Евангелие от Крэга
Шрифт:
Харр задрал голову, оглядывая ночное небо, — и верно, на том месте, где несколько дней назад злобно лучилось новоявленное ночное светило, теперь кротко мерцала крупная изжелта-зеленая звезда, не более страшная, чем полевой лютик.
— Так ты все-таки чародей? — совсем тихо донесся из-за спины голос предводителя городской стражи.
Харру даже жалко его стало. Ну не крутить же ему мозги посреди побоища, в самом деле!
— Да плюнул я на нее, и вся недолга! — засмеялся он. — И вот еще что: руки береги.
Он спрыгнул вниз, зорко поглядывая по сторонам: не затеплится ли падальщик-указчик, выявляя притаившегося
Оттолкнув шагавшего впереди, он выскочил на прибрежный песок, еще в прыжке безошибочно нацеливая меч на выползающего из воды подкоряжника, над головой которого ошалело крутилась еще совсем махонькая пирлюшка.
— Посторонись, милая, как бы не зашибить… — тут уж пришлось позабыть о своей нелюбви к кровушке — ударил так, что снес полголовы.
Зеленая пирлюшка круто взмыла вверх, и Харр, подняв голову, углядел пять или шесть подкоряжников, норовисто скользящих вниз по лестнице, — вернее, видны были не они, а остервенело нападающие на них светляки; им даже удалось напугать одного из налетчиков настолько, что тот разжал руки и с приглушенным воем полетел прямо в воду — видно, пирль угодила ему прямо в глаз. Но остальные, достигнув нижней перекладины, успевали откачнуться и перепрыгнуть на песок, но их принимали на мечи или давили щитами; кто-то немилосердно завыл, как могут кричать только те, кому попали в живот. Харр крикнул:
— Не кончать! Пусть повоет.
Ратники попались бывалые, поняли с ходу — еще паре-другой выпустили кишки, и берег огласился такими воплями, что спускающиеся невольно замедлили свое движение.
— У кого запасные копья, дротье — быстро втыкайте в песок да в воду зайдите, дно цепкое, удержит! — крикнул Харр. — Да в стороны подайтесь, они одной лесенкой не обойдутся!
Ратные опять сообразили — налегая по двое, втискивали негнущиеся древки копий в вязкую почву, кто-то возился на мелководье разлившейся речушки.
— Есть еще место, где могут спуститься?
— Не, — уверенно подал голос кто-то постарше, — вверху край осыпчивый, только тут твердо; а ежели возьмут подалее, то в колючую ежумниху угораздят, из нее не выбраться, гад слизнячий зажалит.
— Полагаешь, точно дорогу знают?
— Да не иначе, как кто-то беглый из нашего же стана направляет… Чу, пирли-матицы ворога кажут!
Откуда только взялась — разномастная светящаяся стая мерцающим потоком устремилась ввысь, к подножию невидимого отсюда Успенного
— Эй, кто успеет — подрубай сзади себя кусты, чтоб отскочить можно было! — крикнул Харр, запоздало радуясь, что из его людей не полег еще ни один.
Но дело было уже сделано — берег и мелководье ощетинились смертоносными остриями, беспорядочно натырканными на добрых двадцать шагов влево и вправо. Харр рубанул за собой ветви, попрыгал на них, уминая, — не так чтоб очень-то ладно, но сойдет. И тут же услыхал змеиный шелест; сверху разом слетели, разворачиваясь, упругие травяные веревки.
— Затаись! — скомандовал Харр. — Без приказа не бить!
По веревкам спускались умело — сразу видно, не чета первым-то скороспешникам! Зависли над водой, оглядывая берег, но мельтешащие вокруг них пирли не позволили бы им хоть что-то рассмотреть даже тогда, когда вовсю сияла лихая звезда. Не заметив засады и, видно, предположив, что истошные крики — следствие переломанных рук и ног, как бывает при неумелом прыжке, они разом раскачались и по громкому «хэк!» — видно, командир был в первой партии — попрыгали на светлеющий песчаный берег.
И тут началось то, о чем Харр впоследствии не стремился припоминать, исключив эту ночь из собственных ратных подвигов.
Это была бойня. Первых, поголовно напоровшихся на гибельные торчки, забили беспрепятственно и покидали в воду, на стремнину, благо полноводье тому способствовало. Следовавшие за ними, услыхав явный шум короткой схватки, на всякий случай изготовились, но не шибко — не сомневались, что перевес был на стороне своих. Но и с этими затора не вышло. Беда была только в том, что забивать-то сыпавшихся сверху налетчиков забивали, да вот новые копья, взамен поваленных да унесенных водой, заново втыкать не успевали. Росла и гора тел, заслоняющих острия, и Харр понял, еще немного — и те, что нескончаемой вереницей скользили по крученым веревкам, будут беспрепятственно приземляться на гору неубранных тел, как на перину. Тогда, уловив того, кто миновал поредевшее заграждение, он сшиб своего пленника наземь, приставил к горлу острие меча и свистящим шепотом пообещал:
— Отпущу плыть небитым, крикни только вверх, чтоб не перли больше, засада, мол!
Пленник было трепыхнулся, но, ощутив на себе небывалую тяжесть тихрианского веса, набрал полную грудь воздуха и послушно заорал:
— Не-ку! Не-ку!!!
— Не-ку! — жалобным, дребезжащим голосом подхватил Харр, не сомневаясь, что подкоряжник на своем лесном жаргоне сказал, что ведено.
И точно — двое еще по разгону плюхнулись вниз, но кто-то уже на полпути запнулся, приостановив скольжение в смертельную темноту, а затем концы веревок замотались, поддернулись — и исчезли.
Обрубленная лестница с треском рухнула вниз, цепляя перекладинами за кустарник, угнездившийся в трещинах обрывистого склона.
— Надо же, отбились, — с некоторым изумлением проговорил Харр, все еще прижимавший коленом мокрого пленника. — Эй, вонючка подкоряжная, как думаешь: полезут еще твои в нынешнюю ночь?
— Ни в жисть! — с готовностью просипел тот.
— Ну ладно, обещался — так плыви.
Харр поднялся, пнул его ногой — подкоряжник утицей влетел в воду и тут же исчез, видно, пырнул, опасаясь, как бы все-таки не добили дротиком.