Это случилось в Виши
Шрифт:
ОФИЦИАНТ. Ферран!
ФЕРРАН (отталкивая его руку). Что я могу сделать? Я же тебе сто раз говорил, чтобы ты уехал! Скажи, что нет. (Заплакав.) Ну, скажи, что нет!
Поспешно уходит, вытирая слезы передником. Все смотрят на Официанта, который неподвижно уставился перед собой.
БАЙЯР. В чем дело? Говори. Ну, давай, я ведь следующий, что он сказал?
ОФИЦИАНТ (шепчет, с расширенными от ужаса глазами). Это совсем не на работу.
ЛЕДЮК (наклонившись, чтобы лучше слышать). А куда?
ОФИЦИАНТ. У них печи.
БАЙЯР.
ОФИЦИАНТ. Он слышал, что говорили сыщики, они только что заходили выпить кофе. Людей сжигают в печах. Это совсем не на работу. В Польше они сжигают людей.
Молчание. Долгое время его никто не прерывает.
МОНСО. Это самая идиотская выдумка, какую я слышал в жизни!
ЛЕВО (Официанту). Но ведь если у человека настоящий французский паспорт... В моем паспорте не сказано, что я еврей.
ОФИЦИАНТ (громким шепотом). Они проверяют, сделали ли вам обрезание.
Мальчик вскакивает, словно ужаленный. Дверь кабинета отворяется. Выходит КАПИТАН ПОЛИЦИИ и делает знак Байяру. Мальчик поспешно садится.
КАПИТАН. Можете войти.
Байяр встает, напускает на себя бравый до нелепости вид Но, подойдя к Капитану, говорит с подлинным достоинством.
БАЙЯР. Я старший электромонтер на железной дороге. Вы, может, капитан, сами видели меня в мастерских. У меня броня первой категории.
КАПИТАН. Входи.
БАЙЯР. Вы можете справиться у министра путей сообщения Дюкена.
КАПИТАН. Ты еще будешь меня учить?
БАЙЯР. Нет, но всякому полезно послушать добрый совет.
КАПИТАН. Иди!
БАЙЯР. Иду.
Байяр решительно входит в кабинет. Капитан идет за ним следом и прикрывает дверь. Долгое молчание. Потом Монсо старательно разглаживает складку на полях своей фетровой шляпы. Лебо с ужасом разглядывает свои бумаги и потирает бороду тыльной стороной руки. Старый еврей поглубже заталкивает свой узел под ноги. Ледюк вытаскивает полупустую пачку сигарет, хочет вынуть одну, потом молча встает, обходит арестованных и угощает всех. Лебо берет сигарету. Они закуривают. Из соседнего дома доносятся тихие звуки аккордеона, наигрывающего модную песенку.
ЛЕБО. Только фараон может играть в такую минуту!
ОФИЦИАНТ. Нет, это Морис, сын хозяина. У них начинают подавать обед.
Ледюк возвращается на свое место — последнее на скамье, приподнимается, вытягивает голову, заглядывает за угол коридора, потом садится снова.
ЛЕДЮК (тихо). У двери только один часовой. Втроем с ним можно справиться.
Пауза. Никто не отвечает. Потом...
ФОН БЕРГ (извиняющимся тоном). Боюсь, я вам буду только помехой. У меня такие слабые руки.
МОНСО (Ледюку). Неужели, доктор, вы верите в эти печи?
ЛЕДЮК (подумав). Да. По-моему, это возможно... Да. Может, мы что-нибудь сумеем сделать?..
МОНСО. На кой им черт мертвые евреи?! Им нужна даровая рабочая сила. Это же бессмыслица! Как хотите, у немцев есть своя логика. То, о чем вы говорите, им не может быть выгодно!
ЛЕДЮК. Вы сидите здесь, и еще толкуете о выгоде! А вы можете как-нибудь объяснить, почему вы здесь сидите? Но вы же здесь сидите, да?
МОНСО. Такое зверство... просто не укладывается в голове.
ФОН БЕРГ. В том-то все и дело.
МОНСО. Вы же в это не верите, князь! Вы не станете утверждать, будто верите!
ФОН БЕРГ. Это самое вероятное из зверств, о которых я слышал.
ЛЕВО. Почему?
Небольшая пауза.
ФОН БЕРГ. Именно потому, что это так невообразимо подло. На этом держится их власть. Совершая нечто невообразимое, они нас этим гипнотизируют! Это их цель, ну, а причина, конечно, другая. Я много раз спрашивал своих друзей: почему, если вы любите родину, надо непременно ненавидеть другие страны? Разве для того, чтобы быть хорошим немцем, надо презирать все не немецкое? Пока не понял: они это делают не потому, что они немцы, а потому, что они ничто, пустое место. Такова примета нашего века: чем призрачнее твое существование, тем больше ты должен впечатлять. Я так и вижу, как они обсуждают все это друг с другом, как они себя хвалят за... прямодушие. В конце концов, говорят они, что такое самообуздание, как не лицемерие? Если ты презираешь евреев, самое честное — их сжечь. А если это стоит денег, требует железнодорожных составов, охраны — тем лучше, это только подчеркивает твою преданность долгу, твое бескорыстие, искренность. Они еще скажут, что только еврей станет высчитывать, во сколько это обойдется. У них поэтическая натура, они стремятся создать новую аристократию, аристократию тоталитарного хамства. Я верю в эти печи, огонь докажет раз и навсегда, что эти люди — не фикция и что они были людьми идейными. Нельзя подходить к ним со старомодными мерками выгоды и убытков. Их цель — высокая гармония, а люди — только звуки, которые они извлекают из инструментов. И мне кажется, все равно — выиграют они эту войну или проиграют: они открыли новые горизонты. То, что мы раньше считали человеком, исчезнет с лица земли. Я готов сделать все, чтобы этого не видеть.
Молчание.
МОНСО. Но они арестовали и вас. Этот немец, профессор, он ведь специалист. В вас нет ничего еврейского...
ФОН БЕРГ. У меня акцент. Я заметил, как он насторожился, когда я заговорил. У меня австрийский выговор. Он, видно, подумал, что я тоже прячусь.
Дверь отворяется. Выходит ПРОФЕССОР и делает знак Официанту.
ПРОФЕССОР. Следующий. Ты.
Официант, съежившись, прижимается к Лебо.
Не бойся, мы только проверим твои документы.
Официант, вдруг пригнувшись, бежит за угол по коридору.
В конце коридора вырастает ПОЛИЦЕЙСКИЙ и, схватив беглеца за воротник, ведет назад.
ОФИЦИАНТ (Полицейскому). Феликс, ты же меня знаешь. Феликс, моя жена с ума сойдет. Феликс!
ПРОФЕССОР. Отведите его в кабинет.
В дверях кабинета появляется КАПИТАН ПОЛИЦИИ.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. У дверей никого не осталось.
КАПИТАН (вырывает Официанта из рук Полицейского). А ну-ка сюда, жидовская морда...
Швыряет Официанта к двери, тот наталкивается на МАЙОРА, который выходит, услышав шум. Майор со стоном хватается за бедро и отталкивает Официанта. Тот сползает к его ногам с рыданием. Капитан подбегает, грубо ставит его на ноги, вталкивает в кабинет и входит за ним. Из комнаты слышится:
Ну, получай! Получай!
Слышно, как Официант вскрикивает, слышны удары. Тишина. Профессор направляется к двери. Майор берет его под руку и отводит на авансцену, подальше от арестованных.
МАЙОР. А не проще ли их спросить, кто из них...
Профессор, не отвечая, раздраженно подходит к арестованным.
ПРОФЕССОР. Кто из вас сразу желает признаться, что у него поддельные документы?
Молчание. Так. Короче говоря, все вы — чистокровные французы?
Молчание. Он подходит к Старому еврею, наклоняется к самому его лицу.