Это сильнее всего(Рассказы)
Шрифт:
Воля командира, упорно хранимая, несгибаемая, — только она простой и ясной своей силой заставляла сейчас делать то, что дано человеку совершить лишь один раз в жизни.
Капитан обернулся к единственному оставшемуся связному и встретился с ним глазами.
Это был Алексеев, двадцатилетний юноша. Как-то он сказал капитану, краснея:
— Знаете, товарищ капитан, я вместе с вашим сыном учился в одной школе.
— Да? — произнес капитан, и лицо его на мгновение потемнело, словно от боли. — В таком случае, вам следует работать вычислителем, — прибавил он. — Там
При встречах Алексеев не сводил с капитана обожающих, преданных глаз. Для него капитан был образцом, которому он хотел во всем подражать. Он даже стал улыбаться так, как капитан — одними губами.
Два раза бойцы откапывали его вместе с капитаном из-под обломков дома, в котором находился наблюдательный пункт. Однажды капитан вытащил его из сарая, подожженного зажигательным снарядом, где он лежал, задохнувшись, без сознания, возле телефонного аппарата.
А когда Алексеев вернулся из госпиталя и стал благодарить его, капитан сделал ему резкое замечание за то, что он явился к нему, не зашив как следует прожженной одежды.
Шагнув к капитану, Алексеев хотел сказать, что он хочет умереть за родину, что капитан, вспоминая его, будет гордиться им, что он…
Но капитан нетерпеливо пошевелил плечом, и Алексеев, резко повернувшись на каблуках, вышел.
Капитан поглядел вслед ему.
Пехота рванулась за танками. Бойцы дрались в траншеях врукопашную. Накинув ремень на ствол немецкого пулемета, бившего из блиндажа, какой-то боец оттягивал пулемет в сторону. Другой, широко расставив ноги, раскачивал связку гранат, прежде чем швырнуть ее внутрь блиндажа.
Немецкие солдаты дрались отчаянно. Они знали, что, покинув укрепления, попадут под огонь пулеметов. Танк «КВ», забравшись на кровлю дзота, затормозив одну гусеницу, вращался на месте, стараясь продавить перекрытие. Выкатив орудие, немцы вели огонь по танку. Но к расчету бежали наши бойцы с винтовками наперевес.
Немецкие солдаты еще не отступали, и их было больше, чем наших, когда немецкая тяжелая батарея бросила залп из всех орудий.
В то же мгновение на нашей стороне вздохнула батарея, и, рассекая воздух, снаряды понеслись туда, в глубь немецкого расположения, где находилась эта тяжелая батарея.
Залпы русских орудий слились в единый мрачный, грохочущий гул. Казалось, это грубым и ненавидящим голосом кричала сама наша земля.
Там, где находилась немецкая батарея, поднялась черная туча.
Тонко продуманный и вымеренный, заранее расписанный замысел немцев наткнулся на то, что невозможно вычислить и предвидеть.
Мгновенно возникшая атака тяжелых эшелонов почти догоняющих друг друга в воздухе снарядов — такова тактика артиллерийского наступления.
Так, поймав, наконец, убийцу, прижав к земле, может молотить его только русский.
Но вот капитан, отложив телефонную трубку, вытер ладонью лоб. И странно, такого легкого человеческого движения было вполне достаточно, чтобы вся эта громкая и могущественная сила подчинилась ему.
И стало тихо. И стало слышно, как еще осыпается земля со стен блиндажа и как гудит в блиндаже толстая бабочка
Капитан взглянул на часы — без пяти восемь. Он наклонился и записал время в записной книжке с изношенным переплетом. И эта цифра стала рядом с другими цифрами и ничем уже не отличалась от них.
…Светило солнце. На нетоптанном лугу росли цветы. Река синего цвета текла мимо высокого леса. Сухо стучал кузнечик во ржи, высокой, блестевшей золотом; мягкие облака плыли в небе.
А там, впереди, лежала еще одна пядь нашей родной земли, обугленная, исковерканная, политая кровью, но родная и любимая более, чем жизнь, более любимая, чем эта красивая и нетронутая полоса земли, дышащая сейчас покоем и счастьем.
1942
Крик в ночи
Вот что мне рассказывал санинструктор Василий Лукич Яропольцев, когда он находился в полевом лазарете, где лежал тогда на койке, — раненый, окруженный заботами не только медперсонала, но и выздоравливающих бойцов и командиров, — ведь многих из них он совсем недавно вынес с поля боя под огнем, истекавших кровью, слабых и беспомощных.
Лежа на спине, протянув поверх одеяла большие уставшие руки с распухшими венами, Яропольцев говорил сердитым и хриплым голосом. Изредка он с трудом подымал руку с пальцами, сложенными в щепоть, и крутил ус. И хотя узенькие, тощие усы не шли к его широкоскулому рябому лицу, он носил усы, потому что усы — это гвардейская мода. А Василий Лукич Яропольцев — гвардеец.
…К ночи с 24 на 25 августа бой за высоту Малая Плоская стих.
Тяжелый и теплый ливень не прекращался вторые сутки, и почва проваливалась от этого под ногами, словно гнилая.
«Ничейная» земля лежала между нашими и немецкими подразделениями. Брошенные окопы, наполненные черной водой, блиндажи с развороченной кровлей, плавающие в котлованах расщепленные бревна. Тут на санитарной линейке не развернешься.
Василий Лукич срубил две березки, привязал концы стволов к хомуту лошади так, что вершины деревьев волоклись по земле наподобие огромного просторного веника. На этой волокушке он увозил раненых с «ничейной» земли на перевязочные пункты.
Но скоро на этой «ничейной» земле его кобылу убили гитлеровцы.
Немцы собирали с поля боя своих убитых. Привязывая к ногам веревки, они уволакивали трупы, чтобы русские бойцы не знали, сколько они убили. Кроме того, немецкие солдаты, ползая по полю, добивали наших раненых, делали возле трупов засады, а наиболее квалифицированные поступали так: если наш боец лежал без сознания, они подкладывали под него мину и тоненькой проволокой, соединенной со щечкой взрывателя, обматывали раненого.