Этот маленький город
Шрифт:
— Струсили бы.
Старик посмотрел на мальчишку сверху вниз, стоя на лестнице. Повесил солдатский котелок на ветку. Внятно сказал:
— Пошел вон, сопляк.
И вдруг не выдержал, заорал на внука:
— Витька! Ступай в дом!
Он не хотел, чтобы Витька играл с соседями. Может, рассчитывал: заняв город, немцы обязательно повесят и Степку, и Ванду, и Любашу — за то, что их отцы командиры.
Ванда шепнула:
— Смотри, уходит.
Пыхтя самокруткой, Красинин шел через
Граната, завернутая в виноградные листья, лежала возле скамейки. Запал Степка хранил в нагрудном кармане куртки. В последний момент он решил снять чехол с гранаты, чтобы осколки не поразили их самих. Но чехол снимался туго. И Ванда торопила, и Степан не вытерпел и грубо сказал ей:
— Помолчи!
Затаив обиду, она нахмурилась, но не ушла домой. Ванда ждала, что он извинится за грубость, и он, конечно бы, извинился, если бы в спешке не забыл это сделать.
Они пришли к крестовине, где сходились четыре забора, перелезли в покинутый соседский сад. Степка сказал:
— Ложись.
Она легла лицом вниз возле самого забора. Он вставил запал, повернул ручку гранаты вправо, резко бросил ее. Услышал, как она щелкнула. И упал рядом с Вандой. Взрыв прогрохотал сильный. Воздух колыхнул листья, и они посыпались, как листовки.
В ту же секунду до них донесся голос Беатины Казимировны:
— Ванда!
Тишина после взрыва. И затем испуганное:
— Ванда!!! Ванда!
Она увидела, как дети перелезали через забор.
— Что вы там делали?
— Играли, — растерянно сказала Ванда.
Беатина Казимировна смотрела на дочь в упор. А Степан совсем не обратил внимания на этот ее взгляд и не подумал, что выпачканное платье дочери поселит в сердце Беатины Казимировны нехорошее подозрение. Он прислушивался к тому, что происходит во дворе Красининых. Там хлопнула дверь. Красинин что-то сказал. Невестка громко добавила, она вообще была горластая:
— Да и тревогу объявить проспали. И я свиста не слышала.
Красинин заметил:
— Видать, разведчик. Сбросил и улетел.
Невестка ужаснулась:
— Еще бы пятнадцать метров — и в дом.
— Все тридцать будут…
— К Красининым бомба упала, — сказал Степка Беатине Казимировне.
Она взглянула на него чуждо, ничего не ответила. Кивнула Ванде:
— Иди в комнату!
Витька подошел к забору, радостно сказал:
— Степан! Слышь, Степан… К нам бомба упала. Все дрова дедушкины разнесла.
— Повезло, — сказал Степан.
Витька кивнул:
— Конечно.
— Могла бы и в дом…
— Фи! У нас крыша железная.
Степан пришел домой. Через стену все было слышно. Но там ругались по-польски. И он понял лишь, что Ванде очень обидно и она горько плачет.
Поздно,
Никто не знал и не мог знать, каким долгим и безрадостным окажется следующее утро…
Степке не спалось. Он лежал с открытыми глазами. Ветхие, рассохшиеся ставни были размалеваны рассветом: на каждой ставне по шесть узких, вертикальных полосок — оттенков мыльного пузыря. Когда мальчишка поворачивал голову, то полоски смещались вправо и влево или исчезали совсем. В непроветренной комнате пахло одеялами и простынями. Было еще темновато. И Любаша сопела, уткнувшись в подушку.
Опустив босые ноги на пол, холодный и гладкий, Степка встал и с удовольствием прошлепал в первую комнату, которая одновременно служила им кухней и спальней для матери.
— Разведи примус, — сказала мать.
Она никогда не говорила: зажги примус, протопи печь. «Разведи» было ее обычным словом в сходных случаях.
Мать чистила картошку. В семье все любили картошку, особенно жареную. Большие, как кулак, клубни выглядывали из миски, заполненной водой.
Крыльцо было влажным от утренней росы и не очень белым. Поднявшись на носках, Степка достал кисть винограда, прохладную и немножко матовую, и принялся есть виноград. Дворняжка Талка преданно смотрела на Степку и не гремела цепью, а сидела смирно и заглядывала ему в рот такими умными глазами, словно просила винограда.
Сунув ноги в сандалии, Степка сбежал по ступенькам, показал Талке язык, и она ответила ему тем же и приветливо забила хвостом о землю. Степка расстегнул ошейник. Талка взвизгнула, метнулась по саду. Может, каким-нибудь своим собачьим инстинктом она чувствовала, что он уже спас ей жизнь, а может, просто псине осточертело сидеть под сливой.
Почтовый ящик висел у калитки. Покосившийся, дырявый. Письма размокали в нем, когда шли дожди. Степка заглянул в ящик, хотя точно знал, что там ничего нет, потому что проверял его содержимое еще вчера вечером. А почту теперь приносили раз в три-четыре дня.
Дед Кочан шел из дому. Степка сказал ему:
— Здравствуйте.
В ответ он мотнул головой, как бодливая корова, и поспешил вниз.
Степка вспомнил про примус и поднялся на крыльцо. Мать вышла из комнаты.
— Беатина Казимировна жаловалась, что вы плохо вели себя.
— Я вел себя хорошо.
— Ты так думаешь?
— Нет. Считаю…
— Смотри… — сказала мать. — Ванда старше тебя. Она девочка.
— Ясно, что не мальчик, — огрызнулся он. — И при чем здесь старше?