Эволюция
Шрифт:
Когда они отправлялись в этот раз, не было смысла это праздновать. Люди отворачивались, уделяя внимание своей работе по хозяйству. Даже Торр не пришёл, чтобы посмотреть, как двойное каноэ плавно выходит из эстуария. Эйан не мог не чувствовать себя угнетённым из-за их неодобрения, даже когда чувствовал плавное покачивание своего детища, плывущего навстречу глубокой воде.
Но эта скромная экспедиция была началом величайшего приключения.
На всем пространстве полуострова независимо возникала конструкция каноэ с аутригером, как у Эйана. В некоторых местах этот проект эволюционировал от двойных каноэ, какое было у Эйана, с последующим появлением поплавка, происходящего
А в последующие поколения потомки этого народа со своими аутригерами расселятся по всей Австралазии, по Индийскому океану и по Океании. На запад они доплывут до самого Мадагаскара близ побережья Африки, на восток — через весь Тихий океан до острова Пасхи, на север — до Тайваня у китайского побережья, а на юг — до самой Новой Зеландии, взяв с собой язык и культуру. Это была эпическая миграция: она растянется на десятки тысяч лет.
Но в итоге дети этого речного народа охватят своими путешествиями более двухсот шестидесяти градусов окружности Земли.
Они преодолели пролив, отделяющий от новой земли, настолько плавно и легко, что это едва не разочаровало их.
Эйан и Роча плыли вдоль неизвестного побережья. Наконец, они добрались до такого места, где смогли различить поток того, что можно было определить как пресную воду, вытекающий из густой растительности на суше. Они направили своё судно на сближение с берегом и с усилием гребли, пока не почувствовали, как носы каноэ врезались в дно прибрежной отмели. Они высадились на полосе пляжа, окаймлённого густым, непроходимым лесом.
Роча закричала: «Я первая, я первая!» Она выпрыгнула из долблёнки — во всяком случае, попробовала сделать это: после пары дней в море её ноги подкосились, она поскользнулась и со смехом шлёпнулась задом в воду.
Это была не слишком торжественная высадка. Никто не произносил речей и не поднимал флагов. И здесь не поставили никакого памятника; фактически, ещё через тридцать тысяч лет это первое место высадки будет затоплено поднимающимся морем. Но это был исключительный момент. Ведь Роча стала первым гоминидом, который когда-либо касался земли Австралии, первым, кто ступил ногой на этот континент.
Эйан выбирался осторожнее. Потом, стоя по колено в тёплой прибрежной воде, они тянули каноэ, пока не вытащили их на твёрдую землю.
Роча побежала прямо к потоку пресной воды. Она бросилась в него и валялась в воде, пила её большими глотками и очищая свою кожу.
— Тьфу, соль! Я уже вся покрыта её коркой.
Кипя задором юности, она перебралась через ручей и пошла к краю леса в поисках свежих плодов.
Эйан сделал большой глоток прохладной пресной воды и окунул в неё голову на несколько мгновений. Потом, ощущая дрожь в ногах, он пошёл по пляжу, осматривая джунгли. Он узнал мангровые деревья, пальмы — их было много, как дома. Он спрашивал себя: насколько далеко тянется этот новый остров? И он спрашивал себя, были ли здесь, в конце концов, люди?
Роча слегка взвизгнула. Он поспешил в её сторону.
Сквозь густую растительность что-то двигалось. Оно было тяжёлым, однако двигалось совершенно бесшумно. Была в этом существе пугающая рептильная неподвижность, которая вызвала к жизни глубокий первобытный страх в их сердцах. И вот оно появилось перед ними, выскользнув из подлеска.
— Чудовища, — прошептала Роча. — Мы приплыли на землю могучих чудовищ.
Они смотрели друг другу в глаза, с трудом дыша, мокрые от пота. А потом они рассмеялись — их страхи сменились возбуждением.
Они с трудом дошли до каноэ, чтобы забрать оттуда древесину и разжечь огонь — первый рукотворный огонь, который когда-либо видела эта огромная земля.
Но не последний.
II
Северо-западная Австралия. Примерно 51 000 лет до нашего времени
На косе каменистого пляжа Йана собирал мидии. Он был голый, на нём был лишь пояс, с которого свисали сетчатые мешки, в которых находились его трофеи. Его кожа была тёмно-коричневого цвета, а курчавые волосы шапкой покрывали голову. В возрасте двадцати одного года он был худощавым, сильным, высоким и очень здоровым — за исключением слегка высохшей ноги — последствий перенесённого в детстве полиомиелита.
Весь покрытый потом, он оторвался от своей работы. На западе солнце садилось за океан, как всегда. Прищурившись, он различил каноэ с аутригерами, и силуэты, выглядевшие очень худыми из-за блеска на поверхности моря: люди, скользящие по воде. День заканчивался, мешки у пояса Йаны были тяжёлыми.
Хватит. Он повернулся и медленно побрёл назад по косе. Во время ходьбы он слегка прихрамывал.
По всему побережью люди возвращались домой — словно ночные бабочки на свет, они двигались к струйкам дыма, которые уже поднимались в небо. Здесь жило множество людей — небольшие тесные общины, кормящиеся за счёт ресурсов моря и рек.
С того момента, когда нога человека впервые ступила по Австралии, сменилось уже примерно пятьдесят поколений. Эйан и Роча вернулись домой, принося новости о том, что они нашли, и за ними последовало ещё больше людей. А их потомки, по-прежнему сохраняя свой уклад жизни, основанный преимущественно на морском и речном промысле, расселились вдоль побережья тогдашней ещё большей территории Австралии, и по рекам проникли на красные равнины внутренней части материка. Но Эйан и Роча были первыми. Их духи по-прежнему переходили из поколения в поколение — сам Йана носил имя и был вместилищем души самого Эйана — а историю о том, как они одолели море, перелетев его на лодке, окаймлённой перьями чайки, и как сражались против гигантских змей и других чудовищ, высадившись здесь, по-прежнему рассказывали шаманы, когда темноту разгонял лишь свет костров.
Йана добрался до своего дома. Его люди жили в поселении, состоящем из нескольких навесов под защитой сильно разрушенного песчаникового утёса. Земля была усыпана мусором, оставленным народом моря: каноэ, аутригеры и плоты на ночь вытаскивали на берег, дюжина гарпунов была приставлена друг к другу пирамидой, и повсюду кучами лежали сети — наполовину сделанные или наполовину починенные.
На открытой площадке в центре поселения из брёвен эвкалипта был сложен большой общий костёр. Костры меньшего размера горели в выложенных булыжниками очагах хижин. Камни, служащие плитами, помещали на большие костры, и мужчины, женщины и старшие дети занимались чисткой и потрошением рыбы. Дети помладше бегали повсюду, создавая проблемы и шум, как всегда делают дети, но они же поднимали всем настроение, и это помогало всем держаться общества друг друга.