Этот бессмертный

Желязны Роджер Джозеф

– Но ведь люди — я имею в виду, земляне — живут на ваших планетах…

– Но на самом деле они не могут ни видеть, ни слышать, ни ощущать наш мир так, как мы. Тут пропасть, которую мы можем осознать и даже измерить, но не можем перешагнуть. Вот почему я не могу рассказать вам, как выглядит Талер. Для вас это будет другой мир, не такой, как для меня.

– Все равно, я хотела бы его увидеть. Очень хотела бы. Я думаю, что хотела бы даже там жить.

– Я не думаю, что вы были

бы там счастливы.

– Почему?

– Потому что иммигранты-невеганцы — это иммигранты-невеганцы. Здесь вы не принадлежите к низшей касте. Я знаю, что у вас этот термин не принят, но суть именно в этом. Вы — персонал Управления с семьями — представляете собой высшую касту этой планеты. Потом идут богатые люди, не служащие в Управлении, потом те, кто работает у этих богатых людей, потом те, кто зарабатывает себе на жизнь, работая на земле, и на самом дне — те несчастные, кто живет в Прежних Местах. Здесь вы принадлежите к высшей касте. На Талере вы были бы на дне.

– Почему это должно быть так?

– Потому что вы видите белый цветок, — я протянул его ей обратно.

Последовало долгое молчание, заполненное холодным ветром.

– Все равно, я рада, что вы сюда приехали, — сказала она.

– Это действительно интересное место.

– Я рада, что вам здесь нравится.

– Правда, что человек по имени Конрад был вашим любовником?

– Это не ваше синее дело, — произнесла она, — но отвечу вам — да.

– Я могу понять, почему, — сказал он, и я почувствовал себя неудобно, будто занимался вуайеризмом или — еще тоньше — подглядывал за кем-то, кто занимается вуайеризмом.

– Почему же? — спросила она.

– Потому что вы тянетесь к странному, к сильному, к экзотическому, потому что вы никогда не бываете счастливы там, где вы находитесь, и такая, какая вы есть.

– Это неправда… Может быть. Да, он как-то сказал мне что-то в этом роде. Возможно, это и так.

В этот момент мне стало очень жалко ее. Сам того не сознавая, словно желая ее утешить, я взял ее за руку. Только это движение сделала рука Миштиго, а он вовсе не хотел, чтобы она двигалась. Это я так захотел.

Я вдруг испугался. Он, впрочем, тоже — я это почувствовал.

Ощущение было сродни опьянению, когда все вокруг тебя плывет — я понял, что он чувствует чье-то присутствие внутри своего сознания.

Мне немедля захотелось убраться восвояси, и я снова оказался возле камня, но еще успел услышать ее слова: «Возьми меня!» Будь прокляты эти псевдотелепатические исполнения желаний, подумал я.

Когда-нибудь я перестану верить, что они ограничиваются только этим.

Я действительно различал в этом цветке два цвета, для которых у меня не было

названия…

Я направился обратно к лагерю, прошел через него и продолжал идти дальше. Дойдя до другого края огражденного участка, я уселся на землю и зажег сигарету. Ночь была холодная и темная.

Две сигареты спустя я услышал позади себя голос, но не стал оборачиваться.

– В Великом Доме и в Доме Огня, в тот Великий День, когда будут исчислены все дни и годы, да будет возвращено мне мое имя, — произнес голос.

– Вы молодец, — сказал я мягко. — Цитата к месту. Узнаю поминаемую всуе Книгу Мертвых.

– Я поминала ее не всуе, а как раз, как вы сказали, к месту.

– Вы молодец.

– Так вот, в тот великий день, когда будут исчислены все дни и годы, если вам возвратят ваше имя, то что же это будет за имя?

– Не думаю, что мне его возвратят. Я намерен туда опоздать. И потом, что такого в имени?

– Зависит от того, какое имя. Возьмем, например, «Карагиозис».

– Сначала сядьте, чтобы мне было вас видно. Не люблю, когда стоят у меня за спиной.

– Хорошо, села. Ну так что?

– Что что?

– Возьмем «Карагиозис».

– Зачем это?

– Затем, что это имя что-то значит. По крайней мере, раньше значило.

– Карагиозис — это персонаж старинного греческого театра теней, что-то вроде Панча из европейских представлений о Панче и Джуди. Это был разгильдяй и фигляр.

– Он был грек, и он был проницателен.

– Ха! Он был отчасти трус, и вообще скользкий тип.

– Он был отчасти герой. Хитрый. В чем-то вульгарный. С чувством юмора. Ему как раз впору разбирать пирамиду. Кроме того, когда хотел, он бывал сильным.

– А где же он сейчас?

– Я сама хотела бы знать.

– Почему вы спрашиваете меня?

– Потому что этим именем вас назвал Хасан той ночью, когда вы одолели голема.

– А… Понятно. Ну, это было просто бранное слово, родовое обозначение — типа синонима для дурака — прозвище, как если бы я назвал вас «Рыжая». Кстати, когда я это произнес, я подумал — интересно, а как вы выглядите для Миштиго? Вы ведь знаете, веганцы не различают цвет ваших волос.

– Мне, на самом деле, плевать, как я выгляжу для веганцев. Интересно, как вы сами-то выглядите. Я так понимаю, что у Миштиго на вас собрано толстенное досье. Он что-то говорил, что, дескать, вам несколько сотен лет.

– Это, несомненно, преувеличение. А вы, видно, много об этом знаете. А какой толщины досье вы собрали на Миштиго?

– Пока еще не очень толстое.

– Судя по всему, вы его ненавидите больше, чем кого-либо другого. Это так?

– Так.