Евангелие рукотворных богов
Шрифт:
– Кто я? Бродяга. Пришел с Запада – там таких много война оставила. А здесь у вас словно и не было ничего.
– Войну помнишь?
– Я в ней участвовал.
Вот так обыкновенно – участвовал в войне, о которой толком-то и сказать никто ничего не может.
– Я знаю о ней не больше твоего, отец, – предупредил дальнейшие расспросы Рахан.
– Какой я тебе отец – мне тогда тридцати не было. А ты, если оружие держал, тоже не пацаном воевал.
– Да, приложила тебя жизнь, считал, постарше будешь.
Зато по изувеченному изможденному лицу собеседника возраст определить
– С оружием, выходит, управляться умеешь, – сделал вывод старейшина.
– Какой из меня теперь вояка, – хмуро усмехнулся бывший солдат и протянул Сивому руки.
Тонкие белесые пальцы мелко подрагивали и больше походили на когти хищных птиц, каких полно было до войны по лесам. Плоть на ладонях практически отсутствовала, кожа чуть не просвечивала, как перепонки гусиных лап.
– А еще что делать способный?
– То, чему раньше учился, теперь вряд ли кому понадобится. Ты не беспокойся, я тебе обузой не стану – недельку еще подтянусь и дальше пойду. Отплатить, жаль, мне тебе за заботу нечем.
– Ты это брось, – махнул Сивый. – Что ж мы, не люди? И жить здесь будешь, пока не поправишься.
– Да ну, кости все равно уже не выправятся, да и руки… Послушай, возьми мой жилет. – Рахан выпрямился, попытался расправить плечи, досадливо сморщился и снова ссутулился-скособочился. – Мне сейчас его уже не надеть. А вещь хорошая – любой удар держит, он и до войны бешеных денег стоил.
– К чему он мне, я человек мирный, – прищурился старейшина.
– Не скажи, времена сам видишь какие. А нет – продашь, знающие люди неплохую цену назначат.
– Ну, отказываться не стану, а ты все-таки не торопись, поживи у нас маленько.
– Боюсь, боюсь не успеть, извини.
– Тебе виднее.
– Не обидишься, оставлю я вас, пока слабый совсем, утомляюсь быстро.
– Конечно, отдыхай.
Сивый встал и протянул гостю руку. Рахан на миг замешкался, потом ответил на рукопожатие. Жутковатое ощущение, словно скелет ладонь стискивает, оценил старейшина, но виду не подал, пожал осторожно, однако тонкие пальцы оказались неожиданно сильными. Глава рода едва заметно кивнул, калека оперся рукой о столешницу и с трудом приподнялся.
– Счастливо.
– Иди с богом.
Вечером отпраздновали, а утром следующего дня все уже будто позабыли о минувших праздниках. Короткое лето не позволяло расслабляться – за оставшиеся четыре месяца относительного тепла необходимо запастись на долгие холода.
Рахан и тот проникся общим порывом – сидел на своем бревне и мастерил костыль. Ванко несколько раз пробегал мимо, времени, однако, у него не было, работой были заняты все. К полудню мальчишку от физического труда освободили и отправили наблюдать на вышку.
С самой высокой точки открывался отличный вид – река, лес, пространство окрест хутора с копошащимися людьми и дорога вдоль берега с клубящейся на горизонте пылью. К поселению вновь приближались гости.
Предупрежденные Ванко, поселенцы организованно стянулись под защиту стен, считанные мгновенья – и пространства между заостренными кольями ощетинились хищными жалами самострелов. Обученные суровой жизнью, хуторяне при возникновении опасности действовали быстро и слаженно. Потянулись минуты ожидания. Мужчины напряженно всматривались в сторону дороги, кто – поглаживая ложе арбалета, кто – массируя переносицу, готовя глаза к прицельной стрельбе.
– Что там? – опираясь на аккуратную трость-костыль, взобрался на насыпь к Сивому Рахан.
– А черт-те ее… от города идут. Может, Полк со своими.
– Так чего прячемся?
Старейшина недоуменно посмотрел на пришельца – разве первый день живет в смутное время этот человек?
– Береженого боги сберегут.
– А не боишься – Полк силой прибрать вас вздумает?
– Не сейчас – ему пока и города хватит.
– А город – он большой?
– Устье-то? Там до войны тыщ шестьдесят жило, так себе по тем меркам. Но узловой – Елену с Трактом и метрополией связывал. Сейчас, говорят, тысяч десять населения, в Осетрово огородились, так раньше порт назывался.
– По нынешним временам – полис. А центр где был?
– Иркут – я сам оттуда. Провинция в полмиллиона, и точка неподалеку стояла. Вот и шарахнули по нему, еле ноги унес. Ну, гляди – подходят.
На этот раз кавалькада всадников явно не собиралась сворачивать к воротам поселения. Неспешной рысью мимо настороженных жителей проследовали знакомые наездники – дружина Полка. Свои-то свои, а ухо востро держать надо, жизнь ныне дикая, кругом лес, полный волков, и человек к человеку того и гляди лютым зверем обернуться готов. Уже собрался было Сивый вздохнуть с облегчением, как от удалявшейся группы отделился человек, махнул рукой остальным и чуть не галопом устремился к хутору. Принесла нелегкая. Отряд, впрочем, движения не прекратил и менять своего направления не стал.
Через мгновенье у частокола гарцевал на невысоком мохнатом коне молчаливый Лекарь.
– Впусти его, – попросил Рахан.
– А то, попробуй не приветь, – пробурчал старейшина. – Знакомец все-таки?
– Похоже.
– Работы невпроворот, а они шныряют, людей смущают. Открывайте створки, да в поле все, отбой!
Рахан, в подобных вопросах человек бывалый, сразу приметил – тренировкам по сбору населения для обороны хутора здесь уделяли внимание. Без лишней суеты мужики отложили оружие и вернулись к прерванным делам. Внутри остались лишь старейшина да бывший солдат.
– Мир тебе, – приветствовал Лекаря Сивый. – Я понимаю, не со мной ты повидаться приехал?
– И тебе мир, хозяин. Правильно понимаешь.
– Ну, мешать не стану, сейчас на стол соберут.
– Не надо, благодарю, мне еще своих догонять.
На нет и суда нет – у главы поселения проблем по горло, да и мешать разговору этих людей желания нет. Оба странные, а значит, опасные, и тайны их Сивого не интересуют, себе дороже.
Тем временем Лекарь напряженно всматривался в искалеченного человека. Тот в ответ смотрел спокойно, без эмоций, всем своим видом демонстрируя безразличие. Молчание затянулось.