Этот прекрасный свободный мир...
Шрифт:
– - Значит, у вас нет оснований уклоняться от ответов. Продолжим...
Когда по истечению трех часов собеседование завершилось, Роберту казалось будто его вывернули наизнанку, как следует выпотрошили, а потом в беспорядке побросали внутренности обратно. Последнее ощущение было вызвано тем, что интерес к нему доктора Райта исчез без следа, словно он вновь повернул рубильник. Конечно, психоаналитики, которых Роберту приходилось посещать, изображая участие и внимания, по окончании сеанса вполне могли украдкой поглядывать на часы, вежливо давая понять, что у них есть и другие заботы, кроме забот о клиенте. Однако доктор Райт не давал себе труда изобразить хоть какую-то видимость интереса.
– - Вам туда, -- холодно кивнул интервьюер и нажал клавишу на пульте. Двери раздвинулись, и Роберту ничего не осталось, как шагнуть в открывшийся
Если в комнате собеседования было уютно, то в помещении, куда попал Роберт, не было почти ничего, кроме белого кафеля, нескольких пластиковых контейнеров у стены и небольшого возвышения с лентой транспортера, чем-то напоминающего ленту транспортера в аэропорту. Роберт с некоторым недоумением оглянулся, и сразу же услышал ненавистный голос: "Вы проникли в запретную зону. Сохраняйте спокойствие. Вы и ваши вещи будут дезинфицированы. Разденьтесь и упакуйте вещи в соответствии с инструкцией". Роберт оглянулся. Предложение пройти дезинфекцию казалось глупым после того, как с ними общались столько людей, включая доктора Райта, и все же голос не унимался: "Вы проникли в запретную зону... Разденьтесь и упакуйте вещи в соответствии с инструкцией". Судя по всему, контейнеры у стены как раз и предназначались для вещей. Роберт заглянул внутрь одного из них и обнаружил три пластиковых мешка. Пиктограммы на мешках поясняли, что один предназначался для телефонов, часов и всего того, что может оказаться в карманах человека, второй -- для одежды, а третий -- для обуви. К черту!
– - взбунтовался Роберт. Он со злостью отбросил мешки и уселся на пол, повернувшись в ту сторону, где, по его мнению, должна была находиться видеокамера.
Сначала ничего не изменилось. Шлюз оставался закрытым, но примерно через десять-пятнадцать минут температура в помещении резко повысилась. Роберт вскочил, уже более внимательно осматривая помещение -- ничего похожего на вентиляционные отверстия не наблюдалось. От души выругавшись, молодой человек принялся скидывать верхнюю одежду. Температура продолжала повышаться, и тогда, чувствуя, что уже с трудом может терпеть этот жар, Роберт разделся до нога. "Упакуйте вещи в соответствии с инструкцией. Поставьте контейнер на ленту транспортера". Еще раз выругавшись, молодой человек подобрал с пола вещи и принялся упаковывать их, как ему и было приказано. Судя по всему, военнослужащие базы намеревались тщательно обыскать одежду и обувь невольных нарушителей. Что ж, грубо, но действенно, -- вынужден был признать Роберт.
Контейнер исчез из глаз, и только тогда в стене открылся шлюз, точно напротив шлюза, через который он вошел. На этот раз Роберт оказался в душевой. "Встаньте в середину круга", -- зазвучал все тот же голос. Крохотная кабина вызывала неприятные чувства, Роберт шагнул в круг и сразу же со всех сторон в него ударили струи воды. Вода... пена... Роберт непроизвольно прикрыл лицо и зажмурился. Струи были жесткими, колючими, они смывали пот и усталость, бодрили, так что впервые за все дни заключения Роберт ощутил нечто похожее на благодарность. А потом все резко прекратилось и вместо воды его обдало горячим воздухом. "Словно машину на автомойке", -- подумал Роберт, и от этой мысли ему вновь стало неприятно и тревожно.
Новый шлюз открылся перед глазами, Роберт сделал несколько шагов вперед и с трудом удержался от вскрика. Он ожидал оказаться в еще одной кабине, где ему выдадут одежду, взамен отнятой. Ожидал... он многое мог ожидать, но не того, что увидел. Огромный зал, освещенный бестеневыми лампами. Ряды небольших кабин, разделенных полупрозрачным пластиком, медицинское оборудование и врачи, а еще его товарищи по несчастью -- как и он раздетые, согнанные в одну толпу. Роберт зажмурился, а потом резко открыл глаза, надеясь, что эта дикая картина исчезнет, но она не исчезала, а лампы слепили чуть ли не до слез. Роберту приходилось слышать о нарушении прав личности на базе Гуантанамо, он видел ролики в сети, читал возмущенные статьи, однако там речь шла о террористах или, во всяком случае, о людях, заподозренных в терроризме, но представить, что они, лояльные граждане США, окажутся в подобной ситуации, Роберт не мог.
Грубый толчок привел его в чувство, ближайший охранник ухватил Роберта за плечо и втолкнул в группу нагих людей.
– - Шевелись, скотина!
Люди стояли молча, некоторые согнулись, чтобы хоть как-то прикрыть свою наготу, другие закрыли глаза. Роберт чувствовал, как горят его щеки, уши и даже лоб. Да, он писал обнаженную натуру, но никогда не позволял себе...
Додумать ему не дали. Еще один толчок охранника:
– - А ну, пошел!
Никогда в жизни Роберт не проходил такого тщательного медицинского осмотра и никогда не сталкивался с подобной грубостью и бесцеремонностью медиков. Должно быть, ветеринары были заботливее и деликатнее при осмотре животных, чем эти при осмотре людей. У Роберта брали анализы, делали снимки и тесты, вводили какие-то зонды, прослушивали, простукивали, мяли и проводили вовсе непонятные манипуляции. Молодому человеку казалось, будто он попал на безумный конвейер, постепенно из человека превращаясь в кусок мяса, который надо тщательно осмотреть, вынести о нем суждение, а потом либо выкинуть на помойку, либо положить в морозилку. Он уже не мог сказать, как долго длится освидетельствование. Сознание выхватывало лишь отдельные моменты этих часов. Слепящие лампы... Странные переговорные устройства у некоторых врачей, вроде того, что он заметил у доктора Райта... Гул голосов медиков... Тяжелые шаги охраны... И плачущая Пат... Роберт запретил себе думать... запретил чувствовать. "Это происходит не со мной!" -- твердил он. "Мне это снится".
А потом их вновь вытолкали на бетонное поле, так и не дав одеться. Только на этот раз их окружала не сетка с вышками, а шесть этажей огромного четырехугольного здания. Охрана гнала их по коридору из решеток, сплошь уставивших гигантский двор, а потом втолкнула в очередной зарешеченный загон. Решетка с металлическим грохотом захлопнулась, охранник повернул ключ.
Небо над зданием посерело, предвещая рассвет. Роберт поднял голову и его взгляд наткнулся на решетку. Они были в клетке...
Молодой человек выругался, и тогда зарешеченное небо ответило дождем.
Глава 3
Все знают, куда заводят благие намерения... Преданность тоже заводит далеко
Доктор Райт поднялся в свой кабинет на третьем этаже Службы адаптации. Таблички с его именем на двери еще не было -- только номер кабинета, но Линкольн Райт не сомневался, что табличка вскоре появится. Строго говоря, у Райта был не один кабинет, а целых три -- комната для собеседований, лаборатория и собственно кабинет с комнатой отдыха в придачу. Подобное великолепие свидетельствовало об одном -- скоро доктор должен был снять ошейник и даже получить гражданские права. Райт знал, кому обязан блестящей карьерой. Сенатор Томпсон сделал для него больше, чем те два нумера, что дали ему жизнь. Линкольн Райт никогда не задумывался об этих людях -- в конце концов, они просто выполняли приказ, но сенатор Томпсон действовал по собственному почину, руководствуясь исключительно справедливостью и великодушием. За благополучие своего благодетеля доктор Райт способен был порвать в клочья любого, но сейчас, когда Ричарду Томпсону особенно была нужна его служба, ухитрился прозевать момент.
С досадой швырнув электронный ключ в ящик письменного стола, нумер взял бинокль и подошел к окну, чтобы как следует рассмотреть возникшую проблему. "Проблема" сидела в клетке и звалась "Роберт Шеннон". "Субъект мужского пола двадцати восьми лет", -- пробормотал доктор Райт стандартное определение для попаданцев. Линкольн Райт от души жалел, что во время шторма Роберт Шеннон не утонул, или хотя бы не приложился как следует головой обо что-то твердое и не заработал амнезию, пусть и не полную. Безымянный попаданец был бы лучшим решением всех проблем, но, к несчастью, американец прекрасно помнил свое имя, в том числе и имя "Томпсон", и был не просто однофамильцем сенатора, но и его дядей.
Сейчас Линкольн Райт уже не спрашивал себя, как могло случиться, что на столь важную информацию он наткнулся так поздно. Теперь надо было думать, что сделать, чтобы предотвратить скандал. Стоило Шеннону сообразить, что означает одно из его имен, стоило открыть рот, как огласка стала бы неизбежной, да и репортерам не составляло труда сложить два и два. Райт мало знал консула Томпсона и потому не беспокоился о его судьбе, но допустить, чтобы какие-то бездельники насмехались над сенатором Томпсоном, не мог. "Родственник Ричарда Томпсона нумер!", "Дядя сенатора носит ошейник!", -- Райт словно наяву видел заголовки газет, представлял шумиху в сети и от этих видений у него сжимались кулаки.