Это случилось в Виши
Шрифт:
Пауза.
Я, может, и умру. Но иногда так все надоедает...
ЛЕДЮК. ...что неплохо и умереть?
ЛЕВО. Пожалуй, да.
ЛЕДЮК (оглядывая их всех). Стало быть, всех тех, кто обманывал себя или жил без всяких иллюзий, в расцвете сил или в минуту усталости, — всех приучали к мысли о смерти. И евреев и неевреев.
МОНСО. Вы продолжаете меня травить. Если вы желаете покончить самоубийством, пожалуйста! Но не втягивайте в это других. В каждой стране существуют законы, и всякое правительство заставляет им
ЛЕДЮК (рассердившись). Не у всякого правительства есть законы, карающие людей за принадлежность к какой-то расе.
МОНСО. Нет уж, извините. Русские карают буржуазию, англичане — индусов, негров — всех, кто попадется им под руку, а французы, итальянцы... во всех странах карают кого-нибудь за принадлежность к какой-то расе, даже американцы — посмотрите, что они делают с неграми. Огромное большинство людей карают за принадлежность к какой-то расе. Что же вы им всем советуете — покончить самоубийством?
ЛЕДЮК. А что им посоветуете вы?
МОНСО (пытаясь убедить себя в своей правоте). Я считаю, что, если я уважаю законы, меня никто не тронет. Закон может мне не нравиться, но он явно нравится большинству, иначе его бы отменили. Я сейчас говорю о французах, их в этом городе больше, чем немцев, раз в пятьдесят! Полиция тут французская, а не немецкая, этого нельзя забывать. И если бы каким-нибудь чудом вам и удалось свалить часового, вы окажетесь в городе, где вам не поможет даже один из тысячи. И не потому, что вы еврей. А потому, что так устроен мир. И перестаньте оскорблять людей, толкая их на отчаянные поступки.
ЛЕДЮК. Короче говоря, раз в мире царит равнодушие, вы готовы спокойно, с достоинством ждать, пока вам прикажут снять штаны?
МОНСО (в страхе и бешенстве встает). Хотите знать мое мнение? Я считаю, что все наши беды из-за таких, как вы! Из-за вас у евреев репутация бунтовщиков и скептиков, которые вечно ко всем придираются и всем недовольны.
ЛЕДЮК. Тогда я признаю свою ошибку: вы надписали свое имя на запрещенных книгах не для того, чтобы как-то оправдать свой отъезд из Парижа и спасти свою жизнь. Вы это сделали, чтобы вас схватили, прикончили и наконец-то избавили от мучений. Ваша душа полностью оккупирована противником.
МОНСО. Если мы с вами еще встретимся, вы мне заплатите за эти слова!
ЛЕДЮК. Полностью оккупирована! (Опускает голову на руки.)
МАЛЬЧИК (протягивает кольцо фон Бергу). Вы передадите? Улица Шарло, дом девять.
ФОН БЕРГ (с глубоким волнением). Постараюсь.
Берет кольцо. Мальчик сразу же встает.
ЛЕДЮК. Куда ты?
Мальчик очень напуган, но в приступе отчаяния он бросается на цыпочках в коридор и заглядывает за угол. Ледюк встает, хочет оттащить его назад.
Нельзя: это выйдет только втроем, не меньше...
Мальчик вырывается и бежит по коридору. Ледюк, мгновение поколебавшись, идет за ним.
Обожди! Обожди минуту! Я с тобой.
В дальнем конце коридора появляется МАЙОР. Мальчик замирает. Ледюк уже рядом с ним. Секунду они стоят, глядя на Майора. Потом поворачиваются, возвращаются на место и садятся. Майор идет следом. Он дотрагивается до рукава Ледюка, и тот, встав, выходит с ним на авансцену.
МАЙОР (возбужден выпивкой и взволнован). Это немыслимо. И не пытайтесь. На обоих углах часовые. (Взглянув на дверь кабинета.) Капитан, я бы хотел вам сказать... это так же непостижимо для меня, как и для вас. Можете мне поверить?
ЛЕДЮК. Я бы вам поверил, если бы вы застрелились. А еще больше, если бы вы прихватили кого-нибудь из них с собой.
МАЙОР (отирая рот тыльной стороной руки). Но на их место завтра придут другие.
ЛЕДЮК. А мы все-таки выбрались бы отсюда живыми. Это вы можете сделать.
МАЙОР. Вас все равно поймают.
ЛЕДЮК. Меня не поймают.
МАЙОР (хихикая, как одержимый, но в то же время с любопытством). А по какому праву вы должны жить, а я нет?
ЛЕДЮК. Потому, что я не способен делать то, что делаете вы. Для людей лучше, чтобы жил я, а не вы.
МАЙОР. И вас не трогает, что все это меня огорчает?
ЛЕДЮК. Не трогает. Разве что вы нас отсюда вызволите.
МАЙОР. Ну, а потом? Что потом?
ЛЕДЮК. Я буду помнить, что встретил порядочного немца, благородного немца.
МАЙОР. А это что-нибудь изменит?
ЛЕДЮК. Я вас буду любить, до самой смерти. Разве кто-нибудь сейчас питает к вам такое чувство?
МАЙОР. А для вас это так уж важно — чтобы вас любили?
ЛЕДЮК. Чтобы я был достоин любви? Да. И уважения.
МАЙОР. Поразительно. Вы ничего не понимаете! Всего этого больше не существует, неужели вы этого еще не поняли?
МАЙОР (громче, в нем просыпается ярость). Личность больше не существует, вы что, не видите? Личности больше не будет никогда. Что мне из того, любите вы меня или нет? Вы, верно, не в своем уме! Что я, пес, почему меня надо любить? Ах вы (поворачиваясь ко всем) жиды проклятые!
Дверь отворяется, выходят ПРОФЕССОР и КАПИТАН ПОЛИЦИИ.
Псы, жидовские псы! Смотрите на него (показывает на Старого еврея), как он сложил лапы. Смотрите, что будет, когда я на него цыкну. Пес! Даже не шевельнулся. Разве он шевельнулся? Вы видели, чтобы он шевельнулся? (Подходит к Профессору и берет его за руку.) А вот мы шевелимся, правда? Измеряем ваши носы, правда, господин профессор? Смотрим, что там у вас между ног. Мы-то шевелимся без отдыха!
ПРОФЕССОР (тянет его в кабинет). Майор!