Этот прекрасный свободный мир...
Шрифт:
"Питомцы..." -- рассеянно повторила Пат.
Не веря себе, девушка еще раз просмотрела сообщение Службы экономического развития, а потом ощутила уже подзабытое чувство восторга. Потомцев Рейбернов выставили на торги -- Роберта выставили на торги! Это было прекрасно, это было восхитительно и почти волшебно! Что мешало Эллендеру купить Роберта еще раз?! Да ничего, надо было только правильно подготовить для хозяина материал.
Пат представила свой доклад, покупку Роберта, увидела, как изменится ее жизнь, и счастливо улыбнулась. Может быть, хозяин даже даст ей Роберта в пару... а хозяйка, наконец-то, перестанет ревновать... И тогда ее не сошлют на какой-нибудь дальний остров, а оставят в этом доме -- в центре деловой державы Эллендера...
На доклад Пат явилась прекрасно подготовленной, Эллендер, как всегда, был собран и деловит. Казалось, от его недавнего отчаяния не осталось и следа, так что Пат он выслушал внимательно, удостоил похвал за проделанную работу и поручил проверить некоторые детали. Все шло прекрасно, и Пат, наконец, решилась:
– - Кроме того, шеф, через пятнадцать дней состоится распродажа имущества свободных Рейбернов. Шесть прекрасных коллекций -- особенно выделяются коллекции драгоценностей и картин, -- особняк, парк и питомцы, в том числе ценные и редкие экземпляры. Прикажете, отправить заявку на участие в аукционе?
Эллендер посмотрел прямо на Пат -- второй раз за три месяца, -- и девушка с трудом удержалась, чтобы не поежиться.
– - Бэль, -- тон хозяина был ледяным, -- в нашем обществе существует такая вещь, как этика. В качестве твоего опекуна, я хочу, чтобы ты усвоила ее требования. Свободные Рейберны мои друзья. Для меня неэтично участвовать в распродаже их имущества.
– - Именно об этом я и думала, шеф, -- ничуть не смутившись, затараторила Пат.
– - Поскольку распродажа имущества редко осуществляется по реальным ценам, своим участие в торгах вы сможете поддержать свободных Рейбернов и задать тон аукциону.
Взгляд Эллендера смягчился, и он вновь оглядел девушку, словно впервые видел.
– - В твоих словах что-то есть, -- задумчиво произнес он.
– - Ты подготовила списки представленного на аукцион имущества?
– - Да, шеф, взгляните. В этих списках опись коллекций и питомцев. Крайне интересны лоты с шестнадцатого по двадцать седьмой, а также седьмой и девятый... Кроме того...
Эллендер жестом заставил Пат замолчать и углубился в бумаги.
– - Да, пожалуй, ты права, -- сообщил Эллендер через четверть часа.
– - Я приму участие в аукционе. Рейбернов надо поддержать, к тому же у них действительно прекрасные коллекции. Но вот питомцы...
– - свободный недовольно поморщился.
– - Не думаю, что они заслуживают внимания. Мои друзья прекрасные люди, но, к сожалению, ничего не смыслят в воспитании. Если я куплю кого-нибудь из их питомцев, придется тратить время и средства на приведение бездельников в чувство, заново учить порядку, а это вряд ли рационально. Что ж, Бэль, пошли заявку на коллекционные торги -- я лично приму в них участие. И вызови управляющего. Да, кстати, ты получила отчеты южных филиалов?
Пат бодро отчиталась по отчетам, пожаловалась на недостаточную информацию, поступившую от двух самых дальних отделений фирмы, и обреченно подумала, что ее план провалился. Конечно, можно было рассказать о Роберте, заплакать и попросить свободного Эллендера о милости... Все это было возможно, но Пат не была уверена, как опекун воспримет такую просьбу.
И Пат промолчала...
Смотрины шли третий день, и Роберт с удивлением обнаружил, что ему больше не кажется, будто он в любой момент может грохнуться в обморок. Острота впечатлений первого аукциона давно прошла, и Роберт отрешенно думал, что человек способен привыкнуть ко всему. Покупателей было мало, и все-таки время от времени молодому человеку приходилось поворачиваться, приседать, прыгать и отжиматься, а также открывать рот, чтобы свободные могли осмотреть его зубы. Роберт бездумно выполнял приказы и даже успевал рассмотреть покупателей, гадая, кто из них станет его хозяином. А еще Роберт понял, что питомцу на смотринах разрешается сидеть. Главное было быстро вскочить при приближении покупателя и поклониться.
Только Мойра, поставленная на помост почти напротив молодого человека, вызывала беспокойство и жалость Роберта. Лишившись нарядных платьев, украшений, а главное -- длинных роскошных волос, девушка казалась несчастным птенчиком, вывалившимся из гнезда. Роберт вспомнил, что это был первый аукцион Мойры и в очередной раз пожалел девушку. Накануне смотрин Мойра в какой-то лихорадке рассказывала Роберту, как любил ее опекун и что он никогда бы не продал ее чужим людям. А заявки были, -- почти с гордостью уверяла Мойра, -- еще на последнем году обучения в большом питомнике Кэмбриджа -- от трех оркестров, двух театров и музыкальной вещательной корпорации свободного мира. Но хозяин отказался ее продавать, потому что заботился о ней. Он был очень добрый, -- добавила Мойра и всхлипнула. "Скажи, Бобби, -- то и дело спрашивала она, -- нас ведь купят в семью и будут любить, правда?"
Каждый раз, слыша эти вопросы и видя умоляющие глаза Мойры, Роберт вздыхал и не знал, что сказать и чем утешить девушку. Насколько он мог судить, для Мойры было бы лучше, если бы Рейберн все же продал ее в эти оркестры или театры. Во всяком случае, сейчас она не была бы выставлена на продажу и ее не ощупывали бы покупатели. Утешать Мойру было нечем, говорить, что рабы не выбирают хозяев -- слишком жестоко, так что Роберт мог лишь лгать, что рано или поздно, но все будет хорошо.
И вот теперь они третий день были выставлены на всеобщее обозрение, и по разговорам редких покупателей Роберт догадался, почему эти смотрины были такими длинными. Судя по всему, репутация рабов Рейберна была такова, что в столице нашлось не слишком много желающих их приобрести. Роберт даже спрашивал себя, не поможет ли ему эта ситуация, но вспомнив о Службе адаптации, мысленно произнес страстную молитву, чтобы его купил хоть кто-нибудь.
Редкие покупатели лениво ощупывали его и шли дальше, переходя от питомца к питомцу, Роберт вновь задумался и пришел в себя от легкого удара трости.
Перед молодым человеком стоял энергичный загорелый мужчина лет сорока трех или сорока пяти, в щегольском светлом костюме и с элегантной тростью в руке. Он с интересом осмотрел Роберта, затем тростью повернул его голову сначала в одну сторону, потом в другую, хмыкнул.
– - Отвечай, парень, это ты написал "Восходы" и "Закаты"?
– - требовательно поинтересовался покупатель.
– - Да, свободный, -- почтительно ответил Роберт и склонил голову.
– - Смотри на меня, -- приказал мужчина.
– - И запомни, от твоей честности и искренности зависит твоя судьба. Тебе случалось писать декорации для театра?
– - Да, свободный, -- не задумываясь, ответил Роберт, решив, что участие в оформлении студенческого спектакля вполне подпадает под определение "декорации".
– - Конечно, ты "мебель", -- в задумчивости проговорил свободный, -- но в твоих картинах что-то есть... Так вот, я директор оперного театра, и если я куплю тебя в театр как художника, ты будешь стараться?
Глаза Роберта расширились.
– - Да, свободный, -- почти в восторге ответил он, -- я буду очень стараться, вы не пожалеете.
– - Ну что ж, -- кивнул директор, -- рад это слышать. Значит, завтра, я тебя куплю. И запомни: я терпеть не могу разгильдяев и бездельников, но тех, кто умеет трудиться, я всегда готов вознаградить.
Роберт опять склонился перед свободным, боясь спугнуть неожиданную удачу. Быть купленным в театр было счастьем, и Роберт готов был прочить хоть с десяток молитв, чтобы назавтра все так и произошло. "Боже Милосердый, пусть этот человек меня купит!" -- молился Роберт, даже не покраснев от того, что думает о возможном покупателе, а не о свободе. Не подавать трусы очередному пьяному идиоту, не завязывать ему шнурки, быть художником, а не "мебелью" было больше, чем счастье. Роберт даже напомнил себе, что радоваться пока рано, что день аукциона еще не наступил, и почти сразу же убедился в этой истине.