Ева
Шрифт:
Я подошёл к вагону, потоптался. Посмотрел в глаза проводнице. Для спального вагона бригадир подобрал работницу, похожую не похожую на шпалоукладчицу. У неё были человечьи глаза и улыбалась она обеими губами одновременно.
Но я развернулся и зашагал к выходу в город. В небе зазвучали военные марши. Стало легко и пусто. Отныне я вне закона. Без визы, без жилья, без денег. Если поймают, посадят, потом вышлют и запретят въезд на много лет. Но я должен её найти. Вот и хорошо.
Глава шестая
Искал всюду. Ездил в Юрмалу, напугал её родителей. Час трясся в электричке, потом бродил между ледяных дворцов каких-то
Родители смотрели исподлобья. Маму зовут Мария, папу Карлис. Отец здоровый, неловкий молчун. А мама такая красивая, только по дворцам и разгуливать с её ресницами. Посмотрела на меня пристально, смутила. Королева в расцвете. Если серьёзно целиться на Еву, придётся наворовать где-то деньжищ на подобные хоромы. Надо ж соответствовать. Надрываясь у Ашота и Гамлета и за пятьсот лет не наскребёшь на первый взнос.
Родители сказали, Ева у них не показывается. Она жила с дедушкой в Риге, дедушка души в ней не чаял. Так в Риге и осталась. Вышла замуж. Теперь разводится, снимает какой-то чердак в центре города.
Я рассказал об анализах, о болезни. Не очень внятно, всё-таки не врач. Сказал, Еву нужно найти и вылечить, срочно. Хоть бы и насильно. Мононуклеоз не шутка.
Мама Мария как-то сразу охладела. Не расстроилась, не разволновалась. Стала глядеть на меня, как на вокзального жулика. Она решила, я вру. Заговорила очень сухо. Может, сочла меня потерявшим разум ухажёром. Или заподозрила в корысти. Ева-то, завидная невеста, оказывается. Сказала, что сама позвонит Еве, накажет провериться в поликлинике. И всё, до свидания.
Я затараторил, стал суетливо уверять, что болезнь редкая, обычный специалист не справится с диагностикой, и только разжёг подозрения. Они переглянулись устало, будто я сегодня пятидесятый охотник за их принцессой. Предыдущие сорок девять сулили счастье в лотерее, графский клад и должность царицы Тринидада. Только выдайте им невесту. А я вот выдумал африканскую заразу, оригинал. Уехал ни с чем.
Никто мне не верит. Баба Лиза тоже не дрогнула. Посмотрела косо. Сказала, узнает по своим каналам, что за напасть. Представляю, что это за каналы. Прямая ментальная связь с Альфой Центавра. Или полководец Саша Македонский, вещающий посредством бегающего блюдца. Спрашивал у охранников в «Белом Носороге», они тоже ухмылялись. Полный город идиотов.
Лишь писатель, Марк Андреевич, оживился. Но он человек творческий, не вполне невменяемый. Как же, я подтвердил его теорию.
— Я же говорил! Я же говорил!
Думаю, у него беда с сюжетами. Через год накропает роман, в котором молодой скрипач сядет пьяным в поезд, вывалится где-то в Таллине и ну бегать по сугробам, спасать проститутку с добрым сердцем и бриллиантом в желудке. Марк единственный, кто обещал помочь. Сказал, что разыщет мужа. Хоть какая польза.
Гамлет Суренович прислал очень короткую эсэмэс — «Ты уволен». Второй раз за зиму увольняет, держиморда. Я отключил телефон, сказал: вот тебе!
Сыщик из меня чахлый. Не представляю за кем следить, кому бить морду, за какими окнами подглядывать. Сижу на чердаке, смотрю на небо. Наверное, стоит разыскать местных танцовщиц, чего-то вызнать. Показать фото сторожам в барах и дискотеках. Фото можно выкрасть у бабы Лизы. Хорошо бы ещё подружиться с каким-нибудь продажным полицейским, готовым за пятёрку взломать базу данных. Можно, в конце концов, ввязаться в опасные отношения с подозрительными личностями…
Но я, вместо всех этих полезных мероприятий, устроился в психушку санитаром. Это сосед бабы Лизы, Коленька, предложил подработать. Я похудел за месяц, он так решил, что от бедности. Правильно решил. Последние деньги отданы за аренду чердака. Зимой в Риге можно снять угол дешевле, за одни коммунальные платежи. Но мне без документов мельтешить опасно. И ещё — вдруг она вернётся. До апреля буду жить. Потом усохну от авитаминоза и бессонницы, как тот сыр. Очень романтично.
Так вот, в клинике есть лежачие больные, никто не хочет мыть им попы. Я согласился. На мою ставку оформят подставного деда, мне в конверте отслюнявят по 15 латов за смену. Это двадцать евро. Плюс больничная столовка, даждь нам днесь сардельку, макароны и кефир.
Работаю через сутки. От моего (нашего) чердака до бабы Лизы сорок минут пешком. Там меня встречает будущий гений психологии Николай. Мы садимся в звенящий от холода трамвай, кружим по Риге. До больницы час езды. Деревянные бараки сменяются аллеями и скверами респектабельного центра. Потом проплывают каменные громады, дома югендстиля. Здесь красиво и очень дорого. За ними начинается длинный парк, дальше идут портовые краны. Из заиндевевшего окна порт выглядит как один бесконечный бетонный забор. Устье реки делится на терминалы — пассажирский, лесной, угольный, контейнерный. Нефтеналивной можно угадать по запаху. Тут лучше не курить, даже на трамвайной остановке. За забором вышки, ангары, башни. Скучно. Психиатрическая клиника тут же, на острове в устье Двины. Обычно лечебницы строят в лесу. Шум сосен успокаивает порванные нервы, а бессистемное кружение облаков лишает мозг иллюзий, будто в суете есть смысл. Интересно, кому пришло в голову возводить больницу среди портового грохота и вони. Разве что основатель надеялся на бегство сумасшедших в иные страны. Благо, в трёхстах метрах ночуют ледоколы, сухогрузы и танкеры. Покинуть заведение очень просто. На проходной спит старушка, фигурой похожая на гриб. И такая же зоркая. А в заборе дырки размером с джип.
Николай буркнул вахтёрше: это со мной. Будто я мешок с капустой. Бабушке лень кивать всей головой, она махнула бровью.
Меня представили главврачу. Её зовут Даце, у неё дёргается глаз. Коля шепнул, у многих психиатров возникает странная симптоматика. Будто они переняли у пациентов тик или сверхценную идею.
Потом был инструктаж с экскурсией. Коля водил по больнице, объяснял вполголоса:
— Главное — безопасность. Громко не говорить, задом к больным не поворачиваться, в прыжки с крыши с ними не играть. Голых женщин не приводить.
Между прочим, предыдущий главврач погиб прямо в своём кабинете. Тестировал пациента. На секунду отвернулся, получил цветочным горшком в висок. Три года прошло, всего лишь.
Острые больные заперты в корпусе с решётками. Таких немного. Там видеокамеры и палаты с сигнализацией. Туда ходить мне не придётся. Разве что, бывает, расстроится какой-нибудь Илья Муромец, тогда все собираются, бегут крутить руки болезному. В период аффекта у них сила страшная. Раньше лежали два спецназовца, Саша-Молодой и Василь Василич. Саша служил наёмником во французском легионе. В Африке был, в Сербии. Потом повздорил с сослуживцами, кого-то пришиб, пришлось бежать. У него на теле следы сабельных ударов. Через всю Европу пешком пришёл в Латвию. Тогда ещё границы были. Саша переходил их по дну рек.