Евангелие от Ивана

Ольшанский Александр Андреевич

Иван Петрович, вертя ключ на указательном пальце, повернул назад, но тут дверь 116-й комнаты открылась и в коридор вышла Даша. В необычайно привлекательном нежно-розовом халатике, в шлепанцах на босу ногу и, взяв остолбеневшего Ивана Петровича за руку, молча затащила в комнату.

— Как ты тут оказалась?

— А вот так, — загадочно ответила она.

— Ты… — Иван Петрович хотел по понятиям тех времен назвать ее медиумом, а получилось по-современному, — экстрасенс?

— Ваня, да разве это так важно? — спросила она. — Чайник только что вскипел, попьем после всех переживаний и — на боковую.

Выражение на боковую

было присуще не ее поколению и резануло слух. Никак он не мог то ли смириться, то ли свыкнуться к многочисленным своим приключениям — путешествиям во времени и в пространстве. Поэтому и не знал, как относиться к тому, что Даша, получается, обогнала его по пути в эту комнату. Хорошо это или плохо, радоваться этому или печалиться? Если ему не померещилось, размышлял Иван Петрович, лежа в постели с открытыми глазами, он встречался с самим Саваофом, после этого и пошли с ним приключаться невероятные истории. Но с кем могла встречаться она?

По странной ассоциации ему вспомнился алтайский поэт Шатра Шатинов, который за великие бытовые подвиги был лишен права проживать в общежитии, но, тем не менее, много месяцев жил в нем подпольно и неуловимо для коменданта, в прошлом надзирателя Бутырской тюрьмы. Поразительно, однако, когда в сквере завязалась драка между студентами и лимитчиками-строителями, Шатра выбежал на помощь своим и после победы над пролетариями шустро нырнул в общежитие. Интересно, Шатра все еще бродит по общаге? С помощью этой мысли Иван Петрович намеревался уйти от раздумий о необычном поступке Даши, о неизвестном будущем, которое уготовано им завтра.

Комнату то и дело освещали необычно яркие фары машин, идущих от кинотеатра «Орел», и Ивану Петровичу показалось, что рядом, у Даши, что-то ослепительно сверкало. Он повернулся, приподнял голову, чтобы лучше рассмотреть странное сверкание, и когда очередная машина залила комнату светом, увидел, что под простыней действительно что-то светится. Вначале подумал, что в постель забрался какой-нибудь жук-светлячок, поэтому, боясь разбудить Дашу, поднял простынь, намереваясь поймать насекомое. И в свете очередной машины обнаружил на пупке Даши самый настоящий бриллиант.

Изумлению Ивана Петровича не было границ. Бриллиант в пупке — нечто запредельное, непонятное и нелогичное. Хотя и пирсингом называется. На руках, на шее, на голове, на ушах, пусть даже в ноздрях — это объяснимо и привычно, кроме последнего случае, но в пупке?! Может, она своего рода раковина, у которой в пупке растут драгоценные камни?

И тут опять пошло кино. Вот Даша в библиотеке взяла старинное «Евангелие» в золотом окладе, на метро доехала до станции «Алексеевская», поднялась на поверхность, но направилась не вниз по проспекту Мира, то есть домой, а повернула налево, в небольшой скверик, где на скамейке ее поджидал тот самый черт в черной шляпе, которого он спустил с лестницы!

«Что она делает?!» — воскликнул Иван Где-то, глядя на то, как Даша протянула демону «Евангелие». Тот галантно, но, не снимая шляпы — ведь под нею рога! — приложился к ручке дамы и повел ее по тропинке к микроавтобусу, который поджидал их на Староалексеевской улице. По дороге о чем-то болтали, звука не было — черт, должно быть, об этом побеспокоился заранее, заглушив разговор режущим ухо скрежетом.

Невероятно: Даша спокойно вошла в микроавтобус, где ее поджидали два молодых черта! Те самые, которые являлись за ее телом. Даша приспустила джинсы, подняла футболку, обнажив живот, и улеглась на скамью. Один из молодых чертей явно перевозбудился, вознамерился содрать с нее джинсы,

однако старый черт дал ему увесистую затрещину. В руках у другого сверкнул бриллиант. Старый черт пшикнул каким-то спреем на живот Даши и ловко кривой иглой пришпилил, то ли свиной щетиной, то ли рыболовной леской, драгоценный камень к ее пупку. Удовлетворенно усмехнулся и жестом велел подниматься. Она взглянула на брызгающий лучами бриллиант, засмеялась от счастья и чмокнула благодарно черта в черную от щетины щеку. Сексуально озабоченный чертов племянник потянулся лапой к ее пазухе, но дядя лягнул его копытом, давая понять, что и сейчас не время заниматься этим, дескать, еще успеется. Даша в приподнятом настроении выскользнула из микроавтобуса и едва ли не вприпрыжку от счастья пошла домой.

Иван Петрович поднялся и подошел к окну. Сквер, который тускло освещали фонари, был пустынен. А ведь в молодости фонари были яркими! Но уловка с помощью воспоминания ненадолго отвлекла его от мыслей о предательстве Даши. Было одиноко и мерзко. И обидно, хотя двойник предупреждал его о расплате за любовь. Будить Дашу и устраивать разбирательство сейчас или ждать утра было одинаково бессмысленно: чего хорошего можно ожидать от девицы, обменявшей у черта Евангелие на бриллиант в пупке? Не получилось из нее Магдалины. Выходит, она и не любила его вовсе? Да и какие такие горячие чувства мог вызвать он, пожилой и уставший от жизни человек? Он полюбил ее искренне, она была его огромным счастьем. Ему и жить хотелось, потому что хотелось любить. Теперь не было причины жить.

В подобные тягостные моменты его тянуло к стене коммунаров. Последний раз он был там еще в советские времена. Настал момент вновь погрузиться в хмельную муть, забыться в ней, ночевать, где придется, у собутыльников или в вытрезвителе, а утром вновь похмеляться в страхе перед тем, что сознание прояснится.

Тетя Дуся недовольно ворчала, открывая ключом дверь, и он, оказавшись на улице, пошел к стене, по дороге поймав машину. Оказавшись на месте, Иван Петрович не нашел знаменитого пивного киоска из желтого рифленого пластика. И самой стены из старинного красного кирпича не было. Вместо нее стояло несуразное здание вроде бы кавказской архитектуры — крикливо размалеванное, вызывающе пошлое и с высокомерной башенкой, должно быть, для царицы Тамар или влюбленной Зухры. «Что-то торговое, но без круглосуточного духана, — определил он. — То-то еще будет, ой-йо-йой!»

С досады сплюнул и вдруг вспомнил о депутатской заварушке в Белом доме. Пришлось добираться пешком, поскольку никто не соглашался туда ехать. Белый дом два года назад был окружен только баррикадами, но теперь к ним, очень жидким, практически условным, добавилась колючая проволока и оцепление из мрачных и злых вояк в бронежилетах. Иван Петрович отыскал лазейку в оцеплении и спиралях Бруно, направился к костру, который освещал неровным светом кружок новых защитников.

Вначале никто на него не обратил внимания, слишком все были погружены в тягостный разговор о том, будет или не будет сегодня штурм.

— Я так скажу: нынешняя бандитско-чиновничья власть — это вам не бездарное ГКЧП с трясущимися дланями. Сейчас куда ни придешь, везде и всюду отстегивай. Чиновник не поставит закорючку, пока ему не сунешь в лапу. А сколько таких закорючек наворотили, а? Ворье превратилось в новую аристократию. Милиция — те же бандиты-рэкетиры. И вы хотите, чтобы они отдали власть? Умыли нас кровью сегодня в Останкине? Еще как умыли. Умоют еще, умоют, — сказал высокий парень и поднялся с корточек, чтобы поправить дрова в костре.