Это — убийство
Шрифт:
— Вы никого этим не убедите. Вы по уши погрязли в этой истории и что-то от нас скрываете. Расскажите все, что вам известно.
Фил Дункан поднял руку:
— Барни, не забывай, что Сэм — наш друг. Но тон Мордена ничуть не изменился:
— Если бы он был другом, то не стал бы ничего скрывать в создавшемся положении.
— Какой информацией вы хотите поживиться у меня? — спросил Морейн.
— Я хочу быть в курсе всей истории ваших отношений с Энн Хартвелл, — потребовал Барни.
Морейн уставился на него. Затем начал:
— Я опасался этого, Барни. Боялся, что не смогу вас провести.
Лицо Мордена почернело от гнева. Фил Дункан подошел и положил руку на плечо Морейну.
— Перестань, Сэм, — попросил он. — Сейчас не время дурачиться. У нас с Барни и без того хлопот хватает.
— Выходит, что так, — согласился Морейн, — но вы МНЕ не доверяете. И тем не менее я рассказал вам все, что знаю… по крайней мере, на данный момент.
— Ты хочешь сказать, что надеешься получить дополнительные сведения?
— По правде говоря, да.
— И какого характера?
— Вот получу, тогда, может, и скажу, хотя надо еще подумать, стоит ли это делать. Но почему вы так зациклились на этом деле?
Дункан со значением произнес:
— Тут проступает политический фон. Энн Хартвелл работала секретаршей Карла Торна. Он подыскивал на это место человека, на которого мог бы полностью положиться в конфиденциальных делах. Торн подозревает, что это похищение было опереточным. Федеральные власти сочли, что поведанная им Энн история звучит неубедительно, но поскольку ты ее подтвердил, а я за тебя поручился, то они не очень-то давили на Хартвелл. Они поверили, что ты уплатил десять тысяч долларов и что она находилась в руках настоящих похитителей.
— Тогда в чем, собственно, дело? — удивился Морейн.
Морден обвиняюще наставил на Морейна указательный палец:
— А вы сами УВЕРЕНЫ, что действительно заплатили десять тысяч долларов?
Морейн какое-то время молча в упор рассматривал следователя. Затем медленно проговорил:
— Я сказал, что заплатил, значит, так и было. Я вам сообщаю только то, что соответствует действительности. Кстати, Барни, мне не нравится ваш подход к этому делу.
— А мне не по душе ваша манера вести себя, — сквозь зубы процедил Морден.
— Ну, так мы никогда ни до чего не договоримся, — вмешался Дункан. — Может, ты мне дашь возможность одному обсудить с ним этот вопрос, Барни?
— А что ты, собственно говоря, хочешь обсуждать? — с нарастающим раздражением отозвался Морейн.
— Очень многое может зависеть от порядочности Энн Хартвелл, — заметил Дункан.
— Ну и что?
— Федеральные власти хотели бы повторно поговорить с ней, да и мы не прочь кое о чем ее спросить.
— Так почему вы этого не делаете?
— А ты разве не догадываешься, Сэм?
— Нет.
— Честно?
— Абсолютно.
— Она пропала.
— Пропала?
— Вот этого мы не знаем.
— Возможно, вас мог бы просветить на этот счет ее муж?
— Он тоже исчез.
— А Бендер?
— И она испарилась. Мы беседовали с ней сразу после обеда. Карл Торн — тоже. Эта женщина либо говорила правду, либо она лгунья, каких еще свет не видывал. Клянется, что всегда подозревала дантиста в кознях и считает его с придурью. Сказала, что Энн Хартвелл работала здесь, но две недели назад уехала в Сэксонвилл, чтобы провести там уик-энд с супругом. С тех пор о ней не было ни слуху ни духу, но муж не очень-то беспокоился. Она, Дорис Бендер, была в курсе того, что семейная жизнь Энн была сплошной катастрофой. Когда она убедилась, что Хартвелл пропала, то поставила об этом в известность Карла Торна, а через него вышла на меня. Тогда она была убеждена, что доктор Хартвелл отправил свою жену на тот свет. А затем пришло письмо с требованием выкупа и… впрочем, все последующие события тебе известны в той же, а может быть, и в большей степени, чем нам.
— Но почему возник такой переполох вокруг ее исчезновения? Чем вызвана эта внезапная потребность побеседовать с ней? Ночью ты что-то не проявлял никакого беспокойства. К тому же если тебе так уж приспичило поговорить с ней, то у тебя в распоряжении был целый день.
— Ничего ему не сообщайте, — агрессивно настаивал вполголоса Барни Морден.
— Сейчас я скажу тебе, Сэм, нечто строго конфиденциальное, — не обращая на него внимания, продолжил Дункан. — Энн Хартвелл работала на Торна. Даже с тобой я не могу поделиться сведениями о существе вопросов, с которыми она имела дело. Могу только сказать, что она стенографировала под диктовку, а затем печатала. Торн, разумеется, принял все меры, чтобы с этих документов не снималось никаких копий. Дорис Бендер в этом смысле была чем-то вроде надсмотрщика и следила, чтобы работа выполнялась точно в соответствии с требованиями Торна.
— И что же стряслось?
— Энн пользовалась стенографическими блокнотами. — С ними что-нибудь случилось?
— Их хранили на дому у Дорис Бендер. Сегодня Торн поинтересовался записями, и Дорис их достала. Торн счел, что благоразумно эти бумаги сжечь. Когда он начал их уничтожать, то обратил внимание на то, что страницы были разделены посредине вертикальной чертой. Так часто поступают стенографистки, чтобы было удобнее писать сначала на одной, затем на другой стороне. Но у Энн такой привычки не было. Поэтому Торн присмотрелся к ним и заподозрил, что это были совсем не те блокноты, которыми пользовалась Энн. И никто не имеет понятия, куда они подевались.
— Значит, ты сейчас расследуешь это похищение, имея в виду выяснить, не связано ли оно каким-то образом с пропажей стенографических блокнотов?
— Говорю тебе с полной откровенностью, — заверил Дункан, — что я делаю максимум для того, чтобы отыскать Энн Хартвелл раньше федеральных агентов. Вот почему я не осмеливаюсь покидать твой кабинет, а сейчас мы с Барни оба торчим у тебя. Весь наш оперативный состав брошен на поиски этой женщины. Мы ждем, что нам позвонят сюда сразу же, как что-нибудь обнаружат. Только бы успеть раньше, чем это сделают федеральщики.