Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина

Сельманович Самир

Если бы кому–нибудь удалось каждый вечер записывать содержание этих пяти минут истины, появились бы истории жизни без прикрас, с персонажами, конфликтами и сюжетами, отличающимися от тех, что мы рассказываем другим и себе. Каковы истории, которые я рассказываю себе, силы, к которым я обращаюсь в минуту опасности, источники ценности и смысла, которым доверяю?

На этот вопрос не в состоянии ответить человек, который либо бодрствует, либо спит. С одной стороны, когда мы спим, мы во что–то верим, но то, во что мы верим, остается невысказанным и неузнанным, погребенным в ночной тишине. С другой стороны, бодрствуя, мы верим в то же самое, но то, во что мы верим, в равной степени скрыто, не услышано, замаскировано гулом

наших мыслей. Услышав вопрос: «Во что вы верите?», многие из нас просто не смогут дать на него точный ответ. Вместо того чтобы понять, во что мы верим, мы определяем, во что хотим верить или во что, как нам кажется, должны верить. Или же во что нас хотят убедить верить окружающие.

Необходимо занять промежуточное положение. И не спать, и не бодрствовать. В эти пять минут истины нам кажется, что наши мысли куда–то медленно уносит. Но на самом деле они не уплывают. Если дать им волю, они устремятся к тому самому месту, времени, реальности, тревоге, сокровищу и гавани. Они направятся к нашему истинному божеству и внутреннему алтарю, на котором горит огонек. Выражаясь языком древних священных писаний, каждый человек, независимо от его религиозности, приписывает абсолютную ценность чему–либо. Луша каждого куда–то устремляется. Каждый совершает акт поклонения.

Почему религиозные и нерелигиозные люди одинаковы

Я понял, что каждый чему–нибудь да поклоняется, когда в 1997 году впервые прибыл в Нью–Йорк, чтобы стать пастором церкви. Я буквально носился — не на такси, а на густом облаке мечтаний. Словно амбиции всех жителей Нью–Йорка за целое столетие скопились в одном времени и зависли в воздухе, это густое облако заполняло улицы, его никогда не раздувал ветер, с каждым новым поколением его вес и размеры росли.

Подобные мечты можно разглядеть в архитектуре. Чему бы мы ни поклонялись, мы воздвигаем для объекта своего поклонения храм. На протяжении всей истории объекты нашего поклонения помещали в самые высокие здания. В прошлом самыми высокими в городах были религиозные сооружения. Там была сосредоточена высшая власть, наиболее оберегаемые ценности и глубокий смысл. Там пребывали божества.

Нью–Йорк — хранилище искусств, развлечений, бизнеса и банковского дела, пристанище самых разнообразных религий и их проявлений, мировая политическая сцена, столица мечтаний планеты и город святилищ. Когда этот город лишился двух своих башен, у нас возникло ощущение, будто все мы потеряли два передних зуба.

Немало сил было потрачено на споры о религии. Религия хороша, религия плоха. Полемисты пытаются выяснить, как нам будет лучше — с религией или без нее, тиражируют свои мысли в популярных журналах, на радио и телевидении, на страницах бестселлеров. Но дискуссия выдыхается, потому что мы обессилели от принятой нами искусственной дихотомии. Большинство занимающих диаметрально противоположные позиции авторов этих параллельных монологов исходят из предположения, что религиозный человек принципиально отличается от нерелигиозного. Так ли это на самом деле?

Что если это различие, пусть и реально существующее, вовсе не так значительно, как мы полагаем? Что если люди, которые считают себя преимущественно «религиозными», и те, кто считает себя преимущественно «нерелигиозными», делают это по одной и той же причине — чтобы упростить в противном случае невыносимую сложность человеческого опыта и справиться с ним?

Все мы полагаемся на что–нибудь. Все ищем то, что объединило бы наше сознание и упорядочило опыт. Даже те люди, которые не хотят полагаться душой на то, что предлагают традиционные религии, на самом деле на что–нибудь да полагаются. Люди, которые не желают принимать решения насчет происхождения и сущности нашей реальности; люди, которые не хотят делать выбор, который будет до конца жизни вести их по пути одной и той же веры; люди, которые всегда предпочитают

«не принимать окончательного решения» — все они делают жизненный выбор.

Тот, кто считает за лучшее не делать выбор, лишающий его части возможностей, на самом деле предпочитает не принимать по–настоящему важных решений, поскольку выбор такого рода исключает альтернативу [55] . Возьмем, например, брак. Чтобы познать лучшие качества другого человека, необходимо сделать выбор — решить сохранить отношения с ним. Но переходить от одного человека к другому, от одного места к следующему, от одной идеи к другой, лишь бы не принимать окончательных решений, — уже само по себе выбор.

55

Дж. Ричард Миддлтон и Брайан Дж.Уолш, «Истина удивительнее, чем раньше: библейская вера в постмодернистскую эпоху». J. Richard Middleton and Brian J.Walsh, Truth Is Stranger Than It Used to Be: Biblical Faith in a Postmodern Age, Downers Grove, 111.: InterVarsity Press, 1995, с 59.

Соглашаться на такую кочевую жизнь — все равно что копать колодец глубиной в метр в десяти разных местах. Стремление к свободе становится рабским, поверхностным существованием, желанием принимать решения, которые ничего не значат. Отказ от решений насчет того, что имеет значение и что мы хотим делать в жизни, — сам по себе выбор, независимо от религиозности. Если вы не выбрали свой путь, это означает, что вы приняли решение двигаться в любом направлении, куда бы ни повлекла вас любая сила, и это все равно что носиться на плоту в открытом море, повинуясь беспорядочным волнам и течениям.

У всех нас одна жизнь, один мир, одна попытка. Как только становится понятной реальная ситуация, в которой предоставляется всего один шанс, первостепенную важность приобретает вопрос, к чему лежит наша душа. К некой вещи? К делу? К достижению? К чувству? К человеку?

He–божество — некто или нечто, отличающееся от Бога. Для целей нашей дискуссии Бога можно считать сущностью, скрывающейся за неоспоримым и неуничтожимым чудом жизни, которая охватывает всех нас. Если такое определение Бога кому–то покажется вопиюще неточным, — это было сделано умышленно. Я предлагаю его только для того, чтобы противопоставить Бога и не–божеств. В таком случае не–божеством будет то, что не представляет собой источник и силу, поддерживающую жизнь, которая носит вечный характер.

Именно в этом одинаковы религиозные и нерелигиозные люди. С одной стороны, нерелигиозные люди поклоняются таким не–божествам, как работа, имущество, супруги, любовники, дети, семейная история, дело, облик, ум, образование, политические партии, народы или все, что существует под солнцем и может избавить от необходимости воспринимать жизнь как единое целое. С другой стороны, религиозные люди, которые поклоняются таким не–божествам, как церковь, учения, празднества, обряды, литургия, законы, привычки или любые другие атрибуты религии, также избегают восприятия жизни в целом. Так или иначе, сердцем они сосредоточены на некотором объекте.

В любом случае целое начинает сокращаться. Бог — совершенно неадекватное слово, не выражающее то, что оно обозначает, — ни в коем случае не может быть объектом, который мы в состоянии назвать. Бог способен быть лишь субъектом, в присутствии которого или в котором мы живем. Алтарь в нашем сердце и огонек, горящий на нем, вполне могут быть посвящены Богу или не–божеству, независимо от нашей религиозности. Такие не–божества, как вера или разум, предписывают вести дискуссию о том, что имеет значение, в рамках узкого или специализированного языка, говорить о спасении, небесах, задавать непродуктивные вопросы, например, существует ли Бог (подробнее об этом — в седьмой главе «Благословение атеизма»).