Евреи в годы великих испытаний
Шрифт:
«Авиационный Чапаев» – так называл Я.В. Смушкевича известный полярный летчик, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза Михаил Водопьянов. Он писал: «Советские летчики помнят и любят Смушкевича. Они знают, что в каждой воздушной победе, одержанной в годы Великой Отечественной войны, была доля и его неутомимого труда, его пытливой мысли и страстного сердца». Бывший нарком авиационной промышленности А.И. Шахурин говорил, что самый большой подвиг Смушкевич совершил в Великую Отечественную войну хотя в ней и не участвовал. В том, что наша авиация предстала перед гитлеровцами грозной силой, есть заслуга и «крылатого комиссара», воспитавшего большую плеяду летчиков-героев [50] .
50
Рабинович
Даже в суровые годы войны, когда над страной сгущались тучи и за неполных два месяца войны враг дошел до Москвы, существовала система планового уничтожения кадров… На смену тем, кого уничтожили по приказу Сталина, пришли командиры некомпетентные и неопытные. Именно это явилось самой основной причиной обвальных поражений первого периода войны.
И грянула фашистская навала на Советский Союз. Молниеносное наступление армады вражеских войск на обширной территории обеспечило быстрое продвижение вглубь страны. За считаные дни вражеские войска захватили всю Прибалтику, западные области Украины, Белоруссию. Красная Армия, истекая кровью, оставляла город за городом. Фашисты торжествовали победу за победой…
Бедой и горем страны стала ее изоляция, оторванность от западного мира и его опыта. Страх Сталина оказаться «поклонником Запада» обернулся фактически преступлением перед своей страной ввиду того, что армия и ее командование не сумели извлечь уроки из польской и западной кампаний германской армии. Советское правительство предало Польшу и ее народ на растерзание фашистской клике.
Талант наших инженеров сказался в создании танков и самолетов, превосходящих немецкие. Воины показали готовность отдать свои жизни. Но чтобы соединить передовую технику и самоотверженность солдата, нужен был третий элемент – координация войск и техники. Страх не позволил прямо указать на самое слабое место наших войск – отсутствие надежной связи и координации (а это подразумевает наличие радио- и телефонной связи, постоянной авиационной разведки, действенной службы тыла). По отношению к утвердившейся диктатуре Сталина царила спартанская лояльность. Наша армия, отличающаяся исконной готовностью к самопожертвованию, традиционным стоицизмом, безусловной преданностью Родине, была, увы, в огромной степени ослаблена перерывом в традиции военного воспитания профессиональных военных, пять столетий делавших ее непобедимой. Она была подорвана истреблением той новой командирской поросли, которую дала Гражданская война воцарившимся террором, убивавшим инициативу, предприимчивость, свободу анализа, рассудительность и ответственность. Противостоящая ей германская армия была вооружена всеми средствами технически совершенной цивилизации, приемами многовекового военного опыта, обновленного в 1939–1941 гг., и укомплектована западными людьми, преимущественно индустриальными рабочими – методичными, инициативными, дисциплинированными, воспитанными в духе безусловного расового превосходства. Эти обстоятельства предопределили несоразмерность жертв двух стран. В конечном счете – и это прискорбный факт – на одного погибшего немца приходится пять наших воинов.
Два обстоятельства спасли нашу страну. Первое – военная промышленность, в сложнейших условиях перебазировавшись в Сибирь и на Урал, дала надежный меч армии. Второе, главное, – в час выбора между жизнью и спасением Родины наш солдат бестрепетно жертвовал жизнью.
В конце августа 1941 г. к Гитлеру в Вольфшанце прибыл Муссолини. Он нашел Гитлера уверенным в себе, но фюрер признал, что «плохая работа разведки дала ему полностью неверные данные о численности и качестве русских войск, а также о решимости, с которой они идут в бой». До Москвы оставалась одна треть уже проделанного пути, на юге завершалось окружение миллионной русской армии под Киевом, впереди – у Вязьмы – в клещи попадает еще один миллион наших солдат. Но реальность уже бросила свою тень на безумные планы тех, кто хотел сделать нас послушными рабами.
Немецкие генералы – возможно, лучшие профессионалы в мире – начали осознавать особый характер борьбы, особый характер противостоящего им противника. Генерал Блюментрит, наступавший на Минск, отметил: «Поведение русских войск даже в этой первой битве являло собой поразительный контраст с поведением поляков и западных союзников, когда те терпели поражение. Даже будучи окруженными, русские дрались за свои позиции и сражались».
Германия не сумела верно оценить противника. Его вооружение было гораздо лучше, чем полагали немецкие военные специалисты. И численность советских войск едва ли не вдвое превосходила ожидаемую. Генерал Гальдер занес в свой дневник 11 августа: «Мы недооценили силу русского колосса не только в экономической и транспортной областях, но прежде всего в военной. Вначале мы рассчитывали встретить 200 дивизий противника, но теперь мы идентифицировали уже 360 дивизий». Командующий группировкой «Юг» фельдмаршал Рунштедт уже после войны сказал: «Я понял вскоре после нападения, что все, что было написано о России, является глупостью» [51] .
51
Freidin S., Richardson W. (eds.) The Fatal Decision. – N. Y., 1948. P. 57.
У берегов Ньюфаундленда Черчилль и Рузвельт подписывали в эти часы «Атлантическую хартию». Но судьба Запада зависела от того солдата, который решил на этот раз не отступать на восток. Он обрекал себя на смерть, но его не нужно было ни в чем убеждать. В самый страшный час, когда над страной нависла смертельная угроза, ее сыновья выполняли свой долг.
В трагический день, когда фашистские войска напали на Советский Союз, 22 июня 1941 г. Уинстон Черчилль сказал на весь мир слова, обращенные к Москве, которые заложили основу великой коалиции: «Отныне у нас одна цель, одна-единственная – уничтожение нацистского режима. Мы никогда не будем вести переговоры с Гитлером. Мы окажем любую помощь России и русскому народу». Через два дня президент США Ф. Рузвельт пообещал помощь Советскому Союзу. Со стороны Советского правительства не последовало никаких комментариев, но газета «Правда» опубликовала выдержки из речи Черчилля. Это был первый шаг отхода от абсолютной враждебности России к Западу. За ним последовали новые шаги. Во второй раз на протяжении полстолетия, под угрозой доминирования Германии, начал складываться союз России с Западом.
Необходимо отметить, что содружество складывалось медленно по нескольким причинам. Сталин органически не доверял Западу, который ненавидел его режим. Запад не доверял режиму, который считал искусственным и в устойчивости которого сомневался. Ведущие английские и американские эксперты разделяли германскую точку зрения, что сопротивление России в 1941 г. не будет долгим. В середине июня 1941 г. британские официальные лица дали прогноз, что германские армии достигнут Кавказа в конце августа или, в крайнем случае, в начале сентября 1941 г.
Но дело совместной борьбы не терпело отлагательства. 19 июля 1941 г. Сталин послал первое личное письмо У. Черчиллю. Оценивая в целом последующую обширную переписку со Сталиным, Черчилль заметил, что отношения с советским руководством складывались далеко не просто. В переписке «было слишком много упреков». Разница в политических и культурных взглядах была слишком велика. Тем не менее Черчилль воздал должное своему союзнику: «Сила Советского правительства, твердость русского народа, неисчерпаемые запасы русской мощи, огромные возможности страны, жесткость русской зимы были теми факторами, которые в конечном счете сокрушили гитлеровские армии». Уже в декабре 1941 г. Черчилль сообщал министру иностранных дел Идену в Москве: «Никто не может предсказать, каким сложится баланс сил и где будут стоять победоносные армии в конце войны. Вероятно, однако, что Соединенные Штаты и Британия, не истощив своих сил, будут наиболее вооруженными и экономически самым мощным блоком, который когда-либо видел мир, а Советский
Союз будет нуждаться в нашей помощи значительно больше, чем мы в его». Такова была оптимистическая для Запада картина. Известие о том, что в 1942 г. не будет открыт настоящий второй фронт в Европе, по мнению британского премьера, был подлинным «шоком» для Сталина. Но Черчилль полагал, что две крупнейшие континентальные державы, борясь и ослабляя друг друга, действуют в «нужном направлении». Именно узнав об отсрочке открытия второго фронта, Сталин в ярости ответил Черчиллю, что войны без потерь не ведутся, что Советский Союз несет неизмеримо большие потери.
Не открыв фронта на европейском Западе, союзники нарушили свое слово в критический для СССР момент, когда немцы захватили Севастополь, вошли в Ростов, вышли к порогам Кавказа и подошли к Сталинграду.
Телеграмма Сталина Черчиллю от 23 июля 1942 г. завершалась суровым упреком: «вопрос о создании второго фронта в Европе не был воспринят с той серьезностью, которой он заслуживает. Полностью принимая во внимание нынешнее состояние дел на советско-германском фронте, я должен указать наиболее серьезным образом, что Советское правительство не может согласиться с откладыванием второго фронта». Налицо было очевидное нарушение союзнических договоренностей, серьезно повлиявшее на советско-западные отношения.