Это я, Эдик
Шрифт:
Ноги привели меня в движение без всякого внятного приказа. Как видно, Эдичка в моменты испуга мог проявить характер. Я легким усилием воли притормозил, чтобы удостовериться – тело под моим контролем. Так оно и оказалось. В ответ страх с новой силой разлился в моих мозгах, будто треснул стакан с кипятком. «Может, скажешь что-нибудь?» – ехидно поинтересовался я-1. Однако я-2 затравленно промолчал.
Ладно, не для того я прибыл в эту критическую точку пространства, чтобы препираться с собственным отражением. Поэтому я расслабился и позволил ногам нести меня вперед, то есть назад – к машине.
«Бьюик»
Через десять минут я очутился в квартале, известном своими злачными заведениями и прочими богемными салонами. Тут находился наш местный Монмартр – «художники»-концептуалисты так и кишели, устраивая свои инсталляции прямо на тротуарах. Кто побогаче или поудачливее, пробивался в Сеть, прочая же безликая масса только надувала щеки и бестолково пыжилась в попытках срубить дирхемов.
Я чуть не сшиб второпях толстого типа возле короба с горячими рисовыми плюшками, чем заслужил поток визгливой брани, и тормознул рядом с бывшим фабричным зданием с крупными окнами. Неудачники от искусства, что лениво тусовались возле мусорных куч, проткнули меня голодными взглядами._________________________________________________________________________
Чуть не растоптав чью-то мелкую, но вонючую инсталляцию, я поспешно пересек захламленную стоянку и ворвался в здание бывшей фабрики, которая ныне производила голимые грезы, а не товары. Впрочем, спрос на ее продукцию имелся. Я и сам, помнится, пару раз видел в титрах название этой порно-конторы.
Тася, это было еще до того, как мы с тобой поженились. Я-1 храбро шлепал по ржавым ступеням, а я-2 трепетал внутри черепушки и никак иначе не проявлялся. В итоге нас обоих то бросало в крупную дрожь, то распирало от решимости наорать на режиссера.
А сверху бил яркий свет софитов и доносились задушенные вопли актрисы. Съемка находилась в полном разгаре. Да уж, это опоздание влетит мне не в один дирхем.
Я достиг декораций и пристроился рядом с людишек из команды, кому сейчас не нашлось дела. Это были монтажер и звукооператор.
– О, Эдичка прибежал, – шепотом обрадовался один и пустил мне в глаза сочувственный дым из своего дешевого косяка. – Смазывай жопу и возноси салят, сейчас пистон от Габдрахмана получишь.
– Прилюдно, но без записи, – добавил второй.
– У меня «рено» сломался, – пробормотал я.
Что за сопливая чушь так и лезет на язык? Я попытался ядовито хмыкнуть в ответ на их слова, но сумел лишь промычать что-то невразумительное.
Между тем действо на сценической площадке близилось к концу, поскольку актрису уже вовсю трахал отвратительный тип с вислыми усами и хищной рожей тупого гуляма. При этом он был обряжен в «верблюда» – на спину ему приладили горб, нарастили затылок и на ноги напялили чулки с характерными мозолистыми копытами. Дева целиком скрывалась под приличной одеждой, видны были только ее лодыжки и голые ступни в красных туфлях.
Парочка изображала что-то вроде сценки в пустыне. Мол, женщина-бедуинка явилась за водой к колодцу, а сумасшедший верблюд напал на нее и натянул. Идиотизм какой-то. Понятно, что наш компьютерщик потом поработает над записью и превратит актера в настоящее животное, но от этого вся сцена, по-моему, превратится в полный кошмар. Так она хотя бы вызывает здоровый смех.
Разумеется, я не засмеялся – отвлекать актеров во время работы опасно, и я-2 трусливо прикусил язык.
Оператор ползал вокруг места действия и контролировал соответствие процесса сценарию. А заодно отслеживал, чтобы многочисленные датчики и микрокамеры, которыми актеры были увешаны с ног до головы, не отвалились. Потом всю эту тактильную зрительную и прочую информацию оцифруют и превратят в полноценный фильм, чтобы крутить на интерактивных порно-сайтах.
А моим ужасным хромовым зеркалом, орудием труда и вечным проклятием, оперировал визажист.
Заметив меня, он скорчил злобную рожу и показал, как трахает меня. Гомик долбаный. Гримаса этого урода не осталась незамеченной. Буквально все сотрудники коллектива уставились на меня, включая самого режиссера.
– Мархаба, господин Кулешов! – издевательски вскричал Габдрахман. – Изволили приехать на работу, сударь мой? Стоп!
Актеры устало разъединились, чтобы плюхнуться на подвинутым им стулья, а режиссер кошачьим шагом подлетел ко мне и в благоговении сложил ладони перед умильной рожей.
– Ах, дорогой господин Кулешов, нам так не хватало вашего непревзойденного таланта осветителя! Наши несчастные, затраханные жизнью сотрудники так не хотели приступать к съемкам нашего бездарного, никому не нужного фильмеца, что я буквально заклинал их: увы нам, увы! Навеки покинул нас светоч наш Эдичка… Жить-то как-то дальше надо, пусть и в скорби неизбывной!
– У меня «копейка» сломалась, – промямлил я, каждую секунду ожидая взрыва.
«Шайтан, ну и рожа, – крутилось между тем у меня в черепе. – Врезать бы ему по ушам». Однако руки висели как ветви ивы плакучей и не шевелились.
– Перерыв, – бросил Габдрахман и презрительно отвернулся.
Тут же к нему подлетел кто-то из персонала и сунул зажженный косяк. А мне было так нехорошо, что я тоже не отказался бы от какого-нибудь стимулятора. Однако никто не предложил мне ничего успокоительного – напротив, все с обидным равнодушием, даже не посмеиваясь, разбрелись по сценической площадке и занялись к то чем.
Актер как ни в чем не бывало вынул искусственный верблюжий член из девки и в таком непотребном виде развалился на матрасе. Помощник режиссера сунул ему в руку полную бутылку «Каусара». Лампы погасли.
Я понадеялся, что визажист вздумает подвалить и высказать все, что он думает – вот на нем бы я отыгрался! Но проклятый педик благоразумно ускользнул под крылышко режиссера и отирался рядом боссом.
Вместо него рядом со мной вдруг очутилась актриса. Скрывающего тело прикида на ней уже почти не было, и я вдруг с содроганием узнал в ней Наталью! Кажется, оторопь так резко проявилась на моей физиономии, что девка проглотила заготовленные слова и в тревоге принялась ощупывать себя.
– Что? Я так плохо выгляжу? Поработал бы ты на моем месте!