«Евразийское уклонение» в музыке 1920-1930-х годов
Шрифт:
Принцип личных свобод и индивидуального самоопределения, выдвинутый всеми европейскими революциями, с течением времени обратился в жесткий социальный индифферентизм, при котором судьба и социальное положение каждого человека не гарантируются ничем, кроме его самого. И даже право на гражданство должно, в сущности, каждым завоевываться,и при этом в условиях всеобщей и беспощадной конкуренции, что должно утомлять и ожесточать не одних отсталых и выбитых из строя неудачников. Естественно, что среди непрекращающейся жизненной тревоги и бесплодной социальной динамики в широких массах начинает возникать жажда социальной стабильности и искания иной жизненной системы, при которой личная судьба человека гарантироваласьбы какой-либо обязательной и объективной инстанцией. Именно в этом нужно искать корни европейского коммунизма и все растущее сочувствие «русскому» принципу несвободного равенства,выдвигаемого самой жизнью взамен распадающегося, ему противоположного «западного» принципа свободного неравенства,при котором действительно[е] неравенство прикрывается якобы свободой, а свобода погибает в неравенстве.
В некритическом сочувствии европейского пролетариата и радикальной интеллигенции всему происходящему в России есть много слепой наивности и непонимания. Возникнув в определенной
575
Понятие «страхового государства» является, естественно, всего лишь одним из аспектов проблемы «идеократического государства», выражая лишь социально-этическую ее сторону и не касаясь религиозной, исторической, этнографической и иных областей, объемлющих системы «идеократии».
Основа принципа страхового государства, заданного в советской народной автократии, заключается в том, что не только праваи обязанности, но и само понятие гражданства,понимаемого во всем объеме этого слова, должны быть первично и изначально гарантированы.Каждая личность в конечном итоге страхуется всем государством, путемустановления восходящей и неразрывной пени последовательных «гарантийных инстанций», причем система экономических и социальных гарантий идет параллельно системе политического оформления, что дает возможность отождествить сферу политики со сферой экономики, безнадежно разъединенные на Западе. Таким образом, политика «экономизируется», а экономика «политизируется»,в результате чего должна создаться некоторая новая монистическаясистема широкого человеческого общежития. Что же касается «последнего» обоснования подобной конструкции, то оно должно заключаться в первичном законе социальной этики, согласно которому этическая целеположенность жизни вообще для всех и каждого пропорциональна степени действительного соучастиявсех и каждого. Иначе говоря, в нарождающейся социально-политической интуиции новой России понятие социального взаимоучастия имманентно понятиям жизненной цели и ее этического смысла.
Крайне неожиданно, что русская революция, зажженная восьмидесятническим коммунизмом, для которого верховным принципом является лишь гедонистический принцип справедливого распределения благ, в своей глубине неожиданно раскрывает «философию общего дела». Одна возможность подхода к разрешению через революцию основной проблемы современности — проблемы новой государственности — поднимает над Россией потолок на безмерную по сравнению с европейским уровнем высоту и делает территорию русской революции тем местом, где проблемы двадцатого века если не разрешены, то поставлены на разрешение, в то время как Запад в процессе защиты своих буржуазных основ эти проблемы не только не ставит, но и разучился их понимать. Как бы ни относились в Европе к тому, что делается за нынешними стенами России, можно, однако, с твердостью сказать, что без той травмы, которая была нанесена и по сей день наносится русской революцией социальной совести всех современных поколений, — первая четверть двадцатого века обозначилась бы в новой истории как эпоха безнадежной глухоты и морального окоченения.
Когда-то Запад влек к себе беспокойных русских людей, задыхавшихся под низкой крышей России своим океаническим ветром,легким и просторным. Не наступит ли время, когда этот ветер, все более затихающий в Европе, поднимется над континентом Евразии, и не станет ли очень скоро для новых европейских поколений этот континент тем, чем когда-то была «океаническая» Европа для русских «бегунов» и искателей правды — новым океаном, где легко дышится, — новым Западом.
Оставляя в стороне идеологическую формулу современной России и подходя формально-аналитически к ее политико-экономической структуре, можно, пожалуй, определить Советский Союз как своеобразную форму политико-экономического этатизма [577] . Советский этатизм является перерождением революционного коммунизма, нашедшего в нем при переходе к организации политической жизни и народного хозяйства наиболее родственные себе формы государственной системы. Этим определяется его связь с революцией. Однако в равной мере политико-экономическая структура СССР может быть поставлена в связь не только с революционными русскими процессами, но и со всем строем современности. Советский этатизм, взятый чисто формально, несомненно является одним из возможных ответов на поставленную всей современностью проблему интеграции экономических сил, обобществления производственной культуры и универсализации социальных форм общежития. Опять-таки оставляя в стороне вопрос оценки, нельзя не усмотреть особого смысла в сочетании таких, может быть противоречивых, явлений, как растущие во всемирном хозяйстве концентрация финансового капитала и трестирование промышленности, связанные со стандартизацией и рационализацией производства, установление Лиги Наций как попытки надгосударственного объединения, все усиливающееся влияние американского капитала, выступающего как почти не имеющий себе конкурента регулятор международно-экономических отношений, не говоря уже о стоящих в другом плане интернациональных рабочих организациях. Все это показатели единого интегрирующего процесса, связанного с общим типом современной культуры. Поскольку эти тенденции далеки от установления всемирного согласия и единой формы организации человечества, постольку можно говорить о том, что система национально-государственного партикуляризма кончается и на замену
576
В этой и двух последующих статьях Сувчинского исправлены неизбежные в подобной публикации грамматические ошибки, устарелые орфография и пунктуация; все конъектуры принадлежат составителю. В конце «Нового „Запада“» вместо ожидаемых вопросительного или восклицательного знаков Сувчинский ставит утвердительную точку. Мы ее сохраняем.
«Новый „Запад“» — одна из важнейших историко-политических статей Сувчинского, в известном смысле ее можно считать ответом на давнее (30 июля 1922 г.) письмо Прокофьева, в котором последний упрекал Россию начала 1920-х в заниженном «потолке» культурной деятельности и свобод: «при взмахе молоток будет ударяться о притолоку» (СУВЧИНСКИЙ, 1999: 74) — и уговаривал Сувчинского повременить с возвращением на родину. Историческое и эстетическое мирочувствие Прокофьева Сувчинскому было близко: тем пространнее и серьезнее был вынашивавшийся почти семь лет ответ. Позиция Сувчинского, отражающая зрелый этап евразийской философии истории, — за пределами чистого «самобытничества» или «западничества». Он — западник и именно потому не приемлет состояния западного мира, в котором живет, внутренне соглашаясь с выстраивающейся, как ему видится, на евразийском востоке западного мира альтернативой чисто европейскому западу — новым миром общего дела, взаимного социального кредита и солидарности, новым Западом,очертания которого совпадают, как ему видится, с СССР. Именно там в позитивной форме ставится, по мнению Сувчинского, вопрос о включении отрицаемой Европой революционности в процесс «непрестанной координации принципа с жизнью, <…> постепенного усложнения первоначальной революционной темы», хотя русское решение и ограничено «принципом несвободного равенства». Сувчинский также и самобытник и потому верит в осуществимость «общего дела» именно в России. Читатели могут сравнить историческую реальность с надеждами автора: разрыв слишком велик. Эго как раз тот момент, в котором евразийство, вопреки собственным интенциям исправить глубоко ошибочный с правоверно евразийской точки зрения коммунистический проект, готово перейти к полному признанию данного проекта и обслуживанию — на определенных условиях. Лично сам Сувчинский от этого удерживается. Статьи «Pax Eurasiana» и «О современном евразийстве» объясняют — почему и как. Но возможность безвозвратного перехода в чисто коммунистический лагерь остается, и судьбы левых евразийцев Дмитрия Святополк-Мирского и Сергея Эфрона, совершивших этот переход, возвратившихся в СССР и там погибших, — наглядное тому свидетельство.
577
Понятие этатизма берется здесь в особом смысле. Обычно этот термин применяется для обозначения гипертрофии государственной сферы по сравнению с другими. В России происходит существенное перерождение и огосударствление всего социалистического тела.
Русская революция отчетливо определила Россию как самодовлеющий евразийский мир. Самодовление это определяется, прежде всего, установлением новой формы политико-экономической централизации, которая могла создаться вследствие сочетания организационного централизма революции с конкретными географически-экономическими условиями России-Евразии.
Можно и должно признавать универсальное значение и влияние русской революции, и в частности значение ее рабоче-трудовых лозунгов, но независимо от действия и судьбы ее революционной идеи следует уже теперь видеть в чисто государственном оформлении новой России величайшее явление и фактор всей международной жизни.
Русский революционный этатизм не только спас Россию политически, охранив ее государственную цельность и экономически страхуя ее независимость, но и вывел Россию из ее дореволюционного провинциализма, поставив ее на передовую линию современных интегрирующих процессов. Поэтому революционный этатизм при всех его эксцессах правильно определил и стиль русского государственного самоутверждения как pax eurasiana
Таким образом, описывая намечающуюся тему мирового районирования и пытаясь обозначить основные средоточия политико-экономического равновесия, необходимо определить Советскую Россию как одно из основных слагаемых системы, в которую кроме нее входят Европа как некое континентальное объединение, определяющееся преимущественно тенденцией политического единства (Лига Наций), межконтинентальное британское объединение (Англия, доминионы и колонии) и, наконец, САСШ с их неограниченно растущей сферой влияния.
Всякое контрреволюционное разгосударствливание советской политико-экономической организации неминуемо должно деградировать политико-экономическое самодовление России и низвести ее формально и типологически на роль фактора (может быть, и существенного), но только внутриевропейского. Подобная политико-экономическая деградация не может не быть сопутствуема новым эксцессом культурного европоклонства, который на этот раз окончательно выбьет Россию с своего собственного исторического пути.
Также бесплодно и вредно думать, что Россия может встать на путь американского, все-таки индивидуалистического сверхкапитализма. Современный политико-экономический тип Соед[иненных] Штатов не может быть повторен уже потому, что он является органическим результатом взаимодействия условий месторазвития, постепенной иммиграции и смешения рас и национальностей.
Таким образом, Россия может и должна быть в системе мировых сил лишь аналогомСоединенных] Штатов, что может быть достигнуто осознанием и закреплением трех основных моментов русского исторического и современного типа. Эти моменты могут быть сформулированы следующим образом: первичная религиозно-культурная субстанциярусско-евразийских народов; революциякак совокупность идей и процессов, приведших к созданию современного типа России, и система следствий революции,выражающаяся формально в советском федерализме и экономическом этатизме. Этнографическое и географическое своеобразие России само по себе недостаточно для целостного закрепления будущей международной роли России. Это своеобразие должно быть нераздельно связано и [с]лито со своеобразием социально-экономической структуры, посредством которой Россия будет и в будущем осуществлять свою идеологическую и культурную мировую гегемонию. России органически чужда стихия империализма и колониального владычества. Идея и осуществление трудового антикапиталистического государства, вырастающего из русской революции, сочетаясь с этими основными свойствами русского типа, должны в будущем дать то духовное и материальное богатство и единство, которые на совершенно иных основаниях сделают Россию способной к соревнованию не только с Европой, но и с Америкой.