Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса
Шрифт:
Ждать публикации оставалось долго, а в голове у меня зрели большие замыслы, поэтому я решился подвергнуть свои силы полной проверке, для чего избрал жанр исторического романа. Мне казалось, это единственная возможность сочетать в книге известные литературные достоинства с динамичным приключенческим сюжетом, к которому понятным образом тяготел мой молодой и пылкий ум. Этими соображениями я вдохновлялся, сочиняя «Михея Кларка» – книгу, давшую мне выход на большую дорогу приключений.
Но увы, хотя книжечка о Холмсе разошлась и обеспечила мне некоторую долю комплиментарных отзывов, я как будто снова уперся в закрытую дверь. Первым с романом ознакомился Джеймс Пейн, и его письмо с отказом начиналось словами: «Как, Бога ради, вам пришло в голову тратить свое время и мозги на исторические романы?» После года работы услышать такое было неприятно. Потом последовал вердикт «Бентли»: «По нашему мнению, роману недостает того, что является необходимым
Британская литература была тогда в Соединенных Штатах в большой моде по той простой причине, что права не охранялись и за них не требовалось платить. Это не шло на пользу британским авторам, но американским – тем более, потому что им приходилось выдерживать суровую конкуренцию. Как обычно бывает, грехи государства в себе же заключали наказание; страдали не только ни в чем не повинные американские авторы, но и сами издатели: то, что принадлежит всем, практически не принадлежит никому, и стоило им выпустить приличное издание, как тут же появлялся дешевый вариант. Я видел одно из своих ранних американских изданий, напечатанное на бумаге, какую торговцы используют как оберточную. Впрочем, имелся, мне кажется, и один плюс: британский автор, не лишенный достоинств, быстро зарабатывал признание за океаном и впоследствии, после принятия Закона об авторском праве, располагал готовым кругом читателей. Моя книжка о Холмсе была встречена в Америке довольно благосклонно, и однажды я узнал, что в Лондон приехал сотрудник журнала «Липпинкоттс», который желает со мной встретиться и договориться о книге. Само собой, я предоставил своим пациентам выходной и поспешил на встречу.
Стоддарт, американец, оказался превосходным малым; за обедом присутствовали еще двое гостей. Это были ирландец Гилл, член парламента и очень интересный собеседник, и Оскар Уайльд, уже успевший прославиться как поборник эстетизма. Вечер принес мне истинное наслаждение. Уайльд поразил меня тем, что читал «Михея Кларка» и был о нем высокого мнения, поэтому я не чувствовал себя абсолютным чужаком. Беседа с ним произвела на меня неизгладимое впечатление. Возвышаясь над всеми нами, он умудрялся проявлять интерес к каждому нашему слову. Он показал себя человеком тактичным и деликатным: ведь если собеседник, сколь бы он ни был умен, любит превращать разговор в монолог, ему далеко до подлинного джентльмена. Уайльд не только давал, но и брал, но то, что он давал, было бесподобно. Он бывал удивительно точен в высказываниях, тонко приправлял их юмором и подкреплял свою речь сдержанной, свойственной только ему жестикуляцией. Воспроизвести это невозможно, но помню, как разговор зашел о войнах будущего и он, произнеся фразу: «С каждой стороны к пограничной линии двинется химик с бутылкой в руках», воздел руку и сделал строгое лицо, отчего описанная им гротескная сцена предстала перед нами как живая. Удачны и занимательны были и его анекдоты. Мы обсуждали циничную максиму, согласно которой удачи наших друзей вызывают у нас досаду. «Однажды дьявол шел по Ливийской пустыне, – начал Уайльд, – и набрел на мелких бесенят, которые мучили святого отшельника. Святой с легкостью отверг все искушения. Видя неудачу сотоварищей, дьявол выступил вперед, чтобы преподать им урок. „Топорная работа, – молвил он. – Позвольте-ка мне“. И прошептал на ухо святому: „Твой брат назначен епископом Александрийским“. Безмятежное лицо отшельника тут же перекосила злобная гримаса зависти. „Вот такие приемы, – заметил дьявол бесенятам, – я бы вам и порекомендовал“».
Результатом вечера стало наше с Уайльдом обещание написать по книге для «Липпинкоттс мэгэзин». Уайльд исполнил его, сочинив такую высокоморальную книгу, как «Портрет Дориана Грея», я же написал «Знак четырех», где Холмс вторично выходит на сцену.
Ободренный теплым приемом, который «Михей Кларк» встретил у критиков, я задумался о чем-то еще более смелом и честолюбивом. Замысел воплотился в двух книгах – «Белом отряде», от 1889 года, и «Сэре Найджеле», написанном четырнадцатью годами позднее. Из них мне больше нравится вторая, но не побоюсь сказать, что, вместе взятые, они полностью достигли цели – составить точный портрет великой эпохи – и что ничего лучшего, более законченного и амбициозного я в жизни не писал. Всякий труд получает должную оценку, но, сдается мне, Холмс отодвинул в тень мои более весомые сочинения, и, не будь его, моя роль в литературе была бы признана куда более значительной. Для работы потребовалось множество разысканий, и у меня сохранились записные книжки, заполненные всякого рода сведениями. Стиль я практикую простой, длинных слов по возможности избегаю, и не исключено, что эта внешняя легкость иной раз мешает читателю оценить разыскания, лежащие в основе моих исторических романов. Впрочем, меня это не тревожит: я всегда полагал, что справедливость в конечном счете торжествует и истинные достоинства любого труда не будут забыты.
Помню, как я, написав заключительные слова «Белого отряда», ощутил прилив ликования и с криком «Ну все, готово!» швырнул свою ручку в дальнюю стену комнаты, где она оставила на серо-зеленых обоях черное чернильное пятно. В душе я знал, что роман обретет жизнь и осветит наши национальные традиции. Теперь, когда книга выдержала пять десятков изданий, полагаю, не будет нескромным сказать, что мои предвидения оправдались. Это была последняя книга, написанная в дни, когда я занимался врачебной практикой в Саутси, и она знаменует в моей жизни целую эпоху.
Великий прорыв
Это было прекрасно – снова оказаться в Лондоне, чувствуя при этом, что перед нами лежит настоящее поле битвы, где остается только победить или умереть, потому что мы сожгли за собой все корабли. Нынче мне легко, оглядываясь назад, думать, что исход был предрешен, тогда же дело обстояло иначе: репутация набирала силу, однако заработано было всего ничего. Меня поддерживала только вера в долгую жизнь «Белого отряда», который тогда месяц за месяцем печатался в журнале «Корнхилл». За себя я не тревожился, поскольку первые дни в Саутси основательно меня закалили, однако теперь, будучи мужем и отцом, не мог и помыслить о том, чтобы вернуться к тому аскетическому образу жизни, который в прошлом был для меня приемлем и даже приятен.
Мы наняли квартиру на Монтегю-Плейс, и я стал искать, куда бы приладить свою табличку с надписью «Окулист». Мне было известно, что многие состоятельные люди не находят времени, чтобы подобрать себе линзы, ведь в отдельных случаях при астигматизме процедура ретиноскопии бывает очень сложна. Я наловчился в этом занятии и любил его, поэтому надеялся, что оно принесет мне успех. Но, чтобы залучить к себе состоятельную клиентуру, требовалось, понятное дело, находиться с нею рядом и быть под рукой. Обойдя врачебные кварталы, я нашел наконец подходящее помещение на Девоншир-Плейс, 2, в начале Уимпол-стрит, по соседству со знаменитой Харли-стрит. За 120 фунтов в год я получил в свое полное распоряжение кабинет с окнами по главному фасаду и в частичное – комнату ожидания. Вскоре обнаружилось, что кабинет тоже сделался комнатой ожидания, и теперь я понимаю, что это было к лучшему.
Каждое утро я выходил из квартиры на Монтегю-Плейс, в десять занимал свое место в кабинете для консультаций и сидел там до трех или четырех, но ни один звонок не нарушал мой покой. Возможно ли вообразить себе лучшие условия для размышлений и работы? Это было все, о чем можно мечтать, и пока мое профессиональное начинание оставалось безуспешным, я имел все шансы дальнейшего продвижения в литературе. Возвращаясь к себе пить чай, я каждый раз приносил с собой плоды литературных занятий – начатки будущей обильной жатвы.
В то время выходило довольно много ежемесячных журналов, и в их ряду выделялся «Стрэнд», которым и по сю пору очень умело руководит Гринхо Смит. Когда я думал об этих журналах и разрозненных рассказах, в них публиковавшихся, мне пришла в голову мысль: если в ряде номеров печатать цикл историй, объединенных главным героем, и читателям они понравятся, это привяжет их к журналу. С другой стороны, мне давно думалось, что обычный роман с продолжением скорее вредит популярности журнала: рано или поздно читатель пропустит какой-нибудь номер и после этого потеряет весь интерес. Идеальным компромиссом представлялся сквозной персонаж, но завершенные истории: тогда покупатель будет уверен, что получит удовольствие от всего, что найдет в журнале. Кажется, мне первому пришла эта идея, и «Стрэнд мэгэзин» стал первым журналом, ее воплотившим.
Подыскивая центрального персонажа, я решил, что в цикл коротких рассказов отлично впишется Шерлок Холмс, которого я уже изобразил в двух книжках. Эти рассказы я и начал сочинять в долгие часы ожидания в своем кабинете. Смиту они сразу понравились, и он побудил меня продолжать. Улаживать за меня деловые вопросы взялся А. П. Уотт, лучший литературный агент, благодаря которому я был избавлен от ненавистной торговли с издателями. Он повел дело так успешно, что вскоре я перестал заботиться о хлебе насущном. И это было очень кстати, поскольку ни один пациент так и не пересек моего порога.