Евангелие отца
Шрифт:
Дурацкий сон: так было только один раз, когда в детстве мне делали операцию и добрый мсье доктор дал какого-то порошку. «А я пил кофе в аэропорту? Пил. С этим «соседом», черт бы его побрал». Настоящее опять навалилось и я все вспомнил: лучше бы никакого мсье Пико в моей жизни не было. Я жил спокойной жизнью, я никого не трогал, я читал книги, я просто жил – все кончилось слишком быстро, если только это не шутка и не ошибка. Что ошибка? Моя собственная жизнь? Боязнь зеркал? Ощущение постоянного страха людей, меня окружавших? Нет – все логично: так и должно быть. Жил, как все. Может только чуть в стороне от всех, но это не грех, за который надо страдать! Да и надо ли вообще страдать? Но наступает день, когда приходит кто-то и говорит, что ты больше не будешь жить так, как тебе нравится. Они обязательно приходят, приходят ко всем,
Стюардесса выдавила из себя улыбку – получилось вымученная гримаса усталости и напряжения. Что-то не так? Хотя, что я спрашиваю – в Израиле все не так. Стрельба, взрывы, угоны, смертники «Хамас», мертвое море, мертвые герои и долгоиграющие легенды. Видели вы лица полицейских в аэропорту «Бен-Гурион»? Нет? Тогда посмотрите на лицо этой стюардессы. Если я ей в ответ улыбаюсь – я что-то не договариваю, если я в ответ хмурюсь – я что-то утаиваю, а если я испуган и напряжен перед посадкой и слегка паникую – то я и что-то утаиваю и в чем-то виноват, а если я прилетел сюда – я вообще потенциальный враг: не достопримечательности же я прилетел осматривать? Их можно понять – все перед ними виноваты, кроме тех, кого уже проверили. Но и эти последние требуют еще большего внимания, так как нет человека без греха, а потаенный грех – самый страшный.
«Добро пожаловать в Израиль». Спасибо – знала бы она, как я сюда попал, меня уже у трапа ждали бы машины «Моссада». Хотя…. Может уже и ждут где-нибудь. Фу. Нет – лучше – тьфу, тьфу, тьфу - так вернее.
– Заполните, пожалуйста, иммиграционную карту, мсье де Лонж (какое идиотское имя мне придумали эти два клоуна Жак и Жюль!). – Стюардесса наклонилась ко мне так, что кончик ее форменного платочка на шее почти попал мне в глаз. Знаем мы эти платочки! Уж наверное стюардессы умеют душить ими террористов.
– Мне прибудем в аэропорт «Бен-Гурион» через 30 минут.
– Уже заполнил. Спасибо. А Вы не дадите мне стакан воды?
– Конечно, мсье. – Сказала она, отошла и сразу про меня забыла - в салоне сидели еще триста пятьдесят потенциальных врагов Израиля и сто двадцать два их потенциальных спонсора. И те и другие нужны Израилю, иначе его существование теряет смысл. Всю жизнь я мучился одним глупым вопросом: почему у маленьких государств такие большие самолеты, которые занимают почти половину всей площади страны? Вот и «EL-AL» летает на 747-х Боингах. Большой самолет – большое самомнение или в большой самолет в случае необходимости проще попасть ракетой? Ведь Израиль не договаривается с террористами, и если тебе не повезло, и твой самолет захватили, ты гибнешь с радостью за свою страну вместе с врагами – смерть террористам и да здравствует Израиль. Черт знает что – мои мысли, кажется, расплываются и превращаются в кашу, которую я ненавижу с детства.
Осталось тридцать минут до того момента, когда я окажусь в стране, в которую никогда не собирался вообще. Так часто бывает – ты всегда попадаешь туда, куда меньше всего собирался. А это странно. Можно не приехать в Стамбул, можно не попасть в Дели, можно не увидеть Трою и не пройтись по Риму, но если ты там был – это всегда повод думать, что больше этого не увидишь…. Хотя…. Живут же люди и без Трои, и без Тадж-Махала…. В любом случае – все будет Кока-Кола…. Или не будет.
Какие глупые мысли – вот так всегда перед чем-то новым и неведомым. Я всегда чего-то боялся: мне всегда казалось, что если мне что-то удалось, значит, за это придется заплатить, а если что-то случилось хорошее, значит все остальное еще впереди и это уже плохо. Я был ребенком, как вы. Что это изменило в наших судьбах? Теперь мы сидим, друг напротив друга и считаем свои потери: у кого больше – тот выиграл. А что хорошего в том, что жизнь меня нянчила? Для чего? Родители не знают, что счастливое детство – это не билет в счастье – это неистребимое, горячее и невозможное желание вернуться в детство всю оставшуюся жизнь. И счастливы взрослые дети, у которых не было счастливого детства – у них еще есть шанс стать счастливыми.
Прошло не более суток с того момента, когда я узнал, что та жизнь закончилась, что больше не будет того, что мне нравилось – одиночества, странных и непонятных книг, ветчины, сыра и вина по
Чем это соседка шуршит? Подпевает…. Красивая грудь…. О чем я думаю? О еврейской груди. Идиотизм – меня засунули в самолет и отправили в Израиль, а я думаю…. Она подпевает? Ага, у них тут есть музыка – какого черта я сидел столько времени и не слушал? Но сон оказался сильнее музыки – всегда спишь спокойно, когда сам начинаешь в собственную историю. Еще немного и я и вправду стану Люсьеном даже в собственном сне под убаюкивающие звуки «Серенады Солнечной долины»…
«Если ты видел когда-нибудь свет – ты сможешь меня понять. Я говорю о ярком свете: не о свете солнца. Что ж, солнце! Отрывок и отблеск, не более. И звезды – осколки. Я говорю о свете, который дает тебе утренний вздох – когда ты чувствуешь, что тебе опять повезло, и сон отпустил, и ты опять вернулся. В этот раз смог. Завтра – посмотрим, завтра – еще попытка и случай может стать не твоим. Ты потихоньку устаешь…. И красный уже не красный и синий предпочитаешь голубому, и волны мешают лежать на воде. Ты становишься старым, и сон твой становится короче, но это обман: твои дни, сколько бы ты за них не цеплялся, уже не будут радовать тебя: ты отдаляешь сон, но есть то, что неотдалимо – ты просто об этом забыл еще в детстве. Твоя мать никогда не говорила тебе, что все, что есть в твоей жизни – лишнее? Что прошлое не заменит того, что произойдет через пять минут? Что все кончится быстрее, чем начиналось…. Что потом?» Это очень плохая песня. Потом твой самолет потеряют радары и диспетчер, устало утерев вспотевший лоб, сможет сказать себе только несколько слов и в них не будет ничего про тебя. Как тебя зовут, ушедший? Кто ты? «Покажи мне, Просветленный, суть вещей, какими они есть на самом деле. Гато, Гато, парогато, паросамгато, бодхи свах ОМ» и все – конец. Ты так и не успел получить от Него точной информации о будущем. Или наоборот – тебе повезло, и ты упросил Его, и Он ускорил свершение твоей мечты: познать Истину...?
Быстро погасли огни, и человек в плаще допил свой бокал. Завтра у него трудный день: завтра надо опять выходить на работу…. Тебе не надо. Твоя работа еще впереди. Твой самолет садится в аэропорту Бен-Гурион. Уже загорелась табличка, и капитан вспомнил, что обещал Таше купить тонкие кожаные перчатки: «Опять будет сцена». Он устал от этих сцен. Но ты не думай о капитане – тебе хватит своих проблем. Просыпайся, Люсьен, тебя уже ждут гости. Начинается их праздник. Только помни: гости уйдут, а тебе за ними убирать.
Гл. 9
Я – Бальтазар и мое каждое новое утро в Танжере похоже на каждое прошедшее. Все одновременно и всего понемногу. Немного свежо, немного жарко, немного пыльно, немного надежды на дождь, которого не будет. Немного того, немного этого и сплошное похмелье. Но Ахмеду все равно – его рабочий день – это его жизнь. Все уже написано – мактуб. Все будет так, как должно быть. Пусть пьют белые люди – они глупы. Мы выпьем потом, когда семьдесят девственниц запоют свою первую песню, когда реки станут прохладны и полны воды и берега укроют от зноя, когда станем счастливыми и вспомним о Нем, который возвращает своих детей домой…. Пусть они пьют – мы выпьем потом. Сладок будет этот вечный праздник сытой и счастливой жизни. А пока…. Пока надо жить так, как написано. А этот француз смешной. Этот француз не настоящий – пусть играется – ему недолго.
– Ты – луковый суп, Бальтазар. Ты - луковый суп.… В тебе нет ни горечи, ни зла, ни вкуса – ты просто холодная жидкость странного цвета.
– Ахмед сидел на корточках напротив, покачиваясь и улыбаясь, как мягкий фаршированный баклажан, который не доели пьяные соседи.
– Сколько раз я тебе говорил, Ахмед, что я не француз – причем здесь луковый суп?
– Все. Молчи. Молчи всегда. Ты – луковый суп и погремушка.
– Ахмед перестал раскачиваться и медленно сполз с корточек на землю.