Это Фоме и мне
Шрифт:
Вика только что-то хотела спросить, как в бокс вошла врач Анита Владимировна.
– Я кому сказала лежать! Сколько за лекарство денег заплатили, а вы игнорируете лечебный процесс!
– с гневом прокричала она.
– На кровать сейчас же! Почему не лежите? Почему вместо вас какие-то бананы на кровати валяются? Выбросите сейчас же!
Фома молча взял свой откушенный банан, утыканный вшами, нацелился им в урну в самом углу бокса, но тут Вика как закричала с той стороны окна:
– Не надо, Фома, не выбрасывай! Не надо!
– А вы, девушка, вообще отойдите от окна и постарайтесь сюда не приезжать.
– повернулась к ней Анита Владимировна.
– Вы что, не понимаете, совсем как маленькая, что ему ваши визиты только во вред? Он не лежит на кровати, как ему положено, из-за вас, что вы всё под окном крутитесь!
– Да?
– Да!
– в этот момент Анита Владимировна напоминала железного крокодильчика застёжки своей бирки с именем, что острыми зубами вкусился в край её кармана.
Фома сел на кровать и положил банан на тумбочку.
– Будьте добры, Анита Владимировна, девушку зовут Вика, и мне бы не хотелось, чтобы на неё кричали. А вам я разрешаю сделать мне любой укол на ваше усмотрение.
Анита Владимировна была врач, и у неё до сих пор не было мужа. Она схватилась за переносицу под очками, сказала что-то вроде "Ну уж!" и вышла из бокса быстро.
– Что с ней?
– спросил Ужвалда.
– Думаю, мы всё уладим. Плохо, что она мочалки не вяжет, мы бы и с ней общий язык нашли. Ничего, Вика, ты, главное, не волнуйся, ладно?
– и Фома снова подошёл к окну.
– Ложись, Фома, срочно ложись!
– Вика захлопала руками по стеклу.
– И съешь банан, съешь, пожалуйста.
– Съешь, чего добро будет пропадать.
– подхалимским голосом проговорил Кувалда.
– Может, ты съешь, а я что-то не хочу. Я всего один раз, вроде, и откусил.
– предложил Фома Кувалде.
– Нет, он уже съел, и ты съешь.
– настаивала с улицы Вика.
– Да что ж вы ко мне все привязались!
– в сердцах сказал Фома.
– Одна пришла "ложись", эти тут со своим бананом пристают.
– Это твой банан... Ну Фома, маленький, хорошенький, ну съешь!
– Вика готова была расплакаться.
– Грех бананы выбрасывать. А не доедать ещё больший грех.
– вдруг раздался трубный голос, в котором Фома не сразу узнал голос Ужвалды.
– Духи банановых деревьев рассердятся, и покарают тебя. Они протянут к тебе свои руки с того самого места, где эти бананы выросли, и достанут, где бы ты ни находился, схватят за шею, начнут трясти и вытрясут из тебя твой мятежный дух!
– Верю, верю.
– быстро проговорил Фома.
– Ужвалда переигрывает.
– Ты откусил, ты и доедай!
– Вот зануда, - сказал Фома и в два хапка съел чудодейственный банан.
– Молодец, Фома!
– давно уже Фома не видел на лице Вики такой радости, а что было этому причиной, понять не мог. То, что ей было просто приятно, что Фому переупрямили - не могло быть правдой, он очень хорошо знал Вику, поэтому Фома решил, что просто это новое лекарство действует на него таким образом, и всё дело в нём, в Фоме.
И когда Вика летела домой счастливая, Фома лёг на свою кровать, накрылся одеялом и перестал противиться высокой температуре, ознобу, боли во всех суставах и мышцах, которые поняли это и набросились на него со всей своей яростью.
СОТРИ С МЕНЯ КОЖУ
Прошла неделя с того момента, как Фома и Ужвалда проглотили лечебных вшей, девять дней с того, как Фоме сделали первый суперукол, и вот анализы Фомы показали, что ему очень хорошо. А ещё Фома лежал в больнице уже ровно два месяца. Кривая результатов Кувалдиных анализов тоже падала вниз, в сторону улучшения, только очень медленно, а не резко, как у Фомы.
Снова пошли дожди, Вика приезжала как раз в самый ливень, закутанная по самый нос в клеёнчатый платок ядовитого цвета лимона, которого не бывает. Это было строго по последней моде - так объяснила она Фоме.
Ужвалда выиграл заочную партию с известным шахматистом города, которую организовали для него друзья Фомы, затем выиграл ещё одну. Фома говорил Ужвалде, что он уникум, что он первый великий негр-шахматист и что впереди у него большое будущее. Но Ужвалда лишь вздыхал и не отвечал на это ничего, пугая Фому.
Анита Владимировна смотрела на Фому с величайшей укоризной, и он ничем не мог помочь бедной женщине-врачу. Впереди её ждал по крайней мере отпуск, и во многом это повлияло, должно быть, на то, что когда снова стало тепло, и в послеобеденной тишине Кувалда и Фома лежали себе по койкам и слушали, как где-то на улице шваркает метла, в боксе вдруг появилась Анита Владимировна Таптапова и сообщила, что завтра после анализов Фома может выписываться.
В эту ночь Фома и Ужвалда привязали Сергуню к стулу и намазали зубной пастой. К утру отвязали и помыли. Сергуня хотел обидеться, но не мог. Фома подарил ему свои кассеты, подарил недовязанную мочалку, потом передумал, отобрал и довязал, уменьшив, правда, наполовину её лохматость.
И утром под окном бокса уже стояла Вика, лысенькая - с волосами в сантиметр длиной, и в платье цвета маковой росинки. Она улыбалась до настоящего сияния, говорила, что подождёт, и Ужвалда скалил зубы из-за шторы.
Они недолго прощались с Фомой. Всё было уже решено, и Ужвалда уверил, что не будет противиться желанию Фомы принять участие в устройстве его судьбы. Лидия Кузьминична горячо прощалась, утёрла даже слезу умиления, они обменялись с Фомой подарочными мочалками, даже Аните Владимировне, которая так напрасно долго держала его в больнице и не применяла своего столь эффективного лекарства раньше, Фома подарил мочаль. Палёновой он посоветовал заняться медитацией, сказал, что она наиболее склонна именно к этому, и что медитация и раскрытие внутреннего потенциала придаст особый блеск её имиджу. Палёнова поверила и очень обрадовалась. Она искренне считала Фому замечательным собеседником, и теперь весьма грустила. Весь персонал отделения прощался с Фомой как с родным, и это им всем, которые даже на улицу, хоть на минутку, не хотели его пускать, Фома собирался крикнуть на прощанье "У, крокодилы!". А теперь он говорил растроганно "До свидания, нет, лучше прощайте, конечно" и махал рукой.