Этюд со смертельным исходом (сборник)
Шрифт:
— Иду! — отозвался толстяк.
— Ох, хозяин… Как говорила моя тетка: «Кабаки да бабы доведут до цугундера!»
— Заткнись! — уже беззлобно бросил тот, кого называли хозяином. — Жена позвонит — знаешь, что сказать… Сиди и работай!
Обитая кожей дверь приглушенно хлопнула. Оставшийся в кабинете встал, неторопливо вытянул из открытой пачки сигарету и подошел к окну. Был он высок, светловолос, рубашки носил только с галстуком, из всех видов спорта предпочитал теннис, а отпуск любил проводить в Доме писателя. Он идеально соответствовал образу классического «консильоре» — советника влиятельного семейства мафии. Собственно, он и был им — этакий Том Хайден отечественного разлива [4] ,
4
Имеется в виду персонаж романа М. Пьюзо «Крестный отец».
За окном суетился вечерний проспект. Красно-желтая россыпь автомобильных огней перетекала двумя потоками мимо собора, безмолвно пульсировали витрины уже закрывшихся магазинов. В скверике кто-то опять митинговал — человек двадцать, облепив парапет, устало помахивали флагами перед любопытствующими туристами и проститутками… Ike как обычно, декорации те же — меняются только актеры.
Советник вернулся к столу. Не торопясь, открыл замаскированную ореховой панелью дверцу — сейф был швейцарский, небольшой, но вместительный. Достал бордовую кожаную папку, рабочий блокнот с отрывными листами… Сверившись с записями, поднял трубку радиотелефона: вообще-то он не доверял техническим средствам связи, вполне резонно исходя из того, что «большое ухо» компетентных органов всегда начеку, но сейчас был как раз именно тот самый случай, когда…
Каждое нажатие кнопки отзывалось в трубке мелодичным звоном.
— Алле! Слушаю…
Владимир Александрович взялся за телефон без особого удовольствия — было не так уж и поздно, но он собирался пораньше лечь спать, уже и зубы почистил…
— Слушаю! Да, это я. Здравствуй…
— Не меня? — подала голос из спальни жена. С некоторых пор она тоже не любила вечерних звонков.
— Нет. Все нормально. Это по поводу «халтуры» — помнишь, я говорил? — прикрыв ладонью мембрану, ответил Владимир Александрович. И вновь в трубку: — Да. Можешь говорить… завтра? Конечно, смогу. Только знаешь… Во второй половине — устроит? Часа в четыре? А то в десять митинг, пикетирование у мэрии… Думаю, часов до двух, слава Богу, морозец обещают. А кто их разберет, чего хотят, послушаем — узнаем… Нет, если что — позвоню… Хорошо. Я знаю, где это. Всего доброго!
Капитан милиции Владимир Александрович Виноградов привычно сделал пометку в «ежедневнике», разделся и лег в постель. Нужно было выспаться — предстоял важный день. Хотя, конечно, не важных дней не бывает…
2
— Ненавижу демократов…
Заместитель командира второго батальона Рябинкин кряхтя заворочал своим двухметровым телом, безуспешно пытаясь втиснуть его поудобнее в промежуток, разделявший спинку переднего сиденья и самодельный шкафчик для аппаратуры. Больше всего мешала длинная резиновая дубинка, норовившая вывернуться из специального ремешка и ткнуть хозяина в печень. Кобура и наручники вели себя в этом отношении куда как приличнее.
— А коммунистов? — лениво поинтересовался Виноградов.
— Тоже. И этих тоже терпеть не могу, — со спокойной уверенностью констатировал замкомбата. Ему, кажется, удалось наконец добиться компромисса со своей боевой упряжью. — Курить дай?
— О-ох! — в свою очередь застонал водитель, молодой парень в берете и сером форменном ватнике без погон. — Ну только что же травились… Владимир Александрович, вы хоть скажите!
В машине действительно было накурено сверх меры. Вонючий папиросный дым плотными слоями колебался в замкнутом пространстве, перемешиваясь с отработанными бензиновыми парами. У Виноградова уже всерьез побаливала голова.
— А что с них взять? Наркоманы! — уныло отмахнулся он.
— Кому не нравится — сходите прогуляйтесь, — махом пресек вольнолюбивые разговоры подчиненных начальник отделения профилактики Сычев, перегибаясь с переднего сиденья, чтобы передать Рябинкину мятую пачку. — Спички дать?
— Имеются… Вот так, ребята! — отметил, прикуривая, майор. — Человечество делится на курящих и некурящих. Этот антагонизм покруче всех классовых.
— Ну, так что там насчет прогуляться? — закрепил успех Сычев.
Виноградов вплотную придвинулся к запотевшему окошку, протер его рукавом: в полусотне метров пестрела ([шагами начавшая редеть толпа, очередной бородатый оратор в пыжиковой шапке с опущенными ушами занудно вещал что-то в мегафон, а продавцы газет потихоньку собирали в рюкзаки свой малопопулярный товар. Морозец был изрядно за двадцать.
— Да они уже заканчивают. Смысла нет.
— Ла-адно, — примирительно пробасил Рябинкин, — скоро домой поедем.
Внезапно передняя дверь «уазика» со стороны Сычева распахнулась, и в теплую утробу машины просунулась сначала рука с микрофоном, а затем длинный прыщавый нос какой-то энергичной девицы.
— А вот вы! Вы, милиция, как думаете…
— Мы не думаем. Мы работаем… Да закрой ты дверь, дура! — Сычев решительно выдворил на мороз сначала микрофон, а затем и его обладательницу.
— Прессу я тоже ненавижу, — одобрил действия приятеля майор.
Чувства Рябинкина в той или иной степени разделяли все присутствующие…
— «Королево» — «тридцать второму»! — На сегодняшнем мероприятии старшим считался Рябинкин, он и связывался с дежурной частью.
— На приеме «Королево»! — бодро отозвался динамик.
— У нас — все. Без происшествий. Возвращаемся на базу!
— Понял вас, «тридцать второй»! Понял.
— «Триста пятый», «триста шестой», «двадцать седьмой»! — майор вызывал подразделения, задействованные на обеспечении митинга. — Поехали домой, как поняли?
— Понял… понял вас… едем домой… — отозвалось радио, и почти сразу же мимо пронесся звероподобный «ЗИЛ» с зарешеченными окнами.
— Второй взвод, — хмыкнул водитель. — Они бы так на работу летали!
— Трогай! — мотнул головой Сычев.
— Олег! А за что ты так ненавидишь политически наиболее активные слои нашего общества? — спросил вдруг Рябинкина Виноградов.
Ответ он, собственно, и так знал. Ему было интересно, как сформулирует свою мысль майор.
Милицейский офицер ответил не задумываясь. Но процитировать его оказалось невозможно — из слов, относящихся к категории цензурных, во всей сложносочиненной фразе были только местоимение «я», два-три союза и один предлог…
Действительно, с чем ассоциируются у нормальных граждан такие мероприятия, как «митинг», «шествие», «пресса»? Черт его знает! У каждого, очевидно, по-разному. У офицеров и бойцов Оперативного отряда милиции ассоциации общие — подъем в пять утра, прибытие на место загодя, ни свет ни заря, долгие злые часы в душных металлических коробках автомобильных кузовов или наоборот — на пронзительных зимних ветрах оцеплений. Плевки, ругань, камни — и от тех и от этих, истерические вопли телекомментаторов и тонкая издевка газетных полос… Поломанные планы на выходные, пропавшие билеты в кино, безысходные скандалы в семье — ведь перестраховывающееся начальство отпускает, как правило, через добрый час после того, как вдоволь наговорится последний словолюбивый пустобрех.