Это моя земля!
Шрифт:
– В общем, Алексей, не подумай, что мы – стервятники, прилетевшие на чужое горе. Задание поговорить на эту тему с тобой и со скоропостижно нас покинувшим господином Кондаковым я получил еще позавчера, а озвучить должен был вчера днем, да вот подзадержался…
Нехороший прищур глаз Раченкова понемногу разглаживался по мере моего рассказа о том, какую банду мы расколошматили вчера возле Осинников, и куда, а главное – зачем эта банда направлялась. Мужик он опытный, видавший виды, и потому отлично понимает, чем могло закончиться ночное противостояние, если бы в какой-нибудь наиболее подходящий момент в тыл софринцам ударили бы «сыны гор».
– Ладно, старший разведчик Грошев, тот факт, что ты былинный герой и спас свою родную вэчэ от предательского удара в спину, считаем подтвержденным. Дальше что?
Блин, хороший вопрос…
– Знаешь, Алексей, разговор будет не быстрый, да и не для посторонних ушей, как мне кажется. Пойдем, присядем где-нибудь…
п. Ашукино, войсковая часть 3641 – г. Сергиев Посад,
1 апреля, воскресенье, день – вечер
Всем своим видом Раченков сейчас выражает глубочайшую задумчивость: локти уперты в столешницу, пальцы крепких рук сцеплены в замок, на который он сверху пристроил подбородок, взгляд слепо буравит какие-то графики и схемы под листом слегка помутневшего от времени оргстекла. Мысли его сейчас явно где-то далеко… Пока «Чапай думает», я осматриваюсь в кабинете бывшего командира. Хотя сидим мы тут уже минут сорок, раньше слегка другим занят был. Как один киношный бандит говорил: «Разговоры разговаривал и базары базарил». Теперь собеседник мой взял тайм-аут, а я осматриваюсь.
Во время ночного боя тут явно было «весело»: сквозь оконные проемы по комнате, слегка шевеля побитые пулями, криво висящие жалюзи, гуляет не по-мартовски теплый и чрезвычайно зловонный ветерок. Вот нет в жизни справедливости: если б не это тошнотворное амбре, денек был бы просто отличный – солнце, тепло, ветерок легкий… Сиди и получай удовольствие, хапай витамин D всем измученным зимой организмом. А тут – впору противогаз на рожу натягивать, причем такой, как у пожарных, изолирующий – который не «забортный» воздух фильтрует, а свой собственный вырабатывает. Стекол в рамах нет, только по краям щерятся, поблескивая на солнышке острыми краями, небольшие сколы. Зато в угол и под стену небрежно, будто ногой (хотя почему «будто», скорее всего, именно ею, родимой, веника я поблизости что-то не наблюдаю), сметена впечатляющих размеров куча осколков битого стекла и отливающих красной медяшкой пулеметных гильз. Которых, кстати, много, очень много. Оттуда же, из груды осколков и гильз, торчит хвост уже пустого звена пулеметной ленты. Рядом с ножкой стола лежит на боку перевернутый короб на две сотни патронов. Тоже пустой. А вот пулемета не видать – унесли уже. И то дело, что ему теперь в начальственном кабинете делать? Порезвился начальник – и будя, хорошего понемногу. Не царское это дело – по супостату из кулямета…
Мебели тоже досталось. Спинка простенького черного офисного стула, на котором я устроился, в двух местах прострелена навылет. Да и в сидушке одно весьма характерное отверстие имеется. Думаю, рикошетом от потолка прилетело. Из полированных стенок шкафов торчат кое-где куски ломаной фанеры, из стеклянных дверец уцелела каким-то чудом лишь одна, многочисленные книги и папки-скоросшиватели, что раньше стояли на полках, теперь лежат неаккуратной грудой на полу. Перепало и висящему на стене портрету гаранта Конституции… Блин, будто специально целился неизвестный стрелок – точно между глаз пулю вогнал. Снайпер, маму его с ратуши… Или правда специально? Не, вряд ли. Третий этаж: снизу не то что портрет, даже стену, на которой он висит, не видно. Разве только потолок кабинета. Так что – бывают совпадения…
Алексей наконец выходит из своей мрачной медитации:
– Значит, предлагаешь все бросить и перебираться к вам?
– Ну, во-первых, не я предлагаю… Это совместное предложение командира Отряда, комполка вэвэров из Краснозаводска и начальника тех фэбэсов, что на ГАЭС засели. Я только их слова передаю…
– Вот-вот… Передаст, значит… – хмуро хмыкает он.
– Лешенька, дружочек, а по сусалам ты когда последний раз получал? – ласково тяну я, недобрым взглядом буравя при этом раченковскую переносицу.
Я этому приему у Антохи Тисова когда-то научился. А уж от кого он набрался – бог весть, я не интересовался. Суть проста, как мычание: если хочешь кого-то сильно напугать или осадить кого-то сильно борзого, разговаривай с ним нежно, будто любящая мама, но при этом смотри так, будто готов на куски порвать голыми руками. И тут же съесть. Сырым, без соли и перца. Почему – не знаю, я не психолог, но работает отлично.
Раченков на несколько секунд замолк, а потом звучно прочистил горло.
– Извини, погорячился…
– Без проблем. Все понимаю, тяжелая ночь, весь на нервах… Так о чем это я? А, ну да… А что, собственно, «все» ты так боишься тут бросить? Склады и технику? Так как раз их оставлять никто и не предлагает. Это как раз вывезти нужно обязательно. Или одновременно, или сразу после основной массы людей. А пока вывозить будем – тут небольшой, человек на сто – сто пятьдесят гарнизон останется на охране. Что еще? Турники со спортгородка? Казармы? Штаб этот? Столовку сгоревшую? Какой от них сейчас прок, окромя убытков? Тут не просто ремонтом пахнет, тут кое-что чуть ли не с нуля перестраивать нужно. Опять же – гражданские… Поглядел я на вашу попытку их всех хотя бы один раз помыть… Нет, на один раз – отлично придумано. Молодчаги! Без шуток и подколов, на полном серьезе. Но дальше-то что? Да еще одна такая помывка – и к складам и караульному городку на танке не подъедешь – сплошное болото будет. Дренаж-то – никакой, стока практически нет. И воду греть на всю толпу вы таким макаром офигеете. А в Пересвете – многоэтажные жилые дома. В каждой квартире которых – ванна. И своя городская ТЭЦ. Не то недоразумение, что тут у вас стоит. Которое с горем пополам в казармах температуру в пятнадцать градусов держало… Что, думаешь, я не помню? Здешняя ТЭЦ больше просто не потянет – загнется. А там – нормальная, городская. И гидроэлектростанция под боком. Работающая до сих пор, заметь, электростанция. А еще нормальная городская больница. Не медрота, где, по-хорошему, только легких больных в стационаре держали, я ж помню – всех тяжелых сразу в Реутов, в ЦГВВ везли… нормальная больница. И хлебокомбинат, пусть и маленький. Так у вас и такого не наблюдается, сухари из НЗ лопаете. А еще – исправно работающие водопровод и канализация. И огромные склады Росрезерва и ВВС под боком. И завод Краснозаводский… Типа химический, блин. Тут объяснять нужно?
– Нет, не нужно, – отрицательно мотает головой Раченков, – не маленький… Патроны, гранаты…
– Именно, – легонько припечатываю я ладонь к столешнице. – А тут что? Вонища эта, от которой даже меня с души воротит? Да твои штатские через пару дней от вони паленой мертвечины на стены полезут. И вы – следом за ними. А в Пересвете есть все! Ну ладно, почти все. По теперешним временам – почти предел мечтаний. Вот только людей на обустройство и охрану тех богатств – кот наплакал. В Пересвете и на ГАЭС еще полегче, а в Краснозаводске до сих пор улицы не зачищены толком – людей едва-едва на оборону заводского периметра набрали. А вы тут сидите с людьми и техникой посреди, уж прости, натурального скотомогильника, да еще и кочевряжитесь. Что тебя тут так держит? Привычка? Ну, брат, прости, раз ты так к этим кирпичам прикипел, тогда, может, сам тут и останешься? А вот в чем бабы да дети, что у тебя на дощатых нарах в палатках ютятся, виноваты?
Лицо у Алексея – мрачнее тучи. Но и возражать не пытается, понимает, что прав я. Еще вчера днем он вполне мог бы со мной поспорить, но сейчас, в этом разгромленном, заваленном стеклянным крошевом и стреляными гильзами кабинете, сквозь выбитые окна которого в комнату ползет с улицы густой и тяжелый трупный смрад… Тут даже самому упертому дураку никаких контраргументов не придумать. А Леха – вовсе не упертый. И далеко не дурак.
– Ну, не знаю я… – явно только для того, чтобы хоть немного потянуть время и постараться выдумать хоть какие-то аргументы, тянет он.