Этот добрый жестокий мир (сборник)
Шрифт:
Стефан Ковальски нахмурился, взглянул на психолога исподлобья, с прищуром, будто оценивая.
— Чрезвычайная редкость меня устраивает, доктор, — бросил он. — Важно, что они есть в принципе.
— Есть. Но их крайне мало. Может быть, один чудак на много миллионов обывателей. Двухсот тысяч добровольцев, отвечающих вашим требованиям, не наберется. Да и к тому же… Понимаете, ведь такие люди — фактически цвет человечества. Его совесть, если угодно. Вы готовы пожертвовать ими?
— Мне не нужно двести тысяч, — отрезал Ковальски. — Сто
Светило мировой психологии с минуту молчал.
— Мы постараемся, — сказал он наконец. — Но позвольте все же напомнить: вы наберете экипажи легко и быстро, если предложите вознаграждение. Ради оставшихся на Земле близких множество людей охотно пожертвуют собой.
Ковальски отрицательно покачал головой.
— За вознаграждение такие вещи не делаются, — резко проговорил он. — Нам нужны не просто люди, готовые к самопожертвованию. Нам нужны те, которые сделают это бескорыстно, из убеждений, из принципа. Одинокие. Молодые. Волевые. И убежденные. Вот тогда те из них, кто выживет, не предадут нас, оказавшись в другой Галактике. Они нас не бросят, и дети, которых они вырастят, не бросят тоже.
— Хорошо. В какие сроки нужно провести селекцию?
— В наикратчайшие.
— Ваше имя, возраст, семейное положение, род занятий.
— Карлос Машадо. Двадцать семь лет, бездетный вдовец, без определенных занятий.
Карлос бросил взгляд на свои облепленные датчиками запястья. Отборщик объяснил, что хитрый прибор, называемый детектором лжи, определит, насколько ответы искренни. Карлос мысленно пожал плечами: лгать он не собирался, да толком и не умел.
— Мы ознакомились с вашей анкетой. Вы пишете, что едва не совершили убийство. Пожалуйста, расскажите подробнее.
— Я хотел поквитаться с человеком, который приказал убить мою жену и детей.
— Как вы собирались это проделать?
— Кулаками. Я хотел забить его до смерти.
— Почему вы отказались от своего намерения?
— Я… — Карлос замялся. — Не знаю. Наверное, я его пожалел.
— Вы уверены? Вы на самом деле пожалели этого человека, а не отказались от мести по другим причинам?
— Нет, — Карлос опустил голову. — Я не уверен. Я выследил его, но не смог… Не сумел убить. Не знаю почему. Извините.
Отборщик сверился с показаниями прибора.
— Хорошо, — сказал он. — Вы отдаете себе отчет, что вам предстоит, если пройдете отбор?
— Да. Отдаю.
— Вам не дорога жизнь?
Карлос задумался.
— Не знаю, — сказал он. — Меня не учили таким вещам. Я хочу жить, но я…
Отборщик не торопил, ждал.
— Но я чувствую, что моя жизнь не имеет большого значения, понимаете? Я не могу объяснить почему.
— Попробуйте все же, — мягко попросил отборщик. — Подумайте: у вас очень мало
Карлос стиснул могучие кулаки.
— Послушайте, сеньор, — сказал он с досадой. — Я, наверное, не очень хороший человек и не очень умный. Кроме драки, я ни на что не гожусь. Но я чувствую, понимаете, я знаю: это дело — мое. Будь я проклят, если понимаю почему. Но оно мое, сеньор! Мое — нравится вам это или нет!
— Ваше имя, возраст, семейное положение, род занятий.
— Эстель Кампан. Двадцать девять лет, разведена, бездетна, бывшая преподавательница словесности.
— Мы ознакомились с вашей анкетой, мадемуазель Кампан. Вы пишете, что два года назад потеряли работу, затем вас оставил муж. Еще через полгода вы подверглись групповому изнасилованию. Скажите: вам после этого стала не дорога жизнь?
Эстель пожала плечами.
— Что значит «не дорога»? — устало переспросила она. — Жизнь дорога любому. Хорошо, пускай почти любому. Но есть вещи, которые гораздо важнее жизни.
— Даже «гораздо»? Например?
Эстель смутилась.
— Например, французская поэзия.
— Вы отдаете себе отчет, что вам предстоит, если пройдете отбор? Призрачные шансы уцелеть, и даже если они оправдаются, на новом месте вам будет не до французской поэзии.
— Ошибаетесь. — Эстель внезапно улыбнулась, весело и задорно. — Таких мест, где мне будет не до поэзии, не существует, месье. Есть только места, где поэзии затруднительно обучать детей. К примеру, то место, где я живу. Но затруднительно не означает невозможно.
Отборщик бросил взгляд на детектор.
— Другими словами, вы хотите рискнуть жизнью ради поэзии? Признаться, не слишком понятная позиция.
— Точно, — Эстель кивнула. — Не слишком. Я еще не встречала человека, который сумел бы понять. Но кто знает, вдруг я встречу такого там, в другой галактике? И он вдруг возьмет и поймет, ради чего готова сдохнуть тощая французская дура. Возможно, даже поймет, что поэзия тут особо и ни при чем.
— Вы не очень-то последовательны, мадемуазель, вам не кажется?
— Кажется, — Эстель вздохнула. — Я не очень последовательна, не очень самодостаточна и не очень умна, зато донельзя романтична. Я знаю, что пришла не по адресу, я не подхожу вам. Но у меня есть мечта, это вы тоже навряд ли поймете. Мечта, что все будет как надо, и не спрашивайте меня, что это значит. Спасибо за потраченное время, месье. Я пойду.
Отборщик поднялся, протянул Эстель руку.
— Не спешите, мадемуазель, — сказал он. — За последние месяцы через меня прошло около пятисот человек. Я отказал всем. Но вы… Я думаю, вы пришли по адресу.