Этюд в багровых тонах
Шрифт:
Услышав это сравнение, Люси рассмеялась сквозь слезы.
— Вот он приедет и все устроит, — сказала она. — Но я боюсь за тебя, отец. Знаешь, говорят, что с теми, кто пошел против воли Пророка, случаются страшные вещи.
— Но ведь мы еще не пошли против его воли, — возразил старый фермер. — У нас еще все впереди. И у нас впереди целый месяц, а ближе к концу, я считаю, нам надо бежать из Юты.
— Бежать из Юты?
— Похоже на то.
— А как же наша ферма?
— Что сможем, обратим в деньги, а остальное — пропади оно пропадом. Честно говоря, Люси, я и прежде подумывал о бегстве отсюда. Не желаю я, чтобы мной помыкали, как это позволяют местные жители своему поганому Пророку. Я свободный американец, и все это не по мне. Поздновато мне меняться. А если он вздумает шастать подле нашей фермы, то рискует напороться на хороший заряд дроби.
— Но ведь они не дадут нам уйти, — сказала Люси.
— Подождем Джефферсона, там и разберемся. А тем временем, моя дорогая, не расстраивайся и не плачь, а то мне попадет от твоего парня, когда он увидит тебя. Беспокоиться нам не о чем, никакой опасности нет.
Джон Ферье произносил эти слова утешения от всей души, но Люси не могла не обратить внимания на то, что отец запер дом на ночь с особой тщательностью, а потом вычистил и зарядил старое заржавевшее ружье, которое висело на стене в его спальне.
Глава IV
Бегство
Утром, после разговора с Пророком мормонов, Джон Ферье поехал в Солт-Лейк-Сити, отыскал там своего знакомого, который собирался уезжать в горы Невады, и доверил ему передать Джефферсону Хоупу свое послание. В этом послании он сообщал о страшной опасности, которая угрожает ему с дочерью, и о том, что тому необходимо срочно вернуться. Покончив с этим, Джон Ферье возвратился домой, и на душе у нег о полегчало.
Однако, подъезжая к ферме, он с удивлением увидел двух лошадей, привязанных у ворот. Он удивился еще больше, когда обнаружил в своей гостиной двух молодых людей, которые, похоже, чувствовали себя здесь как дома. Один, с продолговатым бледным лицом, развалился в кресле-качалке, положив ноги на печку. Другой, с бычьей шеей и рублеными чертами крупного лица, стоял у окна, засунув руки в карманы, и насвистывал церковный гимн. Оба они кивнули вошедшему хозяину.
— Возможно, ты нас не знаешь, — начал разговор тот, что сидел в кресле-качалке. — Вот он — сын старейшины Дреббера, а я — Джозеф Стэнджерсон, с которым ты вместе ехал по пустыне, когда Господь простер свою десницу и присоединил тебя к истинной пастве.
— Как в свое время Он поступит со всеми, — добавил другой гнусавым голосом. — Жернова Господа мелют долго, но тонко.
Джон Ферье холодно кивнул. Он сразу догадался, кто они, эти незваные гости.
— Мы пришли вдвоем, — продолжал Стэнджерсон, — по совету своих отцов, чтобы просить руки твоей дочери, потому что любой из нас может оказаться по нраву тебе и ей. Однако, так как у меня всего четыре жены, а у брата Дреббера — семь, у меня есть некоторое преимущество.
— Так не пойдет, брат Стэнджерсон! — возмутился Дреббер. — Дело не в том, сколько у кого жен, а в том, сколько их он может содержать. Недавно мой отец отдал мне свои мельницы, так что я богаче тебя.
— Верно, но мои виды на будущее лучше, — возразил Стэнджерсон, начиная сердиться. — Когда Господь призовет к Себе моего отца, мне достанутся его дубильня и кожевенная фабрика. А кроме того, я старше тебя и выше по положению в братстве.
— Пусть решает девушка, — сказал Дреббер, любуясь своим отражением в зеркале. — Мы оставляем выбор за ней.
Слушая этот разговор, Джон Ферье стоял в дверях, с трудом сдерживая гнев и желание пройтись своим хлыстом по спинам этих двоих наглецов.
— Слушайте меня внимательно, — сказал он, решительно войдя в гостиную. — Когда моя дочь позовет вас, вы можете прийти в мой дом. А до тех пор, чтоб я ваши рожи здесь больше не видел!
Двое молодых мормонов в ошеломлении уставились на него. На их взгляд, эта пикировка между ними из-за девушки была высочайшей честью для нее и ее отца.
— Здесь два выхода, — грозно сказал Ферье. — Вот дверь, а вот окно. Какой вы предпочитаете?
Его загорелое лицо было столь свирепым, а костлявые кулаки столь грозными, что молодые люди поспешили убраться восвояси. Старый фермер следовал за ними до самого порога.
— Когда договоритесь между собой, дайте мне знать, — сказал он с издевкой.
— Ты еще пожалеешь об этом! — крикнул побелевший от ярости Стэнджерсон. — Ты пошел против Пророка и Совета Четырех. И будешь раскаиваться в этом до конца своих дней!
— Тяжела будет для тебя десница Господня, — добавил Дреббер. — Он возденет ее и обрушит на твою голову!
— А пока я займусь вашими головами! — взревел Ферье и бросился было наверх за ружьем.
Однако Люси схватила отца за руку и остановила. Прежде чем он успел вырваться, стук копыт за воротами сказал ему, что противник уже вне пределов досягаемости.
— Молокососы! Ханжи! Негодяи! — не унимался Ферье, отирая со лба пот. — По мне, лучше тебе быть в могиле, чем женой одного из них!
— По мне, тоже, отец! — горячо сказала Люси. — Но ведь Джефферсон скоро приедет.
— Наверное, ждать уже недолго. Чем раньше он приедет, тем лучше. Неизвестно, чего от них ожидать.
И то сказать, было самое время, чтобы кто-нибудь помог советом и делом непокорному старому фермеру и его приемной дочери. Никогда еще в этом мормонском поселении не было случая столь открытого неповиновения церковной власти. И если мелкие проступки карались самым жесточайшим образом, то какая кара ожидала такого бунтаря! Ферье прекрасно понимал, что его положение и его деньги тут не помогут. Многие не менее известные и состоятельные люди исчезали бесследно, а имущество их обращалось в пользу Церкви. Ферье был человеком не робкого десятка, однако внутренне содрогнулся, кожей чувствуя эту нависшую над ним страшную опасность. Без дрожи в коленках он готов был встретить любого врага лицом к лицу, но здесь беда грозила неизвестно откуда. Однако старый фермер скрывал свои страхи от дочери и всячески делал вид, что все это дело не стоит выеденного яйца. Но любящая дочь прекрасно видела, что отец ее встревожен не на шутку.