Ева
Шрифт:
Поселился у мамы. Но нервы ни к чёрту, расшумелся, соседи вызвали полицию. Саша полицию выбросил в окно. «Войдите как положено», — сказал. Приехали антитеррористы, отряд «Альфа», их тоже в окно. Потом подтянулись мы с Вадиком, заболтали его, навалились, связали. Полгода Саша тихо ходил и вдруг опять разволновался. Не могли совладать. Дерётся, сволочь, очень ловко. Инструктор по рукопашному бою. Тут и отправился к нему Василь Василич. Тихо так вошёл в палату. Ни шума, ни лишних нервов. Через минуту вышел — забирайте, говорит. Саша лежит на койке, смотрит в потолок, не может пошевелиться. Я просил Василь Василича,
Про Василь Василича знаем, что служил в секретной части. Диагноз — шизотипическая психопатия. Живёт в окружении мифических существ, рисует картины. Тихий. Думаю, он здоров на самом деле, просто прячется от коллег.
— Ты говоришь, «спецназовцы раньше были».
— Василь Василич, и сейчас здесь. В третьем корпусе. Руководит кружком живописцев. А Саша сломал шею. Сам себе. Сел на стул, крутанул руками голову — и готов. Они в Африке разнимали два племени. Поступил приказ оставить аборигенов как есть. Легион отступил, за следующую ночь племя номер один порубило племя номер два. Детей, старух, всех. Диких гусей вернули назад, а охранять уже некого. Мясо и тучи мух. Саша не выдержал сновидений. И все мы, со своей гуманистической психиатрией, помочь не смогли.
Зато наша больница — чемпион восточной Европы по ландшафтному дизайну. Среди психушек. Наши шизофреники самые прилежные. Семена ноготков сажают с миллиметровой линейкой. Ещё есть театральный кружок, в нём ставят итальянские комедии. Выходит живенько. Режиссёр приветствует импровизацию и нестандартные прочтения, у нас этого — завались.
Вот там, дальше, пятый корпус. В нём лечатся добровольцы. Сами пришли. Им здесь лучше, чем на воле. Три телеведущих с нервным истощением, математик, перестал понимать цифры, четверо проигравшихся богачей плачут об утратах, переживают экзистенциальный кризис.
И три десятка состоятельных домохозяек, жёны бизнесменов. Есть хорошенькие. У этих депрессия. Годы безделья выжигают в человеке радость жизни. Некоторые требуют, чтобы их выкинули в окно. Сами прыгнуть не могут, сил нет. Просят яду, предлагают денег. Это самые тяжёлые тётки, хоть и не опасные. Иногда с импульсивными кататониками легче, чем с ними. Тяжелы они не телом, характер дурной.
— Кататонии, которые воображают себя торшером?
— Если кататонический ступор, то да. Больные неделями не меняют позу. У нас есть один такой. Раз в три года приходит в себя, помнит всё что происходило. Кто как смотрел и кто издевался. Наговорил гадостей санитарке, которая с него пыль вытирала как-то небрежно. Сейчас опять считает себя мебелью.
А есть другой вид возбуждения, импульсивное кататоническое, там наоборот. Больной кидается, убить может. Обычно, буйных заговаривают бабушки-санитарки. Побормочут, попричитают. Глядишь — и успокоился человек. Иногда оборачиваем мокрой простынёй. В тяжёлых случаях прикручиваем к кровати. На два часа, не больше. Специальными такими вязками. Смирительные рубашки под запретом, не гуманное средство. Ну, а если видно, что кончится плохо, прописывают электросудорожную терапию. Это имитация эпилептического припадка. Эпилепсия противоположна шизофрении. Клин клином. Конечно, крайняя мера. От перенапряжения у больного рвутся мышцы и даже кости ломаются. Зато после неё любой тиранозавр становится не опасней помидора…
Вот этих помидоров мне и предстояло умывать. У Булгакова кот говорил, что нет работы худшей, чем кондуктором в трамвае. Он многого не знал о жизни.
Мне было проще, чем тем, кто жил здесь годы. Я мог сбежать в любой момент. Грязно, противно, страшно. Это место покинул Бог, оградив на прощание забором.
Больные, впрочем, не грустили. У каждого свой мир, в котором ужасно, но не скучно. Они не нуждались ни во мне, ни в еде, ни в самой жизни. И потому были свободней всех нас, зависимых от дурных жён, жадного начальства и невыполнимых обещаний, которых мы даже не давали.
Эта мысль меня потрясла. Я вертел её по-всякому. Повторял, что вот люди, которыми никто не дорожит. И они сами ни за что не цепляются. Зато, когда тебе никто не верит, ты даже ненароком не сможешь обмануть, расстроить, никто на тебя не обидится. Это ли не абсолютная свобода. Такая пропасть кружит голову.
Я рассказал о своих духовных открытиях Николаю. Он ответил, что да, неподготовленные люди часто цепляют чей-нибудь метафизический бред, поначалу. Но ничего. Скоро пройдёт.
Записался в больничный театр, пианистом. Ставим Эдуардо Скарпетто. Комедии положений. Руководитель драмкружка называет меня Мотенькой. В марте премьера. Волнуюсь. Буду играть один за весь оркестр. Актёры не разбираются в бельканто, трубят серенады похоронными голосами. Заучили итальянский, как тарабарщину. Я сижу в кулисах, пианино называется Рига. Несколько клавиш врут на четверть тона, заклеил их скетчем. Чтобы не брякнуть случайно. Но всё равно брякал, пришлось фиксировать спичками. Зрелище, конечно, не академическое. Но если бы театры ценились за самоотречённость артистов, мы стали бы чемпионами не только в области фитодизайна.
Познакомился с тоненькой шатенкой Юлей. Она лежит в пятом корпусе, где богачи и богема. У них там заболел санитар. Я пришёл подменить — и словно в рай попал. Двери нараспашку, бежевые стены, цветы на подоконниках. Никаких тебе решёток. Из процедур — душ Шарко, отдельное меню и горный воздух из баллона. Пансионат Алупка. Вот только лица у гостей погасшие.
Она первая со мной заговорила. Собственно, я не сразу понял, что её речь не в пустоту. Ну, лежит, шепчет чего-то. В третьем корпусе больной однажды тоже шептал, повернувшись к стене. Никому не мешал. Оказалось, он производил резекцию кишечника, сам себе. Вскрылся и отпиливает по кусочку. Спокойный, как Будда. Поле такого выразительного поступка шёпот депрессивных дам вообще не интересен.
А потом я увидел её глаза. Ясный и разумный взгляд. Без параноидальной мути.
— Доктор, — шептала она, обращаясь скорее к белому халату, чем к его содержимому. — Я вам заплачу. Отравите меня.
Я ловко выкрутился.
— Отравить у нас стоит пять латов сорок сантимов. Через кассу в регистратуре. Но советую дождаться весенних скидок. Перед пасхой, всего за три лата, вы сможете получить стакан отличной цикуты. Или кураре. Только, чур, деньги вперёд.
Она не ответила. Подтянула колени к подбородку и закрыла глаза. Ей не хотелось шуток. Ей не хотелось жить.