Это Фоме и мне
Шрифт:
Она долго смотрела уходящему Фоме вслед, а Фоме было и неловко, и удивительно. Теперь даже вязание мочалок не смогло бы поколебать его веру в людей.
А на следующий день Фоме к обеду подали суп с мухой. Кувалда всё никак не понимал, почему так долго и громко смеётся его товарищ. Наконец Фома повернулся к нему, поднял палец кверху и сказал:
– Вот, Кувалда, вот она, правда жизни. Вот. Ты к ней всем лицом, а она к тебе...
– Ты, это...
– Что "это"? Ты знаешь, что случилось? Диалектика, сын мой, и ничего не попишешь...
– Чего?
– Кувалда наворачивал свой суп быстро и благодарно.
– Посмотри: или я старею, или мудрею.
– Почему?
– Странный вопрос. Ты видишь, да, что произошло? А я не погнался за скандальной известностью и вместо того, чтобы наорать на кого следует, попытаюсь сейчас докопаться до причины мушиного летального исхода, потому что человек как человек больше всего и проявляется в любви к меньшим братьям. Так?
– Так.
– Вот. А выводы самые неутешительные: по всей видимости, муха страшно комплексовала на тему неуверенности в себе, в результате чего в одной из критических ситуаций (в данном случае - в полёте над кипящей кастрюлей) она полностью потеряла контроль и... И всё - вилы. Контроль потеряла, понимаешь, Кувалда?
– Да.
– Комплексовала же она из-за невозможности реализовать мотивированное поведение - хотела есть, но боялась свариться. На базе чего у неё, вероятно, развился невроз, что и привело к известным последствиям. А ещё возможно и то, что у неё были некоторые опасения, что она окажется неспособной реализовать важнейшие устремления - нажраться, или окажется несостоятельной при предъявлении ей тех или иных требований (и яблочко съесть, и жопку не ободрать). Ты меня понимаешь?
– Конечно.
– ответил Ужвалда, доедая своё "второе".
А Фома продолжал, глядя то в остывший суп, то в глупые глаза Ужвалды.
– Вот. Но скорее всего, она пыталась прогнозировать ситуацию, но недостаток информации не позволил ей всё полноценно проанализировать, а в результате - неосознанное чувство тревоги, смешиваясь с надеждой на положительный исход, увеличило силу отрицательных эмоций. В общем, инфаркт она себе заработала исключительно из-за своей дурости. Всё могло быть иначе, но её мушиный мозг не допустил осознания информации, противоречащей представлению мухи о своей личности. Её мне искренне жаль, но всё равно, Ужвалда, в мире есть ещё много прекрасного. Вот, а ты говорить, мочалки вязать...
– Давай, я твой суп съем.
– Этот, с мухой?
– Ага.
– Ты что, Кувалда, хочешь, чтобы я подумал, что ты дикий?
– Почему это?
– спросил Кувалда, обрадованный, что разговор перешёл на реальную почву. И тут же подтянул тарелку Фомы к себе.
– Есть насекомых - это низко. Ну, не то, что низко. Не питательно, что ли...
– сказал Фома и задумался. Он вспомнил, как сам хотел поймать и съесть комара.
– Питательно. Мясо.
– Ну она же... Падаль. Она в суп упала. Или... вдруг её специально подбросили?
– предположил Фома и подумал, что он сам себе противоречит.
Пока он думал, Ужвалда съел ещё один суп и примерялся скорбным взглядом к остывающему "второму" Фомы.
Фома посмотрел на него, протянул ему свою тарелку и погрузился в размышления.
И пришла за ним Лидия Кузьминична, и посадила его в кастелянской на стул, и стала учить вязать мочалку. Лицо её теплело, а Фома ковырял спицами в жёстких нитках, путался, и его мысли были очень разными.
Верная Брыся не заставила себя долго ждать. Всего лишь через несколько дней раздался её звонок, Вика подхватилась и приехала к ней в больницу, несмотря на то, что до начала её рабочей смены оставалось всего чуть больше часа.
Брыся её встретила у входа в больницу. Она курила на ступенечках, ведь на улицу опять вернулось лето.
– Вика, знаешь, чего Заурбеку не хватало?
– сразу спросила она. Мобильного телефона! Мучился он, бедный, грустил. А папенька его, добрый человек, Гагик Магомедович, догадался и поменял ему шило на мыло: пейджер забрал, а мобильный привёз. Я тебе с него как раз звонила, Заурбек разрешил.
– Спасибо.
– сказала Вика и посмотрела так пронзительно, что Брысе стало не по себе.
– Тут как раз ребёнка завезли, я с самого утра эту девочку для тебя в боксе мариную.
– сказала Брыся, кинула окурок в урну и открыла дверь. Но Вика задержала её:
– Стой. Ответь мне со всей прямотой русского врача: ты веришь в чудесное исцеление от воши?
– Верю.
– ответила Брыся и снова удивилась Викиному пафосу.
– И я верю. Раз у меня ничего с транспортировкой не получается, придётся вошек своим ходом до больницы доставлять. Ты меня понимаешь?
Брыся подумала, что всё-таки плохо знала Вику, и сказала:
– Пойдём.
Несмотря на то, что врачи ещё были в отделении, Брыся вместе с Викой заскочила в бокс, схватила бледненькую худосочную девочку, сидящую там с заплаканными глазами, и через десять минут Вика, незаметно улыбаясь, уже выбежала из детской больницы. Её волосы блестели на ярком солнце, до работы было ещё сорок минут, а через два дня должен был быть выходной.
ШОУ ДОЛЖНО И ПРОДОЛЖАЕТСЯ
А любовь к шахматам начала набирать обороты. Фома попросил друзей найти побольше журналов про шахматы и привезти ему в больницу. Ужвалда бросился читать их, и скоро уже легко решал все шахматные задачи, с нескончаемой радостью отвечал на все вопросы в журнале, Фома не выиграл у него ни разу, просто ни одного разочка. Ужвалда напросился даже на партию с заведующим инфекционным отделением, и тоже выиграл. Ему ничего не оставалось, как играть с самим собой и с журналами, потому что достойных противников ему не было.
Фома понял, что это серьёзно, а сам продолжал учиться вязать мочалки, потому что Лидии Кузьминичне понравилось его учить. Время летело незаметно, и вот Фома отпраздновал ровно полтора месяца со дня своего положения в стены больницы.
Ушла в отпуск Галина Петровна, ей Фома преподнёс в подарок свою вторую мочалку, белую, с вкраплениями синей верёвки, очень модную. Первую, кособокую и похожую на больного ежа, Фома, стесняясь, подарил Вике, которая, конечно, обрадовалась, но ещё сильнее захотела как можно скорее вырвать Фому из этой больницы, раз он уже мочалки вяжет.