Евреи в годы великих испытаний
Шрифт:
Ему удалось привлечь на свою сторону итальянского антифашиста, сидевшего с ним в одной камере. Друзья с воли передавали ему необходимую информацию, а он сообщал сведения своей бывшей секретарше – единственной, кому разрешалось посещать Маневича в тюрьме. Секретарша Данина через своих друзей передавала шифровки в Москву.
А теперь представьте, человек, сидящий в тюрьме за шпионаж, передает из тюремной камеры секретную информацию своему руководству в Москву! И самое интересное, шли 1937–1938 гг., годы всеобщей подозрительности и массовых расстрелов, годы, когда выдающихся людей обвиняли в шпионаже и «десять лет без права переписки» были завуалированным смертным приговором. А в Маневиче, находящемся у фашистов, не сомневались.
Маневич сообщал о новостях ночного бомбометания, об осветительных ракетах,
Ему верили, его семье помогали материально, а самого даже представили к очередному воинскому званию – «по возвращении на Родину». Случай уникальный в нашей истории. О доблестном и мужественном разведчике Маневиче Льве Ефимовиче, Герое Советского Союза, вспомнили через двадцать лет. А ведь техническая разведка была на надлежащем уровне и те сведения, которые были им добыты, давали правительству четкую картину, с каким противником в ближайшее время придется встретиться. А в стране господствовал террор, уничтожали самых одаренных ученых, конструкторов, изобретателей, не спешили оснащать армию новейшими образцами оружия.
Для того чтобы залатать прорехи в боевой подготовке Красной Армии, вызванные массовыми репрессиями командного состава в 1937–1938 гг., оснастить новой боевой техникой, а как из всего анализа видно, что этому вопросу сталинское руководство не уделяло первоочередного внимания, нужно было время – по крайней мере два-три года. Оно нужно было для осуществления развернувшегося с весны 1940 г. перевода экономики страны на военные рельсы. И вся эта деятельность проходила в замедленном темпе, пришлось даже вспомнить о репрессированных специалистах, которые находились в ГАЛГ, а ведь накануне войны был разгромлен коллектив института ракетостроения и все его ведущие специалисты, в том числе С.П. Королев, оказались в ГУЛАГ (о чем мы уже поведали читателю). Среди талантливых инженеров, ученых, работавших в авиационной «шарашке», – создатель первого советского вертолета А.М. Изаксон; первого самолета в отечественном авиастроении с убирающимися шасси – И.Г. Неман; специалист по вооружению самолетов С.М. Меерсон; профессор Московского авиационного института (МАИ) Г.С. Френкель.
Одних руководителей, конструкторов, изобретателей новых видов огнестрельного оружия, опытных инженеров арестовывали, другие ждали ареста. Никто не был застрахован от обвинений во «вредительстве», «шпионаже», «троцкизме» и т. п. При сложившихся обстоятельствах в стране, где были созданы отличные образцы вооружения, артиллерии, реактивная установка «Катюша», новые модели танков, авиационной техники, оборонный комплекс страны не мог их воспроизвести в нужном количестве к началу войны. Все просчеты и грубейшие ошибки невозможно было так быстро устранить, торопило время. Несмотря на то что Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Народных Комиссаров СССР в создавшейся ситуации стремились исправить положение, это сделать в строго ограниченное время было не под силу.
Сталинским руководством и его дипломатией допускались грубейшие просчеты при оценке возможного развития событий на международной арене. Сталин считал, что Гитлер, учитывая исторический опыт, не пойдет на военное столкновение с Советским Союзом при наличии второго фронта с Англией на Западе.
Видимо, не случайно в издательствах Москвы именно в это время были опубликованы «Мысли и воспоминания» Бисмарка, а также книга А. Коленкура о провале похода Наполеона, в надежде, что Адольф Гитлер примет во внимание опыт своих предшественников. Советское правительство было готово на все, лишь бы отсрочить нападение фашистской Германии на СССР. Поэтому советская дипломатия, демонстрируя лояльность и дружелюбие к фашистской Германии, старательно избегала всего, что могло бы свидетельствовать о нормализации советско-английских отношений.
Сразу после окончания советско-финской войны, 18 марта 1940 г., полпреду СССР в Лондоне И.М. Майскому было заявлено в «Форин офис», что теперь открывается возможность для улучшения англо-советских отношений. Однако позитивной реакции Кремля не последовало. В качестве нового посла Лондон направил в Москву в июне видного деятеля лейбористской партии Великобритании Стаффорда Криппса.
Лишь в начале июля
– английское правительство убеждено, что Германия стремится к господству в Европе и хочет поглотить все европейские страны. Это представляет опасность как для Советского Союза, так и для Англии. Поэтому обе страны должны прийти к согласию по поводу проведения общей линии самозащиты от Германии;
– независимо от этого Англия желала бы развивать торговые отношения с СССР при условии, что английские товары не будут перепродаваться Германии.
В английских предложениях подчеркивалась особая роль и заинтересованность Советского Союза на Балканах и в Черноморских проливах.
Вместо того чтобы начать диалог по этим предложениям, которые выражали существенный отход правительства Черчилля от мюнхенской антисоветской политики Чемберлена, Сталин с порога отверг их. Криппсу было заявлено, что он, Сталин, «хорошо знаком с несколькими руководящими государственными деятелями Германии» и «не заметил у них никакого стремления к поглощению европейских государств» [23] . Более того, демонстрируя свою лояльность Гитлеру, Сталин поспешил через Шуленбурга 13 июля довести текст английских предложений до сведения Берлина. Точка была поставлена 22 мая. В этот день ТАСС опубликовал сообщение, где говорилось, что из-за враждебной позиции английского правительства в отношении СССР удовлетворительное развитие переговоров по торгово-экономическим вопросам невозможно [24] .
23
Правда, 1940, 22 мая.
24
Правда, 1940, 22 мая.
Можно во многом согласиться с оценкой политики Кремля в тот период, данной впоследствии У. Черчиллем. «Нужно отдать справедливость Сталину, – пишет он. – Он всеми силами старался лояльно и верно сотрудничать с Гитлером… И он, и Молотов исправно посылали свои поздравления с каждой германской победой. Они направляли в Германию бесконечным потоком продовольствие и важнейшее сырье… Они были готовы в любой момент достигнуть мирного урегулирования с нацистской Германией по многим важным нерешенным вопросам… Они были исполнены решимости любыми средствами выиграть время и не намеревались основывать русские интересы и стремления исключительно на победе Германии. Две великие тоталитарные империи, не знающие сдерживающих моментов морального свойства, стояли друг против друга… Сталин все больше стал осознавать угрожавшую ему опасность и все больше старался выиграть время. Тем не менее весьма знаменательно, какими преимуществами он жертвовал и на какой риск шел ради того, чтобы сохранить дружественные отношения с нацистской Германией. Еще более удивительными были те просчеты и то неведение, которое он проявил относительно ожидавшей его судьбы» [25] .
25
Churchill W. The Second World War. – L., 1960. Vol. И. P. 812.
Представляется жесткой, но справедливой оценка внешней политики Сталина в тот период, данная в ходе Чичеринских чтений в Дипломатической академии МИД СССР директором Института славяноведения и балканистики АН СССР
В.К. Волковым: по существу, у СССР не было никакой внешней политики, была лишь линия пассивного выжидания развития событий [26] . Опасность этой «политики страуса, прячущего голову в песок», становилась особенно очевидной, если из кабинетов Сталина и Молотова в Кремле перенестись на Запад в ставку Гитлера «Горное гнездо» близ германо-люксембургской границы.
26
Вестник МИД СССР, 1990, № 14. С. 65.