,
Доронин прибавил шагу и нагнал шедшего впереди человека. Это был невысокий, плотный черноволосый мужчина средних лет. Его фетровая шляпа заметно выделялась среди фуражек, кепок и армейских пилоток. В руках у него были маленький чемодан и портфель.
Два матроса в холщовых рубахах стояли у входа на палубу. Они непрерывно повторяли одну и ту же фразу:
— По твиндекам, граждане, по твиндекам, располагайтесь равномерно по возможности…
У входа в твиндек образовалась пробка. Люди толпились вокруг люка, освещённого мутным электрическим светом. Снизу поднимался разноголосый гомон. Пахло рыбой, морской водой, извёсткой.
Дождавшись своей очереди, Доронин нерешительно опустил ногу в люк и сразу же нащупал узкий отвесный трап. Чувствуя чьи-то ноги над своими плечами, он медленно спустился в твиндек и увидел под собой множество голов. Казалось, что трюм набит до отказа и что в этой тесноте ещё один человек не сможет не только сесть, но и встать.
Однако мало-помалу люди разместились, и Доронину даже удалось поставить свой чемодан у стенки. За стенкой булькала и переливалась вода.
«Так, — сказал про себя Доронин. — Начинается новая жизнь…»
…Начинать новую жизнь Доронину приходилось не впервые.
Он был коренным ленинградцем. Окончив в 1934 году экономический институт, Доронин был направлен на саратовские рыбные промыслы. Тогда ему в первый раз пришлось начинать новую жизнь.
Доронин ехал по приволжским степям, а в глазах его стоял белый туман ленинградских весенних ночей, и снились ему Нева и мосты над ней на тяжёлых, вечных цепях…
Конечно, как ни хороша была Волга, она не могла заменить ему родной Невы с её свинцовой водой и гранитными берегами. Но он полюбил и Волгу, и широко раскинувшийся на её берегу город, и волжских рыбаков, постоянно окружавших его теперь.
В Саратове он едва не женился на Тане, студентке строительного института. В сущности, всё уже было решено, но Доронина призвали в армию, и ему пришлось второй раз начинать новую жизнь.
Уезжая, Доронин сказал Тане, что при первой же возможности приедет в отпуск и тогда они поженятся. Он считал, что разлука будет полезна для них обоих.
Но Таня вскоре окончила институт, и её послали на новостройку в Сибирь, а Доронин так и не получил отпуска. Женитьба не состоялась. Лишь много времени спустя Доронин понял, что дело было, конечно, не во внешних обстоятельствах, а в том, что он и Таня недостаточно любили друг друга.
Доронин сказал себе: «Я женюсь только тогда, когда буду знать, что без этой
Новая жизнь, которую он начал, оказавшись в рядах армии, сразу же потребовала напряжения всех его сил. Первое время ему было очень трудно. Пришлось отказаться от многих навыков, приобретённых за два года работы в Саратове. Инженер-экономист Андрей Семёнович Доронин вскоре превратился в командира Красной Армии. Он оказался упорным, настойчивым, энергичным. Его быстро заметили, выдвинули, обязали учиться. Трудности, возникавшие перед Дорониным в армейских условиях, только разжигали его упорство и настойчивость.
Строгие рамки военных уставов не стесняли его. Он понял, что подлинная свобода военного человека состоит не в пренебрежении уставами, а в точном выполнении каждого их требования. Рота, которой командовал лейтенант Доронин, славилась своей дисциплиной и успехами в боевой учёбе. А командира роты полковое начальство неизменно поощряло благодарностями в приказах.
Началась финская война. Лейтенант Доронин впервые повёл свою роту в бой. В память о трёх месяцах упорных боёв на Карельском перешейке остались у него шрам на левой руке, чуть выше локтя, и первая его боевая награда — медаль «За отвагу».
Все четыре года Отечественной войны Доронину посчастливилось провести в рядах одной дивизии. Когда после лечения в госпиталях, — а он был ранен трижды: на Невской Дубровке, под Нарвой и под Ригой, — его пытались направить в другую часть, он неизменно добивался назначения в свою дивизию. В ней он прошёл путь от лейтенанта до майора. С нею было связано целое десятилетие его жизни. Конечно, за эти годы состав дивизии сильно изменился, но если свою дальнейшую жизнь Доронин не представлял без службы в армии, то и свою военную службу он не представлял вне рядов родной дивизии.
Но вот в Москве прогремел на весь мир салют в честь величайшей победы, которую когда-либо одерживал народ. Вместе с тысячами бойцов и офицеров майор Доронин прошёл под триумфальной Нарвской аркой: Ленинград встречал своих героев…
Будущее казалось Доронину ясным и простым. Его предполагали оставить в Ленинградском военном округе, — после долгих лет кочевой жизни он снова оказывался в родном городе. «Теперь будет все, — размышлял Доронин, — и дом, и семья. Теперь осуществится моя заветная мечта: я буду учиться в академии…»
Внезапно его вызвали в Москву, в управление кадров, и сообщили, что приказом министра Вооружённых Сил он демобилизован из рядов армии.
Доронину показалось, что все вокруг него рушится. Он начал протестовать, горячо доказывая, что с армией связана вся его жизнь, что без неё он не может существовать, что все последнее время он жил мечтой об учёбе в военной академии.
Генерал-майор, принимавший Доронина, внимательно выслушал его и потом мягко, но внушительно сказал, что одно гражданское ведомство испытывает острую необходимость именно в таких людях, как он.