Это (не) Игра! х1
Шрифт:
Пять минут, десять, пятнадцать — и только тогда интуиция возопила: пора!
Тролль ослаб и двигался едва-едва, так что я, ни на миг не забывая об осторожности, налетел на него с тыла и так, чтобы ему было очень проблематично ко мне развернуться.
Налетел, пронёсся над каменным полом, едва касаясь того ногами, оскалился, замахнулся — и ударил, вогнав кинжал в заднюю часть шеи. Толстая шкура прогнулась, причудливо хлюпнула и поддалась, но сталь практически сразу столкнулась с неожиданно прочным хребтом, в которым и увязла. Уже в следующее мгновение я был вынужден убирать
Впрочем, с каждой секундой движения моей жертвы становились всё медленнее и медленнее, что прямо указывало на последнюю, отчаянную попытку тролля забрать обидчика, — меня, — с собой в мир иной.
И он даже пару раз почти меня достал…
Но почти — не считается, и тролль в таком состоянии был всяко медленнее мастера. Во мне же потихоньку просыпалась кровожадность и необычное чувство азарта, смешанного с эйфорией от близкой победы, так что уже через полминуты я крутился, вращался и скакал вокруг неповоротливой полудохлой твари, вскрывая ему мясистую шею кинжалом вплоть до тех пор, пока из мощных лап не утекла сила, и они не скользнули на пол безвольными плетьми.
Эта картина вызвала во мне радость и восторг настолько сильный, что выйди на меня сейчас второй тролль — и я бы бросился разделывать и его.
Но второго тролля не было, а мне, наконец, «капнул» опыт. Много опыта!
Как за одиннадцать-двенадцать скелетов примерно. А сразу после этого пришёл, судя по всему, закономерный откат: я, отойдя от трупа, сел на землю, отчётливо ощущая как дрожат руки и ноги. Меня страшно колотило, а кинжал почти выпал из похолодевших пальцев, когда я сообразил и отправил его в инвентарь.
Это простое действие как будто бы послужило спусковым крючком: дыхание спёрло, а на коже выступили бисеринки прохладного, отчётливо ощущающегося сейчас пота. Даже факел, который я придвинул чуть ближе, не грел. Наедине остался я и мерзкий, пугающий холод близкой смерти: я осознал, насколько рисковал что в первый, что во второй заход.
Троллья лапа — это ни разу не ладошки скелетов и не дубинки звиггов. Это огромное хватало маленького такого экскаватора, который пойманную добычу постарается сразу затащить в пасть. А там если прожуют — уже не оправиться. Тем более, что и лечиться мне прямо сейчас считай что нечем.
Как будто намного разумнее было бы оставить тролля истекать кровью, но ударившие по мозгам ярость и жажда крови сделали своё чёрное дело. Я поддался им, испытав невиданное доселе удовольствие от охоты на живую и сильную дичь, которая даже в полудохлом состоянии способна меня убить. А момент смерти тролля и вовсе был несравним ни с одним из видов удовольствий, которые я успел опробовать в жизни. Он ни на что не походил, но ощущался ярче и сильнее любого аналога.
И это подкупало, подталкивало на поиски ещё одной твари не хуже тролля…
Плохо ли это? С точки зрения рационального подхода к своему выживанию — не очень хорошо. Потому что я мог погибнуть там, где можно было избежать опасности. А мог и недополучить опыта, который самым что
Пока ведь оно как работало: на пути строго отмеренное число противников, не больше и не меньше. Нельзя подфармить опыта, зато можно его упустить. Мне ведь, теоретически, ничего не мешало просто свалить дальше, оставив какую-нибудь вражину позади недобитой, верно?
Так и тут: я или беру всё, что только может дать игра, и готовлюсь к дальнейшим испытаниям, или боюсь всего подряд и однажды умираю, потому что мне не хватит сил, навыков и смелости.
Для выживания мне нужна была сила, и пока чрезмерная агрессия шла мне на пользу. Так стоило ли опасаться чувства, которое, к тому же, приносит такое удовольствие и одаривает невообразимой мотивацией? Скорее нет, чем да. Нужно контролировать себя, но не сдерживать. Направлять гнев и ярость, откуда бы те ни приходили. Потому что сейчас у меня нет права на ошибку. Оступлюсь — умру, куда уж проще?
Подкрепившись зажаренным до черноты языком мимика, я вылакал, наверное, целый литр воды, только после этого начав разбирать тролля на ингредиенты.
Вблизи удалось заметить важную деталь, касающуюся его шкуры: та не везде была крепкой и едва поддающейся остро заточенной стали. На сгибах конечностей, в подмышках, на бёдрах и на спине у лопаток этот великан щеголял самой обычной, пусть и довольно толстой кожей, которая рассекалась лишь немногим хуже, чем брюшки звиггов.
Внимания я удостоил так же и сами лапы, у плечевых суставов которых была «слепая зона»: как ни извращался, а поднять их вверх не смог. Они просто не были предназначены для таких движений, так что идеальное направление атаки, можно сказать, найдено.
Осталось научиться летать и силой мысли захлопывать пасть-костемолку, в которую за нефиг делать поместилась бы моя нога по самое бедро. И в глубину, и вширь, так сказать.
Мечты мечтами, но как только ингредиенты оказались у меня в инвентаре, я приступил к тщательнейшему изучению площадки на предмет скрытых сюрпризов.
В частности, меня интересовали тумбы на её краях. Высокие, метра по два угловатые громады при ближайшем рассмотрении оказались объектами, несущими в себе определённую художественную и историческую ценность.
В камне были вытесаны примитивные сценки уровня наскальной живописи: гуманоиды вида палка-палка-огуречик гонялись за зверьми той же детализации, собирались в кучи рядом с, смею предположить, своими жилищами, поклонялись огню… и воевали.
Сцен с боевыми действиями, где гуманоиды противостояли гуманоидам, а половина «полотна» покрывалась выцветшей алой краской, было мало, но их нельзя было трактовать иначе. Как и сцену, где этих гуманоидов, безоружных и опустивших руки, то ли просто избивали, то ли гнали куда-то, размахивая палками. И финальным штрихом был он: тролль. Над его изображением неведомые художники постарались особо, выделив, по сути, все его отличительные черты.