Это трава
Шрифт:
– Эй, ты, с папироской, - воскликнула проповедница, указывая на меня, ну-ка скажи - куда ты попадешь после смерти?
Я опустил голову под перекрестным огнем множества глаз.
– Я спасу твою душу, - пообещала она мне истошным голосом.
Пьяница с большим трудом оторвал от земли ногу в дырявом сапоге и показал его проповеднице.
– Сапог и то спасти не могла, - крикнул он.
– Иисус дарует вам венец жизни, - ликующе возгласила проповедница.
Вперед протискался однорукий мужчина; грязь и какой-то странный
– Берите мою жизнь, Христа ради, берите. И поскорее. На что мне она нужна.
– Бог сказал...
– продолжала проповедница.
– Он не говорил, что курить нельзя, - прервал ее пьяница.
– ..что богачи со всем своим серебром и златом будут гореть в адском огне, - закончила она на высокой ноте,
– Вы послушайте меня, - снова заговорил однорукий.
– Убирайся прочь, - закричала великанша, приближаясь к нему, - рехнулся ты, что ли?
Подняв словно для защиты единственную руку, он нырнул в толпу.
– Бог еще может сделать из тебя человека, - крикнула ему вслед проповедница, - ты еще встанешь на ноги.
– Дожидайся, - огрызнулся он с насмешкой. Маленькая женщина с острым личиком тронула меня за рукав и тихо сказала:
– Дай докурить.
Я протянул ей пачку сигарет. Взяв одну, она зашептала с жаром:
– Желаю тебе счастья. Я буду молиться Спасителю, чтобы он тебе помог. Боже милостивый... Желаю тебе удачи. Я помолюсь за тебя.
Она возвела глаза к небу и снова опустила их. Однорукий, пробираясь сквозь толпу, грубо толкнул ее, и она тут же набросилась на него:
– Чтоб тебе никогда счастья не было, - крикнула она злобно.
– Чтоб ты пропал. Господь тебя накажет.
– И подумать, что всего лишь девятнадцать веков назад он был здесь, на земле, - сказал пьянчужка в ответ на какое-то восклицание пророчицы.
– А знаешь, почему его нет среди нас, - отозвалась она торжествующе. Он ждет, чтобы трубный глас возвестил конец света.
И проповедница стала раскачиваться как в трансе.
– Отрекитесь от всякой скверны! Отрекитесь от нее!
– Тут она с неожиданной силой взвизгнула: - Близок конец! Все мы скоро умрем.
Это мрачное пророчество вывело пьяницу из состояния задумчивости, в которое он на время погрузился. Он посмотрел на проповедницу, разинув рот, затем повернулся ко мне и сказал испуганно:
– А ведь в этом что-то есть.
– Придите ко мне все страждущие...
– продолжала проповедница.
– Со мной что-то произошло, клянусь богом. Я узрел свет истины, - вдруг объявил пьяница.
– На Грэйс милость господня.
Высокая женщина приблизилась ко мне и, наклонившись, шепнула на ухо:
– Знаешь, Грэйс Дарлинг написала книгу.
– Да что вы?!
– сказал я.
– А ты, видать, писатель?
– Пописываю немного.
На лице ее появилось заговорщическое выражение. В глубине глаз словно приоткрылось окошко, затем она сощурилась и спросила шепотом:
– Хочешь пойти ко мне на ночь?
– Нет, спасибо, - ответил я.
Выражение ее лица тотчас же изменилось, окошко захлопнулось, и она сказала:
– Нет так нет.
– ...Значит, ты - писатель, - продолжала она уже совсем другим тоном. Я тоже. Читал когда-нибудь "Тэсс из страны бурь"?
– Читал.
– Это я написала.
– Хорошая вещь, - заметил я.
Тем временем проповедница, закончив тираду, сошла со своей "трибуны". Великанша положила одну руку на ее поникшие плечи, другую - на мои и сказала:
– Надо нам троим как-нибудь собраться и помолиться богу отдельно, без всяких там пьянчужек и прочей швали.
Но тут ее тронул за плечо тот самый пьянчуга.
– Хочешь выпить?
– прошептал он.
– Я раздобыл бутылочку.
– А деньги у тебя есть?
– спросила женщина, продолжая обнимать за плечи меня и проповедницу.
– Пара монет найдется.
– Сейчас приду.
– Она снова повернулась к нам, продолжая разговор: Нам надо бы собраться втроем и восхвалить господа.
– Душу-то спас?
– спросила меня проповедница.
– Пожалуй, спас, - подтвердил я.
– Ну, пошли, что ли, - с нетерпением прервал нас пьяница.
– Мне пора, - сказала великанша и похлопала проповедницу по плечу. Славно потрудилась, милая, да благословит тебя бог.
Она властно взяла пьяницу за руку и уверенно зашагала, уводя его в темные закоулки Литтл Лонсдэйл-стрит,
ГЛАВА 6
Разговоры с людьми, которым городские улицы заменяли домашний очаг, закаляли мой характер.
Прежде я иногда считал себя несчастным человеком, на долю которого выпали беды и лишения, неведомые другим людям. Общаясь с этими отверженными, я стал меньше ощущать свою собственную неполноценность. Напротив, я стал смотреть на себя чуть ли не как на счастливца. Мои костыли начали казаться мне мелкой неприятностью по сравнению с трудностями, которые эти люди испытывали на каждом шагу; видя, как они льнут ко мне, как благодарны за участие, проявленное к их судьбе, я с каждым днем чувствовал себя все более довольным и счастливым.
Мы понимали друг друга. Неуверенность в завтрашнем дне, бедность связывали их узами более тесными, чем дружба. Скоро и я почувствовал, как сильны эти узы. Неприятности, которые причинял мне мой физический недостаток, были хорошо понятны этим людям: ведь в конце концов это была одна из проблем, осложнявших человеческие отношения, - только так они ее и воспринимали.
Теперь уже моя злость, мое возмущение были обращены не против того, что мешало в жизни мне самому, - ибо я понял, что мне еще повезло, - а против того, что калечило жизнь многих мужчин и женщин, которых мне приходилось встречать.