Евангелие рукотворных богов
Шрифт:
Единым вздохом промелькнули для обороняющихся первые мгновенья боевой горячки, и теперь томительным бременем потянулось ожидание. Не отрывая глаз от светлеющих окон, стрелки в темноте дома напряженно водят самострелами, сопровождают острыми стальными наконечниками стрел движущиеся на улице тени. Снова радостно взвизгивает тетива, характерный всхлип снаружи – еще одним врагом меньше.
– Хорошо-хорошо, – вполголоса пробормотал Сивый. – Глядишь, до утра протянем, а там оно попроще.
– Куда проще? Сколько их там, кто знает? – возразили из
– Не дрейфь, прорвемся.
Страшно. Женщины собрали детей у безопасной стены, начали утешать, другие остались рядом с мужчинами, готовые оказать помощь, подать оружие. Ванко тоже хотел было присоединиться – почти взрослый, да и стрелять приловчился неплохо.
– Сиди, – одними губами прошипел один из старших. – Надо будет – позовем.
– Давайте, бабы, кто с малыми, лезьте наверх, – еле слышно отдает команду старейшина. – Как они внутрь ломанутся – прыгайте через слуховое окно и в лес; если не осилим, к Кулаку пробирайтесь с рассветом. За день успеете.
Быстро, стараясь не мелькнуть в проемах, по очереди начали взбираться по крутой приставной лестнице на чердак молодые женщины и плачущая детвора. Тем временем с улицы к бледному освещению раннего утра начали прибавляться неровные блики открытого пламени.
– Хозяин! – грубо окрикнули снаружи. – Поболтать надо.
– Поболтай, – отозвался Сивый.
– Выходи по-хорошему.
– И что?
– Там посмотрим.
– Куда смотреть? Какого вам от нас надо?
– Ты выходи – разберемся.
– На свет покажись.
– Старый, мы тут с тобой не торгуемся. Сами вылезете из норы – все живые останетесь.
Живые? Повод задуматься. Какой прок вообще от небольшого охотничьего хутора? Богатств особых здесь не сыскать, припасов после зимовки никаких, скотина тоже не откормилась еще. С другой стороны, в такие времена и ржавый топор – находка ценная. Сам по себе укрепленный и обустроенный форпост – куда как лакомый кусок. И жизнь прежних хозяев здесь сухаря заплесневевшего не стоит.
– В живых оставите, неужто? – притворно удивился старейшина.
– Толку нам от ваших трупов, пыхти потом, закапывай. Что мне врать – баб заберем, детей продадим, а мужики… валите к чертям, выживете без оружия – ваше счастье.
– А как не согласимся?
– Времени у нас много, надоест – костер сделаем, и лопатой после рыть не надо.
Насчет костра говоривший, пожалуй, припугнул. Зажечь главную избу и всё – не остановить будет жадные языки пламени, полыхнет весь хутор трескучим пожарищем. А вот по поводу уготованной судьбы похоже на правду. Но смысла мужчинам сдаваться нет: жен с отпрысками по-любому пощадят, отец же, своими руками чада в неволю передавший, жизни недостоин. Рассветет, улица из окон как на ладони – поогрызаться еще могут громоздкие арбалеты.
Кошачьими движеньями плывет в темноте по дуге вдоль проема ссутулившаяся, слившаяся с тяжелым самострелом фигура охотника. Бесшумно крадется, меняет угол обзора в поисках хозяина резкого голоса, ориентируется на источники света лучший стрелок рода, пока заговаривает врагам зубы старейшина. Замер, остановился. Затаил дыхание, как в полевании на дикого зверя, плавно нажал рычаг. И опять пение ушедшей стрелы отзывается победным маршем и яростным чертыханием в конце ее полета.
– Ну, сука, ты у меня не один день умирать станешь, – рычат снаружи.
– Сам по ходу не сдохни, – сплевывает Сивый.
Переговоры прекращаются, но атака сразу не следует.
Тягостно и невыносимо ударами пульса в висках отмериваются секунды бездействия, и кровь, словно густея, медленно, толчками движется в венах. Все напряжены до предела. Стрелки мягко танцуют около окон, выискивая новые жертвы, сами держась в спасительной тени. Сколько времени продлится противостояние? Защитники не знают – снаружи осталось девять наемников. Нападающие могут только догадываться – внутри их ждет шестеро готовых на все охотников, старик и восемь женщин. Затаившиеся на чердаке не в счет.
Спокойно шуршат песчинки, истекая воронкой в хрустальном конусе вселенских часов, отсчитывают последние мгновения умирающего мира.
Ванко поудобнее устроился на трухлявых опилках и листве, устилающих пол чердака. Через прорехи в прохудившейся после зимних ветров крыше обстановка как на ладони. Опустошенно, не по-домашнему, раскрыты двери семейных изб. Еще не умер хутор, а по улицам уже будто смерть прошла. Ощущение, словно мертвые в своих домах затягивают в безмолвное послесмертие окружающее пространство. Оживление со стороны глухой стены – цепочкой просочились к ней темные тени. Прижались в ряд к округлым бревнам и потекли в стороны к углам, к незащищенным окнам.
Эх, промашку дал старейшина – надо бы и наверх снарядить пару охотников, отсекли бы стрелами непрошеных гостей. А может, и наоборот – специально решил не привлекать внимание к чердаку, дать шанс спастись хоть части подопечных.
Ужом на животе мальчик скользнул к люку, свесил голову.
– Сзади, с боков крадутся, в окна! – скороговоркой зашептал он в темноту.
– Хоронись, сынок, сейчас начнется. Смотри, если что, с малышами за старшего будешь, бегом в лес, спасай род.
Ванко отполз и вместе со всеми затаился у чердачного окошка, аккурат со стороны злосчастной тыльной стены. Поэтому он уже не видел, только слышал по звону стекол, треску переплетов и звукам падения тяжелых предметов, что началась последняя атака.
Почти одновременно в два противоположных окна, ломая все на своем пути, влетели и шумно покатились по настилу массивные деревянные чурки, подобранные, наверное, где-то на заднем дворе. Запоздало щелкнули самострелы, пронизывая болтами пустое пространство. Не дожидаясь, пока перезарядят свое оружие уставшие от ожидания защитники, вламываются внутрь с каждой стороны один за другим несколько наемников.