Евпатий Коловрат
Шрифт:
Через некоторое время дружина Глеба, числом до двухсот воинов, спешной рысью пошла в сторону Рязани.
Поздним вечером, когда над окской поймой вспыхнули во множестве звезды и кровавым пламенем загорелся в лугах костер табунщиков, младший из князей убийц, Константин, также повел большой свой полк на Рязань.
Был этот Константин невысок ростом и широкоплеч; большая круглая голова его поросла темным волосом; такими же темными были у него глубоко посаженные глаза. Этот князь он сидел в городце Мещерском — все время проводил в бранных походах, воевал мурому и ерзю 1 , доходил со своими войсками
[1]
мурома и ерзя — группы, на которые делилась мордовская народность
Глеб понимал, что войско на Рязань надлежало вести ему, чтобы сразу же занять большой стол. Но даже у него не достало сил обнажить меч на двух братьев Игоревичей, один из которых, Юрий, был спутником его детских лет.
— Пойди на Рязань, ты, брат, — сказал Глеб Константину. — Ополоница поможет тебе, и к утру завтра мы займем с тобой рязанский стол.
Полк Константина шел размашистой рысью. Хмельные воины перекрикивались и бряцали оружием. Склонив голову на грудь, Константин ехал молча. В его темных барсучьих глазах зеленым светом отражался ущербный месяц.
На выезде из большого леса, когда слышен стал стал лай псов на Рязани, полк Константина встретил ополоница.
Заслышав голос сотника, всадники осадили коней. Многие из них сошли с седел на землю.
Константин спросил ополоницу:
— С тобой ли головы князей-ослушников?
Вместо ответа Ополоница ударил Константина шестопером. Не успел сраженный князь упасть на землю, как весь полк был оцеплен. Опешившие воины Константина перемешались, попытались было взяться на мечи, но не сумели выстоять под напором и один за другим перешли на сторону победителей.
Наутро Глеб, ведя за собой половецких наемников, подступил к стенам Рязани.
Бой длился почти весь день. Видя малую силу осаждавших, рязанцы раскрыли ворота и вступили с половцами врукопашную. Половцы дрогнули и побежали. Победа рязанцев была полной. Среди мертвых Глеба не нашли. Много дней спустя прибежал в город толмач 2 и сказал, что князь-убийца утек вслед за половецкой ордой на Дон.
Константина же верные слуги увезли в Киев, и оправившись от раны зломысленной князь много лет бесславно воевал против Даниила, князя Галицкого.
[1]
мурома и ерзя — группы, на которые делилась мордовская народность
КНЯЖОЙ ПЕСТУН
С того времени Ополоница сделался самым ближним человеком князю Юрию.
Одногодки, оба лихие наездники, князь и Ополоница почти не расставались: вместе рыскали по степям, где паслись отбитые у кочевников табуны коней, спали под одним плащом и пополам делили хлеб из дорожной кисы 3 .
В долгих беседах Юрий познал тонкий ум воина. Он любил рассказы Ополоницы о его скитаниях в Черниговской и Северской землях. Родом Ополоница был из Коломны. Оставшись сиротой, он ушел с паломниками в Киев и несколько лет жил в Лавре на послухе. Там он научился разбирать по столбцам грамоту и от древних монахов, ведущих летопись, прознал об эллинской премудрости и о философах Рима. Однако монастырская тишина скоро детине наскучила. Взял он у старцев благословенье и ушел в войско князя Черниговского. Оттуда его переманил к себе рязанский Глеб, умный и пытливый князь, помышлявший о главенстве над Русской землей.
[1]
мурома и ерзя — группы, на которые делилась мордовская народность
Не один раз спрашивал Юрий Ополоницу:
— Почто отшатнулся ты от Глеба? Ради чего обрекал свою голову мечу?
Ополоница отмалчивался. Но один раз он оторвал взгляд от ременной узды, что чинил, держа в коленях, и прямо посмотрел в глаза Юрию:
— Беды не хотел для Руси. Сядь Глеб на Рязани — быть бы братоубийственному разорению.
— Но о себе-то ты как мыслил?
— Воин думает не о себе, а о победе, князь. Мне смерть не страшна…
Жил Ополоница за деревянной церковью, над самой кручей горы, что спадала к задумчивой речке Серебрянке. Перед крыльцом его узорчатого крыльца густо росли кусты смородины и дикого малинника, а среди кустов стояло несколько пчелиных колод.
Заходил иногда князь Юрий и просиживал допоздна, угощаясь наливками и хмельной брагой.
И вот однажды, сидя против Ополоницы за дубовым столом, сказал Юрий воину:
— Со смертью брата Ингваря великое бремя легло на мои плечи. Рязань — княжество не малое. Сына готовить на княженье надо, а кому доверишь это? Няньки и мамки ослабят у мальчонки душу, время же наше требует от князя силы духа и ратной доблести.
Ополоница поднял на князя свои задумчивые серые глаза.
Князь отнял из ковша, стер с усов бражную пену и вдруг положил свою маленькую сильную руку на плечо воину и сказал:
— Возьми сына моего на уход и выучку, Ополоница. Тебе только могу я препоручить моего первенца.
Воин встал и тяжело прошелся по горенке. Под его шагами заныли рубленые половицы. Князь провожал его ожидающим взглядом.
Наконец Ополоница остановился перед Юрием и тихо выговорил:
— Великую честь оказываешь ты мне, княже, но и не малый будет с меня спрос…
— Возьми моего Федора! — еще раз попросил князь.
— Возьму, Юрий Игоревич. Только дай ты мне полную в его науке свободу. Как сына стану жалеть я княжича, но трудным искусом придет он к своей зрелости и ко княжению. Будет он воин, людям своим судья и защитник, княжеству рязанскому мудрый устроитель.
— Будь по-твоему! — И князь обнял воина.
Было это незадолго до весеннего праздника Ярилы. Княжичу Федору исполнилось в ту зиму двенадцать лет. Это не погодам рослый, но тонкий в кости, светловолосый и голубоглазый юноша. Федор играл с дворовыми ребятишками в писанки. Пунцовые, лазоревые, изумрудные и золотые яйца катались по тонким дощечкам и то откатывались по луговинке в сторону, то наскакивали на чужие яйца, сталкивались, и тогда — чья взяла: либо бита, либо цела.
Федор проигрывал уже второй карман писанок, когда его покликал с крыльца терема отрок:
— Князь-батюшка зовет к себе в горницу, княжич!
Федор вытер пыльные ладони о полы камчатого кафтанчика, поправил сбившуюся на потный лоб шапочку и побежал к крыльцу. Он был напуган нечаянным зовом. Его редко допускали в большую горницу, и теперь он подумал, что батюшка недоволен им и строго накажет.
Но лицо Юрия было благодушно. Не поднимаясь с низкой резной скамьи, он поманил к себе сына, взял его за плечи и поставил перед собой.
— Полно быть тебе с мамками, Федя. Ты уж большой стал. Отныне перейдешь жить к воинам и отрокам, и вот тебе наставник и пестун.