Евангелие от Ивана
Шрифт:
Однажды Сучкарев заметил Триконя. Небрежно махнул пухлой рукой в его сторону, приказал доставить его. Подполковник Урин не доверил подчиненным выполнение высокого поручения. Подбежал, запыхавшись, к Василию Филимоновичу сам.
— Зэка Триконь, к господину министру! Бегом! — заорал он, вытаращивая от усердия глаза, однако воздержался от привычки при обращении к заключенному усиливать приказания демократизатором.
Василий Филимонович не побежал, а потрюхал. Вроде бы и бежал, но и не бежал, имитировал старание. «Быстрее, быстрее!» — поторапливал сзади Урин, но демократизатор в дело не пускал. Кто знает, для чего министру понадобился бывший ментяра.
Дотрюхав
— Головной убор в правой руке к бедру! Живо! Перед кем стоишь? — закричал Урин и замахнулся, чтобы сшибить кепочку с головы нарушителя ритуала.
— Отставить, — остановил Сучкарев начальника охраны и обратился к Василию Филимоновичу: — Так тебе четвертак впаяли? Извини, не знал.
— Спасибо за заботу, господин начальник! — съязвил Триконь.
— Не поумнел? Может, поумнел, и пойдешь служить? Условия те же, — уточнил Сучкарев. — Должность предлагаю вообще синекурную — представителя наших правоохранительных органов в Москве. Разрешу даже взять своим заместителем любимого начальника — майора Семиволосова.
Василий Филимонович впервые слышал про должность, на которой синим курят, и решил, что это бесплатный сыр, только с дымом. В голове быстренько провернулся план использования этой возможности для побега из Ошараш-Ишеварнадии, а в душе — дал о себе знать соблазн. «Да как же так — я почти согласен идти в услужение этой швали?» — опомнился он и возмутился своим планом. И тем, что соблазн саднил душу.
— Господин начальник, прежде чем продолжить разговор, хочу обратить ваше внимание на два обстоятельства. Разрешите доложить?
— Валяй.
— Я из тех, кто присягает один раз в жизни. Если пойду служить к вам, то без присяги.
— Страны, которой ты присягал, больше нету. Триконь, что за каша у тебя в голове? Сегодня всё продается и всё покупается. Семиволос твой, честный, не понимает, что надо делиться. Он не берет, видите ли, взяток, не крышует, не облагает поборами всех на своей территории. Мы свою крышу, извини, у вас организовали. Потому что все убеждены, что ментов честных не бывает. А Семиволос выпендривается. И у тебя от него крыша поехала. Вася, запомни: всех можно купить. Эпоха рынка навалилась!
— Но присяги никакой больше принимать не буду.
— Да кто от тебя требует присягу? Что ты носишься с этой присягой?! Есть вещь посильнее присяги — страх. Пуля за некрасивое поведение. За предательство найдем и на обратной стороне Луны. Что там еще у тебя… — Сучкарев тут даже кисло поморщился.
— Прошу освободить моего племянника Романа Триконя. Он был комиссован по ранению в Афганистане, а осудили за дезертирство.
— Ты мне, мне, — Сучкарев ткнул пухлым пальцем в свою грудь, — это условие ставишь?
— Кому условие ставишь?! — эхом возмущения отозвался Урин.
— Да разве это условие? Всего лишь просьба восстановить элементарную справедливость. Парня лечить надо, а не заставлять работать с зари до зари. Как я могу идти служить к вам, зная, что родной племянник тут безвинно страдает?
— Никак не можешь, — сказал Сучкарев, и глаза
Василию Филимоновичу пришлось не трюхать, а мчаться под ударами прилежного Урина, да так стремительно, словно зачет принимал лично подполковник Семиволос. Отдышался, взял ведро с раствором и пошел на свое рабочее место. «А все-таки не продал ни душу, ни тело», — размышлял с удовлетворением, возводя стену из кирпича, поскольку тут его считали каменщиком высокой квалификации.
На следующие день они работали всего три часа — до девяти утра. Потом их загнали в барак, закрыли наглухо окна и под угрозой применения оружия приказали к ним не подходить. Зловещая тишина повисла в темном бараке. Василий Филимонович вспомнил слова Сучкарева о том, отсюда никто не выйдет, и подумал: неужели решили всех уничтожить? С их стороны это было бы глупостью — невольники освоили строительные специальности, медленно, однако возводили сучкаревский дворец. И стройка была далека до завершения — какой смысл в замене рабов?
К сожалению, не только старший Триконь обеспокоился. Никита Сергеевич, обхватив голову руками, покачивался на нарах из стороны в сторону и причитал:
— Фашисты барак досками заколотят, теперь обольют бензином и подожгут. Сейчас заколотят, сейчас…
— Станут заколачивать — идем на прорыв. Кому повезет, тот останется жить, — поставил в известность Василия Филимоновича племянник.
Чувствовалось, что Ромка обговорил это с молодежью. Но доски охранники не приносили и двери не заколачивали. Вместо этого они включили свет в бараке и приволокли бак с обеденной баландой. Напряжение схлынуло, потому что кормежка перед тем, как расстрелять или сжечь, находилась вне пределов здравого смысла. После обеда их погнали на работу.
Тайну загадочной паузы Ромка вычитал в газете «Дальнейший вперед». Оказалось, что в тот день великий ошамхал катался с Бобдзедуном по озеру на катере. Бобдзедун для того, чтобы искупаться, купил в ближайшем сельмаге плавки, которые затем выбросил. Газета чуть ли не разворот посвятила августейшему омовению главы дружественного соседнего государства. Плавки Бобдзедуна стали гвоздем визита. Их подобрал капитан ошамхальского катера и повесил в качестве бесценной реликвии в своей рубке. И с восторгом предложил в честь этого присвоить посудине новое название — «Высокие плавки». И еще он был готов безвозмездно передать их Музею Плавок, если таковой в Нью-Шарашенске будет учрежден.
Еще одной горячей новостью было то, что население Ошараш-Ишеварнадии свершило заготовку первой тонны бисера для Великой китайской стены. Покупало у фирмы БББ килограмм бисера за сто ошарашек, нанизывало на нитки длиной 46 сантиметров и сдавало за сто двадцать ошарашек. Но с оплатой по поступлении денег из Поднебесной.
— Почему 46 сантиметров, ведь стена тянется на пять тысяч километров?! — не удержался от смеха Ромка во время громкой читки.
Ответом была тишина. Никто не понял, что это мошенничество. И Василий Филимонович подумал о том, что будь заключенные на свободе, то девять несчастных из каждого десятка побежало бы в БББ. А что такое БББ, никто в Ошараш-Ишеварнадии не знал. Как и в Точке RU — что такое МММ.