Эволюция
Шрифт:
Древо играло свою роль даже в воспроизводстве людей.
Сексуальные отношения всё ещё сохранялись — но они были исключительно гомосексуальными, потому что сейчас остался только один пол. Секс служил исключительно для укрепления социальных связей, для удовольствия и отдыха. Людям больше не был нужен секс для размножения, и даже для объединения генетического материала. Всё это делало Древо. Оно забирало в свой сок жидкости тела от одного «родителя» и, распределяя их по всей своей могучей массе, смешивало их и доставляло в тело другого «родителя».
Однако люди по-прежнему рожали сами. Последняя
Конечно, отбор по-прежнему действовал — но своеобразно. Только те индивидуумы, которые хорошо взаимодействовали с Древом и друг с другом, были окружены его заботой, и им позволялось внести свой вклад в циркулирующий по Древу поток зародышевого материала. Больные, слабые и уродливые удалялись с растительной безжалостностью.
Такое тесное сближение биологии растения и животного могло бы показаться маловероятным. Но при достаточном количестве времени адаптация и отбор смогли превратить хрипло дышащую воздухом лопастепёрую рыбу с лёгкими в динозавра, человека, лошадь, слона или летучую мышь — и даже в кита, обратно в рыбообразное существо. По сравнению с этим соединение людей и деревьев посредством пуповины было достаточно тривиальным образчиком конструирования.
В мифах исчезнувшего человечества встречался своего рода предвестник этого нового уклада жизни. Легенды Средневековья о Тартарском барашке рассказывали о баранце — дереве, внутри плодов которого, как считалось, находились крохотные ягнята. Все легенды человечества сейчас уже были забыты, но история о баранце, о слиянии животного и растения, отозвалась странным эхом в эти далёкие времена.
Но у всего была своя цена, как всегда. Сложный симбиоз с Древом вверг постлюдей в своего рода застой. Через какое-то время тела Последней и её вида специализировались к существованию в условиях жары и сухости, упростились и стали функционировать успешнее. Как только установилась эта ключевая связь, Древо и люди стали настолько хорошо приспособленными друг к другу, что никто из них больше не мог изменяться быстро.
С тех пор, как змеящиеся пуповины начали проникать червями в глубины животов послелюдей, с тех пор, как люди впервые воспользовались защитной оболочкой из листвы баранца, двести миллионов лет пролетели незамеченными.
Но даже сейчас, даже после того, как прошло столько времени, символические связи оставались слабыми по сравнению с более древними силами.
В своей медленной растительной манере Древо пришло к выводу, что пока люди не могли позволить себе ещё одного ребёнка. Младенец Последней рассасывался — её вещество возвращалось Древу.
Это был древний расчёт: в трудные времена выгоднее было пожертвовать уязвимыми молодыми особями и поддержать жизнь зрелых индивидуумов, которые могли бы размножаться, когда условия станут лучше.
Но ребёнок
Это был первобытный расчёт, древняя история, повторявшаяся вновь и вновь, во времена Пурги, Юны и бесчисленных прародительниц, затерянных во тьме, которых даже трудно представить себе. Но даже сейчас, в конце времён, дилемма так жестоко жгла мозг Последней, словно она только что родилась в адском пламени.
Решение было принято за считанные мгновения. В итоге связь матери и ребёнка победила обязательства, возникающие у симбионтов по отношению друг к другу. Она погрузила руки в ватообразный материал и вытащила своего ребёнка из кокона. Она вытянула чревный корень из детских кишок и убрала клочки белого волокна из её рта и носа. Ребёнок открыл рот с чмокающим звуком и стал вертеть головой в разные стороны.
Кактус с удивлением наблюдала за этим. Последняя стояла с открытым ртом, тяжело дыша.
И что теперь? Стоя и держа в руках ребёнка — воспротивившись Древу, которое давало ей жизнь — Последняя была предоставлена сама себе, находилась за рамками инстинкта или опыта. Но Древо пробовало убивать её ребёнка. У неё не было выбора.
Она сделала шаг от Древа. Затем ещё шаг. И ещё.
Пока она бежала, бежала мимо того места, где рылась в поисках соли — сейчас сфера пропала, исчезла из её памяти — она продолжала сжимать в руках своего ребёнка, а когда добралась до стены карьера, взобралась по ней наверх в один миг.
Она оглянулась назад, на большую яму, на её дно, утыканное мрачными, безмолвными силуэтами баранцовых деревьев. А рядом с ней была Кактус, бежавшая за нею с усмешкой, упиваясь неповиновением.
II
Земля была голая. Здесь росло несколько невысоких деревьев, а ещё кусты с твёрдой, как камень, корой и с игловидными листьями, и кактусы — мелкие и крепкие, как камешки, и вооружённые длинными колючками, снабжёнными токсином. Защищая свою воду, эти растения превратились в маленькие сгустки агрессии, и Последняя и Кактус знали, что лучше не платить такую опасную плату, если в этом нет крайней необходимости.
Приходилось смотреть, куда ставишь ногу или руку.
В тёмно-красном грунте пустыни были ямы. Они были ярко-красного цвета, немного похожие на цветы, едва различимые на фоне красной почвы, но в их центре зияла тьма. Глупые ящерицы и амфибии, и даже случайные млекопитающие могли неосторожно скатиться в эти терпеливо ждущие западни — и они больше никогда не выбрались бы из них, потому что эти ямы были ртами.
Эти смертельные утробы принадлежали существам, которые жили в узких норах под землёй. Бесшёрстные и безглазые, с лапами, редуцированными до похожих на плавники царапающих обрубков с когтями для рытья песка, это были грызуны — одни из последних остатков великих династий, которые некогда правили планетой.