Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма
Шрифт:
(Основана на первоначальной структуре Мариано Грондоны, доработанной при участии Ираклия Чконии, Лоуренса Харрисона, Рональда Инглхарта и Маттео Марини)
1. Религия. Религия может быть влиятельной – а в некоторых случаях и главной – силой прогресса в той мере, в какой она воспитывает рациональность и объективность, стимулирует накопление богатства и побуждает к этичному поведению. Эта характеристика ухватывает самую суть протестантской этики, которой Макс Вебер приписывал заслугу быть причиной зарождения капитализма. Она находит отражение во многих последующих факторах данной типологии, таких как судьба, этический кодекс, образование, труд, бережливость, предприимчивость и отношение к инновациям.
Религия – или, когда мы говорим о конфуцианских странах, этический кодекс – является важным источником ценностей, которые могут долгое время сохраняться и после того, как религиозные практики начнут приходить в упадок, что можно наблюдать на примере лютеранских стран Скандинавии. Эти ценности могут содействовать или препятствовать демократии, экономическому развитию и социальной справедливости. В работе «Демократия в Америке» Алексис де Токвиль замечает: «[Британские поселенцы] принесли в Новый Свет христианство, которое точнее всего можно определить как демократическое и республиканское. С самого начала и до нынешнего времени политика и религия жили в согласии» [36] .
Если же религия воспитывает в людях иррациональность, не дает стремиться к материальным целям и основное внимание уделяет потустороннему миру, ее последователи скорее всего будут безразличны к экономическому развитию. При этом они также будут склонны к пассивности и покорности, которые являются благоприятной почвой для авторитаризма и несправедливости.
Бассам Тиби пишет, имея в виду величие ислама в первые столетия его существования: «Читая Коран и изучая его заповеди… я… нахожу в исламе глубокую приверженность рационализму и стремлению к успеху, а также обращенность к делам этого мира… но я не встречаю этого духа у современных мусульман» [37] .
Подобно тому как Гаити является прототипом общества, противящегося прогрессу, вуду служит прототипом религии, воспитывающей иррациональность.
Рональд Инглхарт, анализируя взаимосвязь приведенной типологии с данными, полученными в рамках его проекта World Values Survey, сделал интересное наблюдение: «Сильный акцент на религии отрицательно коррелирует с прогрессом [несмотря на исключительность Америки в этом отношении]. Общества, в которых религия сочетается с рационализмом, преследованием материальных целей и сосредоточенностью на посюстороннем мире, обычно придают гораздо меньшее значение религии» [38] . В этом высказывании Инглхарта громким эхом отдаются прозвучавшие более двухсот лет назад слова основателя методизма Джона Уэсли: «Я опасаюсь того, что там, где растет богатство, в той же мере уменьшается религиозное рвение. Поэтому… я не вижу возможности, чтобы возрождение подлинного благочестия… могло быть продолжительным. Ибо религия неминуемо должна порождать как трудолюбие, так и бережливость, а эти свойства, в свою очередь, обязательно ведут к богатству. Там же, где увеличивается богатство, создается благодатная почва для гордыни, страстей и привязанности к мирским радостям жизни во всех их разновидностях» [39] .
2. Судьба. И опять-таки Тиби находит в Коране слова, которые могут быть истолкованы как прогрессивный взгляд на судьбу: «Всякое выпадающее тебе благо… от Аллаха, а все зло – от тебя самого» [40] .
Но я нахожу эти слова двусмысленными: если считать, что благо приходит только от Аллаха, то подрывается сама идея ответственности человека за свою судьбу, хотя Коран и возлагает на людей обязанность избегать зла. В любом случае, заключает Тиби, «воздействие фаталистического мировоззрения можно наблюдать в реальности, хотя оно и опровергается… исламским откровением».
3. Ориентация во времени. «Пунктуальность не относится к числу сравнительных преимуществ Латинской Америки», – писал журнал The Economist в статье, посвященной национальной кампании за пунктуальность, провозглашенной президентом Эквадора Лусио Гутьерресом, который появился на церемонии ее начала «в самую последнюю минуту» [41] . По оценке общественной организации Prticipaci'on Ciudadana («Гражданское участие»), инициировавшей эту кампанию, опоздания обходятся Эквадору более чем в 700 млн долл. в год – больше 4 % ВВП.
Эквадорская кампания за пунктуальность впоследствии стала темой статьи в журнале New Yorker, автор которой, Джеймс Шуровьески, писал: «Установки по отношению ко времени имеют тенденцию пронизывать собой практически все аспекты культуры. В суперпунктуальных странах вроде Японии пешеходы ходят быстро, коммерческие сделки происходят
В связи с этим Тиби упоминает египетскую расшифровку аббревиатуры IBM: Inshallah (если на то будет воля Аллаха); Bukra (завтра); Ma’lish (не имеет значения).
4. Богатство. Мировоззрение, представляющее мир как игру с нулевой суммой, подавляет инициативу, потому что любой выигрыш одного неизбежно оказывается проигрышем кого-то другого. Во многих традиционных обществах действует психология «раков в корзинке»: если кому-то удается «выбраться наверх», к нему начинают применяться всевозможные санкции, тянущие его назад, включая перераспределение его богатства между остальными членами общества. Человек чувствует себя оскорбленным, если кто-то другой более успешен; эта темная сторона человеческой природы, вероятно, служит источником чувства злорадства, удовлетворения от зрелища чужих неприятностей – удовлетворения, которое становится еще сильнее, если человек, испытывающий трудности, – какая-нибудь знаменитость (например, Марта Стюарт [43] ).
Согласно антропологу Джорджу Фостеру, для крестьянских обществ во всем мире характерно восприятие мира как игры с нулевой суммой. В этой «универсальной крестьянской культуре» господствует «представление об ограниченности блага», которое Фостер определяет следующим образом: «Говоря о “представлении об ограниченности блага”, я имею в виду, что поведение крестьян в самых разных сферах жизни структурировано так, что это позволяет предположить: весь окружающий мир – природу, общество и экономику – они воспринимают таким образом, как если бы все нужное для жизни – земля, богатство, здоровье, дружба и любовь, мужество и честь, уважение и статус, власть и влияние, защищенность и безопасность – имелось в нем всегда в ограниченном количестве и всегда – в недостаточном… Все это и многое другое из “хороших вещей” не только существует в ограниченном и недостаточном количестве, но и найти способ сделать так, чтобы всего этого стало больше, крестьяне совершенно не в силах» [44] .
5. Знание. Очевидно, что если общество не относится уважительно к фактам, то это крайне неблагоприятно для него не только в плане производительности, конкурентоспособности и экономического развития, но и с точки зрения возможности создать демократические и справедливые институты. Это в особенности относится к фактам (и их интерпретациям), которые ставят под вопрос самоуважение и идентичность, – это наблюдение приводит на ум слова Бернарда Льюиса: «Когда люди видят, что дела идут из рук вон плохо, они склонны задавать себе один из двух вопросов. “Что мы сделали не так?” – таков первый вопрос. “Кто виноват в наших несчастьях?” – таков второй. Из второго родятся теории заговора и паранойя. Первый же ведет к совершенно иной модели мышления: “Каким образом мы можем исправить ситуацию?”» [45] Дэвид Ландес отмечает: «Латинская Америка во второй половине XX века выбрала доктрину “зависимости” и паранойю. Япония же столетием раньше задалась вопросом:
“Каким образом можно исправить ситуацию?”» [46] В рукописных заметках на черновике нашей типологии Майкл Новак добавил к словам «Практическое, верифицируемое; значение имеют факты», помещенным в колонку, характеризующую тяготеющие к прогрессу культуры, фразу: «Эволюционная космология, в соответствии с которой должны процветать прогресс и свобода».
6. Этический кодекс. Жесткость этического кодекса оказывает глубокое воздействие на ряд других факторов, в том числе на такие, как верховенство закона / коррупция, радиус идентификации и доверия, общественные связи. Три этих фактора попадают в рубрику «социальное поведение», но этический кодекс сильно связан и с экономическим поведением. Он порождает поведение, формирующее доверие, а доверие имеет центральное значение для экономической эффективности, как подчеркивает Вебер, говоря об этических проповедях Бенджамина Франклина [47] . То, что скандинавские страны занимают очень высокие места в экономических индексах, почти наверняка связано с тем фактом, что они занимают сравнительно высокие места по шкале доверия World Value Survey (табл. 1.2).
И наоборот, Уганда находится в самом низу и по индексу конкурентоспособности, и по индексу доверия. Она, как и Гаити, относится к числу стран, где сохраняются традиционные религии, включающие в себя колдовство, нередко существуя в тандеме с христианством или, как в Уганде, с исламом.
Демократия первоначально возникла и прижилась в тех странах, где укоренена ценность честной игры по правилам, имеющая центральное значение для англо-протестантской традиции. В этом состоит ключевой элемент в подмеченном Токвилем сродстве между американской культурой и демократией. Что касается католических стран, в которых установление демократии происходило с большим запозданием, я хочу привести наблюдение Вебера: «Кальвинистский Бог требовал от своих избранных не отдельных “добрых дел”, а святости, возведенной в систему. Здесь не могло быть и речи… о характерном для католицизма, столь свойственном природе человека чередовании греха, раскаяния, покаяния, отпущения одних грехов и совершения новых» [48] .
7. Житейские добродетели. Хорошо сделанная работа, опрятность, учтивость, пунктуальность – это «смазка», необходимая для функционирования экономических и социально-политических систем. Как демонстрируют более 700 млрд долл., теряемые Эквадором из-за опозданий, житейские добродетели могут выражаться во вполне конкретных экономических показателях. Пунктуальность характерна для всех 15 стран, занявших высшие места в последнем Индексе конкурентоспособности Мирового экономического форума, из которых 8 – протестантские, а 2 – конфуцианские (Сингапур и Япония).
36
Alexis de Tocqueville, Democracy in America (London: David Campbell Publishers, 1994), p. 300. [Токвиль А. де. Демократия в Америке. М.: Прогресс, 1992. С. 220–221.] Далее Токвиль утверждает, что католичество тоже взращивает демократию, пока оно отделено от государства.
37
Bassam Tibi, “Political Innovation in the Gulf: Society and State in a Changing World,” presented at the ninth annual conference of the Emirate Center for Strategic Studies, Abu Dhabi, January 10–13 2004.
38
Inglehart, “Testing the Progress Typology,” Table 5.
39
Цит. по: Max Weber, The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism (London and New York: HarperCollins Academic,1992), p. 175. [Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 200.]
40
Tibi, “Political Innovation in the Gulf,” p. 13.
41
The Economist, November 22, 2003, p. 38.
42
James Surowiecki, “The Financial Page: Punctuality Pays,” New Yorker, April 5, 2004.
43
Американская телеведущая, автор книг по кулинарии и предприниматель. В начале 2000-х была осуждена за использование инсайдерской информации при торговле акциями. – Прим. ред.
44
George M. Foster, “Peasant Society and the Image of the Limited Good,” in Jack M. Potter, May N. Diaz, and George M. Foster, eds., Peasant Society: A Reader (Boston: Little Brown, 1967), p. 304. (Курсив в оригинале. – Л. Х.)
45
Bernard Lewis, “The West and the Middle East,” Foreign Affairs (January— February 1997), p. 121.
46
David Landes, “Culture Makes Almost All the Difference,” in Culture Matters, p. 7. [Культура имеет значение. С. 44.]
47
Weber, The Protestant Ethics, 48–50. [Вебер М. Указ. соч. С. 73–76.]
48
Ibid., p. 117. [Там же. С. 152.]
Таблица 1.2
Достижения скандинавских стран и уровень доверия в них
8. Образование. Ценность, придаваемая образованию как мужчин, так и женщин, тесно связана с модернизацией. Она испытывает сильное влияние религии или этического кодекса: протестантизм и иудаизм, в отличие от католицизма, поощряли образование, потому что иначе верующие не смогли бы читать Библию; в конфуцианстве ученость занимает высшее место на шкале авторитета; это подтверждается высоким положением ученых чиновников в императорском Китае. Стоит упомянуть, что в 1905 году более 90 % японских мальчиков и девочек начального школьного возраста посещали школу – больше, чем в любой другой стране того времени [49] .
Мы считаем, что именно образование является эффективным связующим звеном между человеческим и культурным капиталом. Нобелевский лауреат по экономике Гэри Беккер определяет человеческий капитал следующим образом: «Школьное обучение, компьютерные курсы, затраты на медицинское обслуживание и лекции о пользе пунктуальности и честности – тоже капитал. Это объясняется тем, что они приводят к росту заработков, улучшению здоровья, а также развивают полезные привычки и навыки человека на протяжении большей части его жизни. Поэтому экономисты рассматривают расходы на образование, подготовку, медицинское обслуживание и т. п. как инвестиции в человеческий капитал. Все это называется человеческим капиталом, так как люди не могут быть отделены от их знаний, умений, здоровья и ценностей таким же образом, каким они могут быть отделены от своих финансовых или физических активов» [50] .
9. Труд/достижения. Труд как средство достижения благополучия и хорошей жизни – это еще одна ценность, общая для протестантизма и иудаизма. В католической доктрине, унаследовавшей многие черты древнегреческой и древнеримской философии, хорошая жизнь отождествлялась с духовными предметами, созерцанием и художественными достижениями. Труд, особенно физический, ниже достоинства людей, принадлежащих к элите, это удел низших классов. Экономическая деятельность непрестижна. А если вспомнить о преимуществе, которое католическая доктрина отдает бедности («Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в Царствие небесное» (Мф 19, 24)), легко понять, почему и сегодня в католицизме сохраняется двойственность в отношении к капитализму.
Католические ценностные приоритеты по сути дела разделялись конфуцианскими странами – в случае Японии до второй половины XIX в., а в случае Южной Кореи, Китая и родственных ему Тайваня, Гонконга и Сингапура – до второй половины XX в. Однако из соображений национальной безопасности и авторитета экономическая активность, которая в конфуцианской традиции считается менее престижной, чем занятия ученого, солдата и крестьянина, была выдвинута на передний план. Результатом стало раскрепощение всех ценностей, которые объединяют конфуцианство с протестантизмом: образования, роли личных достоинств, бережливости, стремления к достижениям, житейских добродетелей.
Сходную трансформацию ценностей, имеющих отношение к экономической деятельности, претерпели и католические – теперь именуемые порой «посткатолическими» – общества Ирландии, Италии, Квебека и Испании, хотя неполнота этой трансформации очевидным образом проявилась во время нынешнего кризиса евро.
Данные World Value Survey подтверждают значимость того, как люди относятся к труду. Инглхарт приходит к выводу: «Внутренняя мотивация к труду положительно коррелирует с прогрессом. Общества, в которых труд воспринимается только как источник средств к существованию, демонстрируют низкий уровень прогресса» [51] .
10. Бережливость. Экономические «чудеса», явленные миру Японией, Южной Кореей, Тайванем, Гонконгом, Сингапуром, а сегодня также Китаем и Вьетнамом, во многом стали возможны благодаря очень высокому уровню сбережений. В 2001 г. в Сингапуре сбережения составляли 44,8 % ВНП, а в Китае – 40,1 % [52] . Высокий уровень сбережений в сочетании с такими конфуцианскими ценностями, как образование, почитание личных достоинств и стремление к достижениям, а также с экспортно-ориентированной экономической политикой в значительной мере объясняет эти чудеса.
Но бережливость не всегда является экономической ценностью – затянувшаяся экономическая стагнация последних лет в Японии частично может быть вызвана низким уровнем внутреннего потребления. Кроме того, бережливость не есть вечная ценность, о чем свидетельствует низкий уровень сбережений в США, плохо согласующийся с основами протестантской этики.
11. Предпринимательство. Йозеф Шумпетер, американский экономист австрийского происхождения, видел в предпринимательской функции основной двигатель экономики. Он доказывал, что одних сбережений и инвестирования недостаточно. Формула должна быть дополнена творческим духом человека: «Функция предпринимателей заключается в том, чтобы реформировать или революционизировать производство, используя изобретения или, в более общем смысле, используя новые технологические решения для выпуска новых товаров или производства старых товаров новым способом, открывая новые источники сырья и материалов или новые рынки, реорганизуя отрасль и т. д.» [53] .
Шумпетер считал, что предпринимательство требует «совершенно особых способностей, которые присущи лишь небольшой части населения» [54] . Думаю, в данном случае он был не прав в двух отношениях: (1) доля предпринимателей в обществе зависит от культуры: в Швеции культура, тяготеющая к прогрессу, порождает в относительном выражении намного больше предпринимателей, чем противящаяся прогрессу культура Аргентины, не говоря уж об исламском мире и Гаити; и (2) в культурах, тяготеющих к прогрессу, предпринимательство – гораздо менее элитистская функция, чем полагал Шумпетер: взрывная индустриализация и бурный рост торговли в США и Японии были осуществлены усилиями буквально миллионов предпринимателей, из которых кое-кто создал крупные предприятия, но гораздо большее число создало мелкие. Более того, предпринимательство не ограничено лишь частным сектором – государственные администраторы, внедряющие инновации, могут сыграть важнейшую роль в прогрессе общества, творчески разрабатывая и осуществляя политические меры.
Тот факт, что доля предпринимателей среди жителей Гаити мала, ставит под сомнение действенность магического рецепта решения проблемы неразвитости, предлагаемого перуанским автором Эрнандо де Сото в книге «Загадка капитала» [55] . Он, безусловно, прав, указывая на то, что, если собственность бедняков официально зарегистрировать, это может принести огромную выгоду, поскольку они получат возможность использовать ее в качестве обеспечения кредитов. Но проблема в том, чт'o именно такой человек сделает с заемными деньгами, если культура не сформировала в нем стремление к предпринимательству (не говоря уж об отсутствии благоприятного инвестиционного климата в таких странах, как Гаити – одна из тех, о которых пишет де Сото). Вероятно, реакция моего зятя-гаитянина на этот вопрос очень точно характеризует ситуацию: «Многие потратят деньги на то, чтобы уехать в США».
Контраст между англо-протестантским и иберо-католическим отношением к предпринимательству и глубина разделяющих их культурных различий тонко подмечены в дневнике американского ученого и дипломата Джона Л. Стивенса, который в 1839–1840 гг. путешествовал по Центральной Америке и после осмотра вулкана Масайя в Никарагуа записал следующее: «Я не мог не задуматься о том, как расточительно обходятся со щедрыми дарами Провидения в этой благодатной по климату, но бедствующей стране! В моей стране этот вулкан стал бы настоящим сокровищем, с хорошей гостиницей на вершине, с ограждением вокруг кратера, чтобы дети не могли свалиться, с лестницами, зигзагами спускающимися в кратер, и стаканом ледяного лимонада на дне» [56] .
12. Готовность к риску. Готовность к риску неразрывно связана с предпринимательством. И то и другое – производные от мировоззрения, в частности от представлений о знании и о способности человека влиять на собственную судьбу. В фаталистических культурах риск скорее всего будет считаться не поддающимся расчету, так как он является следствием действия мистических сил. Невозможность просчитать риск может также поощрять авантюристическое поведение. В культурах, тяготеющих к прогрессу, ощущение контроля над своей судьбой в сочетании с готовностью учитывать реальные факты воспитывает способность оценивать вероятности и рассчитывать степень риска.
13. Конкуренция. Здесь будет уместно привести высказывание Грондоны: «Необходимость конкурировать ради достижения богатства и первенства есть характеристика обществ, благоприятных для развития. Конкуренция – это центральный элемент в успехе предпринимателя, политика, интеллектуала, профессионала. В сопротивляющихся развитию обществах… предполагается, что заменой ей будут солидарность, лояльность и сотрудничество… В сопротивляющихся развитию обществах отрицательное отношение к конкуренции отражает узаконенную зависть и утопию равенства. Хотя такие общества порицают соперничество и превозносят сотрудничество, последнее в них встречается намного реже, чем в «конкурентных» обществах. Фактически можно доказать, что конкуренция – это форма сотрудничества, при которой оба соперника выигрывают от необходимости выложиться до конца, как в спорте. Конкуренция питает демократию, капитализм и многообразие мнений» [57] .
14. Инновации. Понятие инноваций концептуально близко к предпринимательству и готовности к риску. На инновации точно так же оказывает мощное влияние мировоззрение, в особенности степень уверенности людей в том, что они в состоянии контролировать свою судьбу.
Открытость к инновациям – это ключевой фактор во многих историях успеха, речь о которых пойдет ниже. Она, например, сыграла главную роль в успехах ислама в первые века его существования, когда он возродил мудрость, знания и умения античной Греции, и в преобразованиях в Японии во время реставрации Мэйдзи, когда лидеры страны напрямую заимствовали или адаптировали к местным условиям разнообразные достижения Запада в образовании, технике, организации и администрировании, военной науке и во множестве других областей.
Что касается ислама, главным препятствием на пути прогресса в исламских странах вообще и в арабских в особенности Тиби считает нежелание учиться у других.
15. Продвижение в должности. Общество, предоставляющее посты в государственном или частном секторе самым способным и квалифицированным, может рассчитывать на достижение самых лучших результатов и на самый быстрый прогресс. Разумеется, в любом обществе при принятии решений о продвижении действуют субъективные факторы. Все дело в степени субъективности. В обществах, противящихся прогрессу, где степень доверия и идентификации с другими обычно низка, в решениях такого рода обычно превалируют субъективные факторы, в особенности семейные связи: кумовство в них – обычное дело, а личными достоинствами нередко пренебрегают. В обществах, тяготеющих к прогрессу, главным основанием для продвижения на высшие посты являются личные достоинства. Последние занимают центральное место в конфуцианстве и достаточно видное – в протестантизме и иудаизме.
16. Верховенство права / коррупция. Степень уважения к верховенству права непосредственно связана со строгостью этического кодекса. Помня о сопоставлении двух религий у Вебера, можно предположить, что протестантские страны будут менее коррумпированы, чем католические, – и это подтверждается Индексом восприятия коррупции Transparency International. Согласно рейтингу за 2010 г., из десяти наименее коррумпированных стран девять – преимущественно протестантские: четыре из пяти скандинавских (Исландия находится на 11-м месте), Новая Зеландия, Нидерланды, Австралия, Швейцария и Канада [58] ; а одна – конфуцианская: Сингапур. В рейтинге 179 стран католическая Испания занимает 30-е место, Италия – 67-е, а Аргентина – 105-е. США делит 22-е место с Бельгией; Чили занимает 2-е место. Любопытно, что протестантский Барбадос делит 17-е место с Японией.
Инглхарт в своем анализе описываемой здесь типологии на основе данных World Values Survey приходит к заключению: «Показатель коррупции, исчисляемый Transparency International… показывает поразительно сильную… корреляцию с человеческим прогрессом (прогресс тем более выражен, чем ниже уровень коррупции)» [59] . Он отмечает также, что в случае коррупции причинно-следственные связи действуют в обоих направлениях: «Можно утверждать, что правительственная коррупция подобна раковой опухоли, которая душит экономическое развитие, эффективное управление в сфере образования и гуманитарных услуг – буквально все составляющие здорового общества. Но одновременно можно утверждать, что в процветающем и эффективно управляемом обществе соблазн коррупции не столь силен. Хотя я думаю, что в первую очередь действует все-таки первая зависимость, однако готов признать и известную правоту второго утверждения» [60] .
49
Hara Hiroko and Managawa Mieko, “Japanese Childhood Since 1600.” Рукописный перевод на английский язык статьи из: Zur Sozialgeschichte der Kind-het, eds. Jochen Martin and August Nitschke (Freiburg/M"unchen: Verlag Karl Albert, 1985), p. 176.
50
Gary Becker, Library of Economics and Liberty, “The Concise Encyclopedia of Economics: Human Capital,” www.econlib.org/library/Enc/HumanCapital. html.
51
Inglehart, “Testing the Progress Typology,” Table 5.
52
The World Bank, World Development Indicators 2003, Table 3.15.
53
Joseph A. Shumpeter, Capitalism, Socialism and Democracy (New York: Harper, 1950), p. 132. [Шумпетер Й.А. Теория экономического развития. Капитализм, социализм и демократия. М.: Эксмо, 2007. C. 512.]
54
Ibid. [Там же.]
55
Hernando De Soto, The Mystery of Capital: Why Capitalism Triumphs in the West and Fails Everywhere Else (New York: Basic Books, 2000). [Сото Э. де. Загадка капитала: Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире. М.: Олимп-Бизнес, 2001.]
56
John L. Stephens, Incidents of Travel in Central America, Chiapas and Yucatan (New York: Dover Publications, 1969), Vol. II, p. 13.
57
Grondona, “A Cultural Typology of Economic Development,’ in Culture Matters, p. 49.
58
Сегодня католическое население Нидерландов и Швейцарии, возможно, превосходит по численности протестантское, но система ценностей в обеих странах была по большей части сформирована именно протестантизмом. Как отмечает Рональд Инглхарт в написанной им главе книги Culture Matters (p. 91 [Культура имеет значение. С. 121]), имеет значение «историческое влияние соответствующих церквей на общество в целом».
59
Inglegart, ‘Testing the Progress Typology,” p. 4.
60
Ibid., p. 2.
Таблица 1.3
* Некоторые страны делят места в рейтинге.
Состав десятки наименее коррумпированных стран поразительно близок к перечню первых десяти стран по Индексу конкурентоспособности и по еще одному существенному индексу. В 1998 г. группа экономистов подготовила для Национального бюро экономических исследований доклад о качестве государственного управления в мире, в центре внимания
17. Радиус идентификации и доверия. Со строгостью этического кодекса связано и то, в какой степени люди способны доверять и идентифицировать себя с другими людьми, не входящими в круг семьи и друзей. Я уже отмечал роль доверия как «смазки», обеспечивающей эффективность экономики. Это также довольно значимый фактор эффективности демократии. Если царит общее недоверие, как это имеет место во многих исламских и латиноамериканских обществах, люди не склонны отказываться от политической власти, так как преемник может обрушить на предшественника репрессии или полностью лишить доступа к политической власти в будущем.
Если человек идентифицирует себя с другими членами общества, то он с большей вероятностью будет добровольно платить налоги, участвовать в благотворительной и филантропической деятельности, сотрудничать с другими для достижения общих целей политического, экономического или социального характера. Мне вспоминается замечание историка Дэвида Хекта Фишера о пуританстве в Новой Англии, сделанное в его прекрасной книге «Семя Альбиона» и касающееся возникновения городских собраний, ставших выражением «низовой» демократии в этом регионе: «Пуритане верили, что связаны друг с другом узами благочестия. Один из их лидеров говорил им, что они должны “видеть себя связанными в единый узел любви и считать себя обязанными служить друг другу благодаря этим очень тесным и сильным узам”. <…> И даже спустя долгое время после того, как пуритане превратились в янки, а янки-тринитарии превратились в унитариев Новой Англии (которых Уайтхед определил как “верующих не более чем в одного Бога”), длинная тень пуританской веры все еще осеняла нравы и обычаи американского региона» [62] .
18. Семья. В обществе, тяготеющем к прогрессу, идея «семьи» – радиуса идентификации и доверия – распространяется и на чужаков, живущих в рамках общества, примерно так, как это описано в только что процитированном отрывке из книги «Семя Альбиона». В обществах, противящихся прогрессу, радиус идентификации и доверия ограничен семьей, которая превращается в крепость, противостоящую всему обществу. Такому взгляду на семью дается очень яркая характеристика в классической работе Эдварда Бэнфилда «Моральный фундамент отсталого общества». В ней анализируется деревня на юге Италии, в которой идентификация и доверие ограничены нуклеарной семьей – феномен, который автор считает главным фактором относительной бедности и институциональной слабости этого региона [63] .
Чрезвычайно важны в этой связи наблюдения бразильского антрополога Роберто Да Матты, который отмечает в работе «Дома и на улице»: «Покупая или продавая что-то родственнику, я не забочусь о деньгах и не стремлюсь к прибыли… Но если я имею дело с чужаком, то здесь нет никаких правил, кроме одного: нужно выжать из него все что можно» [64] .
Отметим, что Бразилия – мировой чемпион по недоверию. Согласно опросу World Value Survey в 2000 г., она занимала последнее место среди 81 страны – на вопрос: «Можно ли доверять большинству людей?» ответ «да» дали 3 % бразильцев. В Дании, которая стала мировым чемпионом доверия, на этот вопрос положительный ответ дали 67 % респондентов.
19. Общественные связи (социальный капитал). Благодаря подчеркиванию роли «социального капитала» Робертом Патнэмом в работах «Чтобы демократия сработала» [65] и «Боулинг в одиночку» [66] , а также Фрэнсисом Фукуямой в книге «Доверие», это понятие прочно вошло в лексикон общественных наук и сообщества специалистов по развитию. Джеймс Коулман, придумавший этот термин, определял его как «способность людей ради реализации общей цели работать вместе в одном коллективе» [67] . Социальный капитал тесно связан с «гражданским сообществом» Патнэма и с «гражданским обществом», о котором часто приходится слышать в таких институтах развития, как Всемирный банк, – как будто гражданское общество является некой данностью, которую нужно лишь разыскать и взлелеять.
Но социальный капитал неравномерно распределен между обществами и культурами, так что некоторые общества в большей степени пользуются преимуществами гражданской общности, нежели другие. Люди порой забывают, что ранняя работа Патнэма главным образом посвящена основанному на культурных факторах объяснению разительного контраста между севером и югом Италии в том, что касается развития вообще и гражданской активности в частности. Пытаясь выяснить, почему в Южной Италии люди настолько лишены доверия друг к другу, этого «важнейшего компонента социального капитала» [68] , Патнэм опирается на работу Бэнфилда «Моральный фундамент отсталого общества». Он прослеживает исторические причины этого положения дел вплоть до норманнского правления на юге Италии в XII–XIII вв. Аналогично Фукуяма в книге «Доверие» доказывает, что некоторые общества порождают «спонтанную способность создавать ассоциации» – как в Японии, США и Германии, – а другие лишены этого качества.
Ключевая идея состоит в том, что социальный капитал – это, по сути дела, явление культуры. Чтобы взрастить его в культурной среде, для которой характерен низкий уровень доверия, следует усилить культурные факторы, укрепляющие доверие, такие как строгий этический кодекс, житейские добродетели, радиус идентификации.
На социальный капитал мощное воздействие оказывает культурный капитал – можно даже сказать, что первый «формируется» вторым.
20. Индивид/группа. Это довольно запутанный вопрос: индивидуализм – отличительная особенность прогрессивного Запада, а общинность, коммунитаризм – прогрессивной конфуцианской Азии. Дело дополнительно усложняется крайним индивидуализмом Латинской Америки, который мешал этому региону (а также Испании вплоть до второй половины ХХ в.) создать прочную демократию и достичь справедливо распределенного благосостояния. Как заметил об испанцах Хосе Ортега-и-Гассет: «Истинному испанцу ничего не нужно. Более того, ему и никто не нужен. Вот почему наши люди – такие ненавистники новизны и новшеств. Принять что-либо новое со стороны было бы унизительным для нас. <…> Для настоящего испанца любое новшество – это прямое личное оскорбление» [69] .
Кроме того, многие коммунитаристские общества также противятся прогрессу. Примером здесь служит Африка, где (по крайней мере, по мнению Даниэля Этунга-Мангуэля [70] ) упор на групповое начало душит инициативу и чувство личной ответственности, что отнюдь не способствует становлению демократической политической системы.
Более того, как отмечает Фукуяма в книге «Доверие», иногда прочные поведенческие модели создания объединений обнаруживаются в индивидуалистических обществах, таких как США и Германия. Он доказывает, что протестантские/индивидуалистические культуры двух этих стран породили существенно больший социальный капитал, чем конфуцианские/общинные культуры Китая и Тайваня. Однако в качестве третьего примера общества с высоким уровнем социального капитала он приводит конфуцианскую Японию.
Дело еще больше запутывается очевидной тягой к личным достижениям, творчеству и предпринимательству, которые мы встречаем в конфуцианских странах, – во многом именно этим качествам они обязаны своим экономическим успехом.
Различие между индивидуализмом и коммунитаризмом в плане их влияния на прогресс очевидно двойственно и требует тщательного эмпирического исследования отдельных случаев. Совершенно ясно, что и другие культурные факторы, такие как труд / достижения, бережливость, предпринимательство и отношение к личным достоинствам, способны усиливать как достоинства, так и недостатки, присущие и индивидуализму, и коллективизму. Ду Вэймин [71] призывает к синтезу различных аспектов обоих мировоззрений: «Несомненно, такие ценности [Запада], как инструментальная рациональность, права и свободы человека, верховенство закона, неприкосновенность частной жизни и индивидуализм, в наше время приобрели универсальное значение. Но, как показывает пример Восточной Азии, конфуцианские ценности типа сострадания, уравнительной справедливости, чувства долга, приверженности ритуалам, ориентации на группу сегодня также стали общепризнанными» [72] .
Можно убедительно показать, что такого рода синтез в значительной мере реализован, например, в скандинавских странах и в Японии.
21. Власть. Представления общества о власти имеют фундаментальное значение при объяснении культурных различий. Они коренятся в религии (этическом кодексе) и глубоко воздействуют на то, как общества организуют свою политическую жизнь. Я уже цитировал наблюдение Токвиля, отметившего отчетливую эгалитаристскую связь между протестантизмом и демократией в Америке. То, что католические общества в целом медленнее приходили к демократии, чем протестантские, возможно, отражает более авторитарную, иерархическую природу католицизма. Административное устройство ислама ближе к протестантской децентрализации, чем к католической централизации, но его доктрина порождает фатализм, абсолютизм и нетерпимость, которые в свою очередь питают авторитаризм. Конфуцианская доктрина ставит на первое место почтение к родителям, и это отношение распространяется на правителя, что существенно соотносится со сравнительно медленным эволюционным зарождением демократической политической системы в конфуцианских обществах.
22. Роль элит. Главное, о чем здесь идет речь, – это степень, в которой элиты берут на себя ответственность за благополучие всех остальных; выражение noblesse oblige отражает эту идею – и это очевидным образом соотносится с характерным для общества радиусом идентификации. В этом отношении скандинавские и латиноамериканские страны образуют любопытный контраст, которому было посвящено исследование, проведенное при поддержке Межамериканского банка развития [73] . Даг Бланк и Торлейф Петтерссон в статье, подготовленной в рамках Исследовательского проекта «Культура имеет значение» (Culture Matters Research Project, CMRP), пишут следующее: «В середине XVII в. по всей центральной Швеции возводились чугунолитейные заводы… Чугун производился в небольших поселениях, именовавшихся bruk, где развились особые социальные и культурные связи, характеризовавшиеся патерналистским отношением владельцев заводов к рабочим, которое, однако, сопровождалось чувством социальной и экономической ответственности со стороны собственников» [74] .
Нетрудно себе представить, каким образом из этого патернализма и чувства ответственности, порожденного отчасти лютеранской доктриной, в Швеции могло вырасти современное развитое социальное государство. Сравните это с порабощением индейцев и чернокожих в Латинской Америке в тот же самый период и с самодовольным и эгоистичным поведением многих латиноамериканских элит в последующие века.
23. Отношения между государством и церковью. Ни в одной из развитых демократий религия не играет существенной роли в сфере гражданских отношений. Это верно в первую очередь для Западной Европы, где во многих странах связи между церковью и государством были разорваны давным-давно, а религиозность населения значительно ослабла. Но это верно и для намного более религиозных США. Конечно, религия может оказывать немалое влияние на общество через основанные на ней ценности и взгляды политиков и журналистов, как мы наблюдаем это, например, в случае Джорджа Буша, твердо выступающего против абортов и исследований с использованием стволовых клеток, извлекаемых из абортированных человеческих зародышей. Но вот религиозные институты отделены от политического процесса строгой непроницаемой стеной.
Ранее я упомянул, что выдающийся католический мыслитель-мирянин Майкл Новак высказал свои комментарии к предложенной типологии, и я хотел бы зафиксировать его замечания по поводу взаимоотношений церкви и государства. В столбце, соответствующем культуре, тяготеющей к прогрессу, вместо «Светское государство: церковь полностью отделена от государства» он написал бы «Разделение полномочий между церковью и государством; защита свободы совести индивида». А в столбце, соответствующем культуре, противящейся прогрессу, – «Религиозные лидеры исполняют политические функции, а государство предписывает выполнение религиозных обязанностей».
Роберт Хефнер добавляет: «Именно разделение властей – а не “секуляристская” ликвидация или даже приватизация религии – является ключом к социальному прогрессу. Как показывает опыт США и как может продемонстрировать идущая в Латинской Америке протестантская реформация, определенный тип религиозного этоса может очень сильно поспособствовать социальному прогрессу» [75] .
Альфред Степан предложил полезную формулировку «двойной терпимости» в отношениях между церковью и государством в демократическом обществе: «Свобода для демократически избранных правительств и свобода для религиозных организаций в гражданском и политическом обществе… отдельные люди и религиозные общины… должны иметь полную свободу проводить богослужение частным образом. Более того, в качестве отдельных лиц и групп они должны иметь возможность публично продвигать свои ценности в гражданском обществе и поддерживать организации и движения в рамках политического общества до тех пор, пока дальнейшее публичное распространение их верований не начнет негативно сказываться на свободах других граждан или не обернется нарушением закона и норм демократии путем насилия» [76] .
В этом контексте существенно, что экономические «чудеса» в Ирландии, Италии, Квебеке и Испании сопровождались значительным снижением роли и влияния католической церкви. Не менее уместен здесь пример Турции, во многих отношениях самой модернизированной исламской страны в мире и при этом сохраняющей светский характер даже при нынешнем исламистском правительстве Реджепа Тайипа Эрдогана. Как пишет Йылмаз Эсмер, автор статьи о Турции, подготовленной в рамках CMRP, Эрдоган и люди из его окружения «подчеркивают тот факт, что они не являются “политическими исламистами” и что не находятся в конфликте со светским характером государства и другими основополагающими принципами республики» [77] . В свете позднейших событий оптимистическая интерпретация Эсмера стала выглядеть более спорной – например, в связи с охлаждением отношений между правительством Эрдогана и Израилем.
Наконец, события в Иране, начиная с революции 1979 г., служат нам напоминанием о том, что теократия несовместима с демократией.
24. Взаимоотношения полов. Специалисты по развитию уже несколько десятилетий назад осознали важность той многогранной роли, которую играют женщины в процессе развития общества: люди свободных профессий, наемные работники, учителя, политики, деловые люди – но и матери, несущие ответственность за воспитание детей. Последнее есть ключевой инструмент передачи культуры между поколениями, и образованная мать способна сделать эту работу лучше, чем не имеющая образования. В 1905 г. более 90 % японских девочек учились в школе; в Чили нетипично большое (для Латинской Америки) число женщин были грамотны уже во второй половине XIX в.
Напротив, в некоторых исламских странах и сегодня уровень грамотности женщин поразительно низок: в 2001 г. в Пакистане умели читать и писать 29 % женщин, в Марокко – 37 %, в Египте – 45 % [78] .
Алисия Хаммонд, ямайская студентка Флетчеровской школы, написала незаурядную курсовую работу [79] для моего исследовательского проекта «Культура имеет значение», посвященную гомофобии – автор предпочитает термин «гетеросексизм», – в ее родной стране. Она приводит убедительные аргументы в пользу содействия распространению терпимости к сексуальным предпочтениям.
25. Рождаемость. Дети в крестьянских обществах – это одновременно и рабочая сила, и социальное обеспечение на старости лет; эти два практических соображения в сочетании с библейским предписанием «плодиться и размножаться», не говоря уж об универсальном сексуальном влечении, обычно обеспечивали высокий уровень рождаемости в бедных странах.
Но большие бедные семьи – это рецепт консервации бедности и социальных патологий, включая высокий уровень преступности, обычный для Латинской Америки и Африки. Тощего семейного бюджета хватает лишь на то, чтобы как-то прокормить детей, а ведь их нужно еще одевать, поить чистой водой и учить. Измученные родители, зачастую одинокие матери, просто не имеют времени для надлежащего ухода и воспитания.
Сегодня во многих частях мира рост населения сократился благодаря использованию противозачаточных средств. Но рождаемость падает и в самых процветающих странах мира, в особенности в Западной Европе и Японии. Майкл Новак в своих замечаниях к предложенной типологии указывает, что, к 2050 г. население Европы неизбежно сократится, и продолжает: «Низкая рождаемость – тоже проблема». В связи с этим я могу отметить, что, согласно прогнозу Бюро переписей, население США к 2050 г. увеличится до 439 млн человек, т. е. на 50 % по сравнению с уровнем 2000 г., составлявшим 281 млн. Такой рост населения обеспечивается по большей части иммиграцией (в США ежегодно прибывают до одного миллиона легальных и около полумиллиона нелегальных иммигрантов) и более высоким уровнем рождаемости у значительной части иммигрантов.
61
“Putting the Good in Good Government,” Washington Post, November 1, 1998, p. C5. В число авторов доклада вошли Рафаэль Ла Порта, Флоренсио Лопес де Силанес, Андрей Шлейфер из Гарварда и Роберт Вишни из Чикагского университета.
62
David Hackett Fisher, Albion’s Seed: Four British Folkways in America (New York and Oxford: Oxford University Press, 1989), p. 24.
63
Edward Banfield, The Moral Basis of a Backward Society (New York: Free Press, 1958).
64
Roberto DaMatta, A Casa e a Rua (S~ao Paolo: Editore Brasiliense, 1985), p. 40.
65
Robert Putnam, Making Democracy Work (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1994). [Патнэм Р. Чтобы демократия сработала: Гражданские традиции в современной Италии. М.: Ad Marginem, 1996.]
66
Robert Putnam, Bowling Alone (New York: Touchstone Books by Simon & Schuster, 2001). (Эта книга выйдет в издательстве «Мысль» в 2015 г. – Ред.)
67
Цит. по: Francis Fukuyama, Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity (New York: Free Press, 1995), p. 10 [Фукуяма Ф. Доверие: Социальные добродетели и путь к процветанию. М.: АСТ; Ермак, 2004. С. 26.]
68
Robert Putnam, Making Democracy Work, p. 170. [Патнэм Р. Указ. соч. С. 211.]
69
Jos'e Ortega y Gasset, Invertebrate Spain (New York: Norton, 1937), pp. 152–153.
70
Daniel Etounga-Manguelle, “Does Africa Need a Cultural Adjustment Program?” in Culture Matters, p. 71. [В русское издание книги эта глава не вошла. – Ред.]
71
В русской транскрипции имени этого ученого имеются разночтения. В цитируемой ниже книге «Культура имеет значение» дается написание «Ту Вэймин». В русской китаистике обычно употребляется вариант «Ду Вэймин», который и используется в настоящем переводе. См.: Духовная культура Китая. Энциклопедия. Т. 1. Философия. М.: Вост. лит., 2006. С. 249–250. – Прим. ред.
72
Tu Weiming, “Multiple Modernities: A Preliminary Inquiry into the Implications of East Asian Modernity,” in Culture Matters, p. 264. [Культура имеет значение. С. 247.]
73
Magnus Blomstr"om and Patricio Meller, Diverging Paths (Washington, D.C.: Inter-American Development Bank, 1991).
74
Dag Blanck and Thorleif Pettersson, “Strong Governance and Civic Participation: Some Notes on the Cultural Dimension of the Swedish Model,” in Lawrence Harrison and Peter Berger, Developing Cultures: Case Studies (New York: Routledge, 2006), p. 486.
75
Из электронного письма Р. Хефнера автору, 28 апреля 2004 г.
76
Alfred Stepan, Arguing Comparative Politics (Oxford and New York: Oxford University Press, 2001), p. 227.
77
Yilmaz Esmer, «Turkey Torn Between Two Civilizations,” in Developing Cultures: Case Studies, p. 227.
78
World Bank, World Development Indicators 2003, Table 2.14.
79
Alicia Hammond, “Heterosexism and Cultural Development in Jamaica,” term paper prepared for the Cultural Capital and Development Seminar, The Fletcher School, Tufts University, Fall 2010.
В связи с последним пунктом возникают четыре фундаментальных вопроса, которые я привожу здесь без дальнейших комментариев, так как эта тема явно выходит за рамки данной книги.
1. Является ли непрерывный рост населения желательным? Существует ли верхний предел, обусловленный максимальной допустимой нагрузкой на окружающую среду?
2. Возможно ли поддерживать стабильный уровень благосостояния, не говоря уж о его увеличении, в условиях стабильной или уменьшающейся численности населения?
3. Могут ли поддерживать свое благосостояние на прежнем уровне или повышать его «стареющие» общества, в которых доля населения в возрасте 65 и более лет намного выше, а доля молодых людей намного ниже, чем сегодня?
4. Какова взаимосвязь между могуществом страны и численностью населения?
Суть типологии
В основе данной типологии лежат два фундаментальных вопроса: (1) поощряет ли культура веру в то, что люди могут влиять на свою судьбу и (2) поддерживает ли культура «золотое правило»? Если люди убеждены, что могут повлиять на свою судьбу, то они скорее всего будут сосредоточивать внимание на будущем, видеть мир как игру с положительной суммой, наделять высоким приоритетом образование, верить в трудовую этику, делать сбережения, проявлять предприимчивость и т. д. Если для них имеет значение «золотое правило», то они, по всей вероятности, будут жить в соответствии с достаточно строгим этическим кодексом, почитать житейские добродетели, подчиняться законам, идентифицировать себя с обществом в целом, формировать социальный капитал и т. д.
Универсальная культура прогресса и социальный капитал
Культуры, тяготеющие к прогрессу, включают в себя набор ценностей, в основном разделяемых самыми успешными обществами – Западом и Восточной Азией – и, я бы добавил, чрезвычайно успешными этническими и религиозными меньшинствами, такими как джайны и сикхи в Индии, баски, мормоны, а также евреи всюду, куда их забрасывает судьба. Я говорю об «универсальной культуре прогресса», которая противостоит «универсальной крестьянской культуре», описанной Джорджем Фостером и другими. Несомненно, совпадение Востока и Запада более всего заметно в области экономического и социального развития (например, в том, что касается высокого уровня доходов, образования и здравоохранения, а также сравнительно справедливого распределения доходов). Существует явное расхождение в отношении демократии: в Китае, Сингапуре и Вьетнаме упорно удерживается авторитаризм в конфуцианском стиле. Но демократическое развитие Японии, Южной Кореи и Тайваня, а также тот факт, что стабильно высокие темпы экономического роста содействуют демократизации, позволяют предположить, что в Восточной Азии вполне может быть реализован тот синтез ценностей Востока и Запада, к которому призывает Ду Вэймин. Он уже в значительной мере реализован на Западе, прежде всего в странах Скандинавии.
Если правы Токвиль, Вебер и многие другие авторы, полагавшие, что культура имеет значение, то продвижение ценностей универсальной культуры прогресса будет наращивать культурный капитал общества, а также, как неизбежное следствие, его человеческий и социальный капитал. Увеличение культурного капитала преобразуется в более быстрый прогресс, целями которого являются демократическое правление, социальная справедливость и процветание.
Глава 2
Почему именно евреи, конфуцианцы и протестанты?
Сегодня действует широко распространенная презумпция, что все религии должны рассматриваться как равноценные и в любом случае не должны быть предметом сравнительных ценностных суждений. Можно показать, что эта презумпция – будем называть ее религиозным релятивизмом – господствует на Западе и она определенно является доминирующей в наших университетах. Однако, когда дело доходит до взаимосвязи между религией и человеческим прогрессом, я нахожу убедительными свидетельства того, что некоторые религии в большей степени, чем другие, способствуют продвижению к демократической политической системе, социальной справедливости и процветанию.
В качестве примера религии, сильно противящейся прогрессу, рассмотрим опять вуду, господствующую религию Гаити, которая выступает суррогатом многочисленных анимистических религий Африки, где и зародилась вуду. Эта религия не только подпитывает иррациональность, она также дестимулирует занятие предпринимательством. Она сосредоточена на настоящем, а не на будущем. Кроме того, вуду по существу лишена этического содержания. Я убежден, что эта религия внесла решающий вклад в ту социально-политическую патологию, которой поражена история Гаити и аспектами которой являются бедность и крайне низкий уровень доверия. Я также уверен, что анимистические религии аналогичным образом затормозили прогресс во многих африканских странах, как это доказывает Даниель Этунга-Мангуель в соответствующей главе книги «Культура имеет значение» [80] .
80
Daniel Etounga-Manguelle, “Does Africa Need a Cultural Adjustment Program?” in Lawrence Harrison and Samuel Huntington, Culture Matters: How Nalues Shape Human Progress (New York: Basic Books, 2000), pp. 65–77.
Я хочу подчеркнуть, что религия не является единственным фактором, влияющим на результаты, достигнутые той или иной страной, и на ее культуру. Очевидно, что география, включая климат, топографию и наличие природных ресурсов, тоже играет ключевую роль, и то же самое можно сказать о превратностях истории, к которым относятся, например, войны, колониальный опыт, влияние геополитических сил, а также выбранные или навязанные экономические модели. Уровень благосостояния тоже сильно влияет на результаты. И лидеры имеют значение: то, что Сингапур входит в число наиболее богатых и наименее коррумпированных стран мира, разумеется, отражает концептуальное видение и влияние Ли Куан Ю.