Евангелие от Марка
Шрифт:
Кто может охватить во всем настроении эту беседу Сократа в «Федоне», тот чувствует себя непосредственно перенесенным в ощущение, которое вытекает из возвышенных учений Будды, который говорит к сердцам своих учеников. И тогда можно сказать о полярном различии этих двух личностей: в одной определенной точке они так поднимаются, что и в их полярной противоположности проявляется единство. Если мы направим взор к Будде, мы увидим: речи Будды таковы, что хочется сказать — чувство от беседы Сократа о бессмертии души сопровождает все время речи Будды. Я имею здесь в виду настроение, напряжение души. А то, что разлито всегда в других речах Сократа, которые всегда исходят из того, чтобы человека приводить к его собственному разуму, присутствует у Будды редко, но все же иногда и у Будды это настроение прорывается. Чувствуется дух сократического разговора, когда Будда хочет разъяснить ученику Соне (Винаяинтака 1, 181 (издание Ольденберга)), что нехорошо, с одной стороны, находиться только в чувственном бытии и быть связанным только с чувственным бытием. С другой стороны, нехорошо бичевать себя или жить только как древние, умерщвляющие свою плоть люди, а хорошо идти средним путем. Вот стоит Будда перед учеником Соной и говорит ему примерно так: «Подумай, Сона, можешь ли ты хорошо играть
Можно сказать: такой разговор, как у Будды с учеником Соной, мог бы быть и у Сократа, потому что именно так, обращаясь к разуму, говорит Сократ со своими учениками. То, что я вам сейчас рассказал, есть «сократический разговор», который вел Будда со своим учеником Соной, но такие «сократические разговоры» у Будды так же редки, как и у Сократа — «буддический» разговор о бессмертии души, который он вел со своими учениками перед смертью.
Надо всегда подчеркивать, что к истине приходят, только если рассуждают таким образом. Легче рассуждать так: человеческая эволюция продвигается вперед великими водителями. Эти великие водители проповедуют, в сущности, одно и то же, только в различных формах, и все отдельные водители человечества выражают в своих словах только различные варианты Единого. Конечно, это правда, но предельно тривиальная. Надо дать себе труд познать вещи, искать единство и различие, чтобы характеризовать вещи по их различию и лишь потом искать высшее единство. Это методическое замечание необходимо, потому что в отношении духовного рассмотрения оно соответствует жизни. Так легко сказать: «Все религии заключают в себе Одно», чтобы потом отказаться характеризовать это «Одно» и сказать: все основатели религий предлагали только различные варианты Единого. Но это бесконечно банально, хотя бы такое определение и выражалось в красивых словах. Невозможно ни к чему прийти, если два таких образа, как Будда и Сократ, характеризовать по абстрактному единству и не искать их полярного различия. Но если возвести к их мыслеформам, люди сразу сообразят, в чем здесь дело. Перец, соль, сахар и красный стручковый перец стоят на столе, они все «одно» — приправы к кушаньям. Но хотя все эти вещи суть «одно»», — никто не станет рассматривать приправы как одинаковые: перец или соль вместо сахара в кофе никто не положит. Того, что нельзя принимать в жизни, не следует принимать и в духовном. Не следует принимать такого заявления: «Кришна или Заратустра, Орфей или Гермес, в сущности, только различные виды «Единого». Для серьезного и правдивого определения это значит не больше, как если говорят: перец, соль и сахар — только разные виды приправ к еде. Речь идет о том, чтобы такие методические вещи люди понимали и удобное не принимали за истинное.
Если поставить перед своим взором эти два образа — Будду и Сократа, то они выражают два полярных, различных, почти противоположных принципа человеческой эволюции. И если мы их связываем в высшем единстве, то мы можем присоединить к ним Третьего, великую Индивидуальность, вокруг Которой собираются ученики и последователи, — Христа Иисуса. Если мы из этих учеников и последователей возьмем двенадцать ближайших, то и Евангелие от Марка говорит нам об отношениях Учителя и этих учеников с большой ясностью, как мы это только что охарактеризовали в другой области относительно Будды и Сократа. И самое ясное выражение, самое сжатое определение таково: Христос выступает перед толпой (на это нам многократно указывается), которая хочет Его слушать. Он говорит этой толпе, как сказано в Евангелиях, — в притчах или в образах. Он указывает на некоторые глубокие, значительные события мировых свершений и человеческого развития (в Евангелии от Марка это также представлено с величием и простотой). Он это излагает толпе в притчах, в картинах. А потом сказано: когда Он оставался со своими ближайшими учениками, Он им эти образы разъяснял. Один раз в Евангелии от Марка дан особый пример того, как говорилось толпе и как потом сказанное было объяснено ближайшим ученикам.
«И Он много поучал их притчами и говорил им:
«Слушайте: вот вышел сеятель, и когда он сеял, одно зерно упало при дороге, и налетели птицы и склевали его.
Другое упало на место каменистое, где было мало земли, и оно быстро проросло, так как лежало неглубоко, но когда взошло солнце, увяло и, раз не имело корня, засохло.
А другое упало в тернии, и тернии заглушили его, и оно не принесло плода.
А иное упало на добрую землю и принесло плод, который взошел и вырос и принес в тридцать и в шестьдесят, и в сто раз больше.
И Он сказал: кто имеет уши слышать, да слышит!
Когда же остался Он без народа, окружающие Его вместе с двенадцатью спросили Его о притче» (4, 2-10).
И вот что Он говорит Своим ближайшим ученикам:
«Сеятель сеет Слово.
Посеянное при дороге означает тех, в которых сеется Слово, но к которым, когда они его услышат, тотчас приходит сатана и похищает Слово, посеянное в сердцах их.
Подобным образом и посеянное на каменистом месте означает тех, которые, когда услышат Слово, тотчас с радостью принимают его, но не имеют в себе корня и непостоянны; потом, когда настанет скорбь или гонение за Слово, тотчас соблазняются.
Посеянное в тернии означает слышащих Слово, но в которых заботы века сего, обольщение богатством и другие пожелания, входя в них, заглушают Слово, и оно бывает без плода.
А посеянное на доброй земле означает тех, которые слушают Слово, и принимают, и приносят плод, один в тридцать, другой в шестьдесят, иной во сто крат» (4, 14–20).
Здесь мы имеем совершенный образец того, как поучал Христос Иисус. О Будде нам сказано, как он учил. О Сократе сказано, как он учил. О Будде мы можем сказать нашим западным языком следующее: он приводил переживания людей на Земле к небесному. О Сократе часто говорили, что все его направление правильно обозначают, если говорят: он сводил философию с неба на землю, потому что он непосредственно обращался к земному разуму. Можно составить себе ясное представление о том, какой была позиция этих двоих по отношению к ученикам.
А какой была позиция по отношению к ученикам у Христа Иисуса? Он иначе относился к толпе, которую поучал в притчах, чем к Своим ближайшим ученикам: им Он разъяснял притчи, то есть то, что они могли постигнуть, что было доступно непосредственно для понимания человеческим разумом. Все сложнее, если желают характеризовать способ поучения Иисуса Христа. Одна характерная черта, которая свойственна всем поучениям Будды, относится ко всему его учению; при этом существует и один род учеников, которые непосредственно принадлежат Будде. Однородны также и ученики Сократа, — весь мир может быть его учениками, коли Сократ не хочет ничего другого, как извлекать то, что заложено в человеческой душе; но опять-таки и Сократ вполне уникальным образом относится к своим ученикам. Двояким образом выступает Иисус Христос: по отношению к Своим ближайшим ученикам иначе, чем к толпе. Почему? В чем здесь дело?
Если мы хотим понять, в чем здесь дело, то надо осмыслить поворотный пункт времени, который стоит перед нашими душами во время Мистерии Голгофы. Те времена, когда древнее ясновидение было общим даром людей, приходят к концу. Чем дальше мы отступаем назад в человеческой эволюции, тем больше приближаемся к тем временам, когда древнее ясновидение было общим человеческим достоянием, когда люди заглядывали в духовный мир. Как они смотрели туда? Они смотрели так, что их видение было видением мировых тайн в образах, в бессознательных или подсознательных имагинациях. Это было сно-видческое ясновидение в сновидческих имагинациях — не в таких разумных понятиях, которыми оперирует ныне человек, если он хочет познавать. Что представляет собой «наука» или теперешнее расхожее мышление, трезвый разум и способность суждения — этого в те старые времена совсем не было. Если человек стоял перед внешним миром, то он его видел, но не расчленял на понятия, он не имел никакой логики, не думал о вещах, комбинируя их. Для нынешнего человека даже трудно представить себе это, потому что теперешний человек обо всем думает. Но древний человек не так думал. Он проходил мимо вещей, он видел их, запечатлевал образы, а понятным это делалось для него тогда, когда в промежуточном состоянии, между сном и бодрствованием, он заглядывал в свой сновидческий, имагинативный мир. Там он видел образы.
Представим себе это конкретнее: древний человек много, много тысячелетий тому назад наблюдает окружающий его мир; он обращает внимание на то, что какой-то учитель хочет что-то объяснить своим ученикам. И этот древний человек подходит и прислушивается к словам, которые говорит учитель своим ученикам; он замечает, что один ученик с истинным воодушевлением принимает слова, другой их тоже воспринимает, но потом упускает их, третий так захвачен своим эгоизмом, что вовсе не слушает. Рассудочно древний человек не мог бы сравнить этих трех учеников. Но когда он пребывает в промежуточном состоянии между бодрствованием и сном, то все виденное является перед его душой снова, как картина. Тогда он может видеть, например, как идет сеятель, раскидывает зерна, — это для него действительно ясновидческий образ: одно зерно бросает он в хорошую почву, оно хорошо всходит; второе зерно — в худую почву, а третье — в каменную. Из того зерна, что попало на вторую почву, выходит мало, а из того, что попало на третью, не выходит ничего. Древний человек не сказал бы, как говорится теперь: один ученик воспринимает слова, а другой ничего не воспринимает. Но в промежуточных состояниях между бодрствованием и сном он увидел бы картину, увидел бы в ней объяснение. И иначе он об этом бы и не говорил. Если бы его спросили, как он понимает отношение учителя к ученикам, он рассказал бы о своем ясновидчески-сновидческом образе. Это было для него реальностью, но также и объяснением вещи. Так он говорил бы.
Толпа, которая стояла перед Христом, имела уже только последние остатки древнего ясновидения, но души людей были еще приспособлены к восприятию того, что говорится в образах о событиях и развитии человечества. Христос Иисус к толпе обращался как к тем, кто имеет последнее наследие древнего ясновидения и внес его в обычную жизнь души.
А какими были ближайшие, интимные ученики? Вы слышали, что они составляли собой дюжину — из семи сынов матери Маккавеев и пяти сынов Маттафии. Вы слышали, как они были подведены всем древнееврейским народом к крепкому утверждению бессмертного «я». Они были настоящими первенцами, которых избрал себе Христос Иисус, чтобы обращаться к тому, что живет в каждой душе и должно стать исходной точкой для нового человеческого становления. Он говорил к людской массе, предполагая, что она понимает то, что сохранила как наследие от древнего ясновидения. А к ученикам Он говорил именно так, потому что относительно них Он мог предполагать, что они будут первыми, которые смогут что-то понять из того, что мы теперь говорим людям о высших мирах. Это было обусловлено поворотным моментом времени: Христос Иисус говорил по-разному, обращаясь к толпе и обращаясь к тем, кто был Его интимными учениками. В середину толпы ставит Он тех, которых избрал Себе как двенадцать. Что должно было в будущем сделаться общим человеческим достоянием, — разумное понимание того, что относится к высшим мирам и к тайнам человеческой эволюции, — это было задачей узкого круга учеников Христа. Он говорил при объяснении притчи для Своих учеников, можно сказать, используя сократические слова, потому что то, что Он говорил, Он извлекал из самой души каждого; только Сократ ограничивался преимущественно земными условиями, одной общей логикой, в то время как Христос говорил о духовных вещах. Но Он говорил о духовных вещах на сократический лад, когда говорил для близких учеников. Когда Будда обращался к своим ученикам, то он разъяснял им духовные обстоятельства, но разъяснял так, как это дается озарением, как это дается пребыванием человеческой души в высших мирах. Когда Христос обращался к толпе, Он говорил в соответствии с тем, что в прежние времена обычная человеческая душа переживала в высших мирах. К людской массе обращался Он, как «общедоступный Будда», к ученикам же Своим обращался как «горний Сократ», как спиритуализированный Сократ. Сократ извлекал из душ своих учеников индивидуальный, земной разум. Христос извлекал из Своих учеников небесный разум. Будда даровал своим ученикам небесное просветление. Христос давал массе народа земное просветление в Своих притчах.