Этот маленький город
Шрифт:
Во дворе у Мартынюков была печка. С помощью бабки Кочанихи они сложили ее возле ранней черешни, из настоящего кирпича. Но глина потрескалась. И все знали, что она потрескается, когда высохнет, но песок был только у моря. И они мазали печку жидкой глиной. Сырая, она была такая красивая. А потом появились трещины и сквозь них стал проходить дым, но тяга была хорошая. И мать готовила на печке.
В вещевом мешке у шофера Жоры оказались буханка хлеба, сухари, мясные и рыбные консервы, немного сахару и пачка соли. И еще по куску туалетного и хозяйственного
Туалетное мыло Жора оставил себе, а все остальное щедро пожертвовал Нине Андреевне. Она принялась вторично готовить ужин. На этот раз были длинные макароны с мясными консервами. А у Жоры еще нашлась фляжка с водкой. И даже Ванде и Степке досталось по глотку. Степка захмелел, и ему захотелось громко говорить и целоваться с Вандой.
Сидели за столом в самшитовой беседке. Над головой темнели листья груши и небо. Квадратное пятно клеенки и разделяло всех, и соприкасало, словно причал. Но море шумело очень далеко. И его было слышно тогда, когда за столом возникала тишина. Но в тот вечер это случалось редко.
Жора предложил:
— Выпьем за Сливу!
А Любаша сказала:
— Лучше за грушу!
И тут они сцепились…
— Слива за тебя жизнь отдал! — закричал Жора.
— Говори, да не заговаривайся, — возразила Любка.
Она не знала, что был такой хороший боец Слива, и думала, что захмелевший Жора несет околесицу. А Жора управлял машиной лучше, чем языком. И не мог сказать то, что хотел. Бормотал:
— Люди кровь проливают… А тебе, думаешь, можно все, потому как красивая. Разве заслуга машины, что ее с завода красивой выпустили?
Нина Андреевна успокаивала:
— Ты уж не кричи, Жора. Красинины услышат, из мухи слона сделают.
Жора неловко повернулся, ударился раненой рукой о стол. И сморщился от боли, и слезы потекли у него по небритым щекам.
Любаша, которая по натуре была добрая, сжалилась над ним:
— Псих ты, глупый псих, Жорик… И напрасно ко мне приехал.
— Жениться на тебе хочу, — сказал Жора. — Завтра в горисполкоме распишемся. И в Сочи вас всех заберу…
— Нет, Жорик. Ты нервный, я нервная. Веселая семейка у нас получится. Из Туапсе мы тоже никуда не поедем.
— Упрямые вы как ослы, — невежливо заметил Жора. — Тогда уходите хоть в горы. Не ждите, когда немцы Туапсе ваш с землей сровняют.
И Степка в первый раз услышал название селения:
— Пасека. Недалеко это… По Сочинскому шоссе — до Краянска. А там километров шесть в горы. Приятель мой Чугунков из тех мест. Родители его и по сегодня на Пасеке живут.
Сидели долго. А когда стали собираться спать, дождь застучал по столу и по листьям.
К тете Ляле нужно было бежать через улицу и немного вверх по темной ослизлой глине, перепрыгивая через канавы, корявые, как осколки, и еще тащить на себе подушку и одеяло, к которым приставал дождь, что-то нашептывая. Вода спешила по земле, траве, по веткам, и небо опускалось грязное, а не синее, как в звездную ночь. Степка слышал за своей спиной шлепки шагов Ванды и Жоры, а может, и Любаши, но Ванды точно,
На калитке висел обруч из проволоки. Степка приподнял его, пнул калитку коленом. Очутился возле крыльца, пахнущего мокрой грязью и гнилыми досками.
Ванда холодными пальцами передала ему ключ, а он никак не мог попасть в замочную скважину. И нервничал.
А мать, и Любаша, и шофер Жора уже стояли рядом. Но Жора не в силах был помочь Степке, ибо держал в руке громоздкий узел с вещами, а другая у него была на перевязи.
— Там кто-то есть, — сказал Степка. — Дверь заперта изнутри. И ключ оставлен в замке.
Если бы ударил гром или засвистела мина, все бы поразились меньше. Жора опустил узел на мокрое крыльцо, полез в карман за пистолетом. И Степке сделалось радостно оттого, что Жора здесь, рядом с ними, и с оружием. И он мог бы вцепиться сестре в волосы, скажи она Жоре что-нибудь обидное. Но Любаша и не думала говорить ничего плохого. Она была напугана, как и мать, как и Ванда. Жора вопросительно посмотрел на Нину Андреевну. Ванда пояснила:
— Тетя Ляля в Сочи. Она не могла вернуться. Если бы она вернулась, то пришла бы в первую очередь к нам.
— Это верно, — совсем тихо подтвердила Любаша.
Ставни на окнах были закрыты и зажаты толстыми железными прогонами. И лишь застекленная терраса мерцала широкими окнами, непрозрачными из-за дождя.
Вскинув пистолет, Жора медленно обошел вокруг дома. Когда он скрылся за углом, то всем без исключения — и Степке, и Любаше, и Ванде, и Нине Андреевне — сделалось страшно, и они теснее прижались друг к другу, загораживаясь своей ношей, словно баррикадой. И, видимо, каждый вздохнул легко, увидев, что Жора целым и невредимым вышел из-за дома с противоположной стороны.
— Подержи, — сказал он Степке и протянул пистолет.
Степка и не мечтал о таком счастье. И разглядеть не успел. Где там, в темноте. Лишь удивился — пистолет был гораздо тяжелее, чем он думал.
Жора мигнул фонариком.
— Будешь светить.
Он отдал Степке фонарик и забрал пистолет. Они поднялись на крыльцо. Степан посветил на террасу. Жора прильнул к окну. Потом отступил на шаг. Спросил:
— Видишь?
И показал наверх, где стекло было выбито и рама чернела дырой.
— Вижу, — сказал Степка.
— Полезай. И сразу поворачивай ключ.
— А если там кто за дверью? — спросила Любаша.
Вместо ответа Жора дважды выстрелил в дверь.
Степка взобрался ему на плечи. Посветил. Терраса была пуста, но дверь, ведущая из террасы в комнаты, была открыта. Степка видел крашеный пол, ножку стола, и больше ничего. Тогда он подтянулся, протиснулся. И перевалил через окно. Деревянный пол загудел громче барабана. Степка метнулся к двери, увидел ключ и успел повернуть его, когда в комнате раздался шум падающего стула.