Евреи в тайге

Финк Виктор Григорьевич

— Обхитрили? Как это?

Лазарев оживился.

— А так… Предложил им наш один: «На, мол! Ставлю в забой бутылку, и ты бутылку ставь, только…»

Таежник перебил:

— Должно потребовал, чтобы из другого ружья стрелял?

— Не, — сказал Лазарев. — И ружье ему оставили и дистанцию не меняли, ничего ему не сделали. «Только, — говорит, — ты мне раньше одну чурочку дров расколи, а опосля стреляй».

Я еще не понял, в чем тут дело, но таежник смекнул. Он подскочил даже.

— Ох-х-хо-хо! — крутя головой, сказал он.

А Лазарев продолжал:

— Ну, они

согласились, орочи эти. Отец сына поставил, яйцо поклал, чурку эт-то расколол… Тут ему наши и суют ружье поскорей: мол, на, — сейчас и стреляй. Ну, а у него от топора-то, однако, в руках дрожба осталась, как бы сказать, дрожение. Стрелил, да прямо сыну ка-ак ни в лоб… Обмахнулся, значит!

— Жалел он потом, — добавил Лазарев после паузы. — Ох, и жалел..

Таежник совсем невнимательно дослушал рассказ. Я видел — у него в глазах забегали огоньки.

— Пойду спрошу у его, у ороча, не снайдется ли у его собаки продать, — сказал он, вставая. — А то у их тут подходящие собаки бывают.

3. Дело с китайцем

Был хмурый и дождливый день, когда мы подъезжали к селу Русская Самарка. Донимала мошка, дорогу размыло, ехать было трудно. Мы спустились с некрутого косогора и остановились у края широкой воды. Это была разлившаяся речка Самарка. Она не очень широка сама по себе, но разлилась из-за дождей и затопила низменный берег на добрых полтора километра. Из воды то тут, то там торчала зелень. Это были верхушки затопленных деревьев. Итти вброд было невозможно. Предстояла переправа в лодке. На берегу и стояла утлая лодочка, но в нее уже садились какие-то люди, — видно, здешние жители. Один из наших ямщиков сел с ними, чтобы привести лодку обратно. Ожидая его, мы пробовали укрыться от дождя в орешнике, но там сильно роилась мошка. Мы тогда вышли на дорогу и стали.

С косогора спускалась фигура в брезентовом плаще и поднятом капюшоне. Скоро стало видно лицо.

— Китай, — сказал один казак из ямщиков экспедиции, с которой я здесь путешествовал.

Действительно, человек в плаще оказался китайцем.

— Не иначе, с плантаций, — заметил другой. — С рису…

Китаец приближался. Третий казак воскликнул, обращаясь к нему:

— Ходя! Ты, может в лодке переправляться думаешь? Так я тебя в лодку не пущу, врастуды твои печонки!.. Так, ходя, и знай!

Это сказал Егорша, добродушный и веселый парень с чубом. Он вразвалку подошел к китайцу и, скрывая улыбку, закричал:

— Ты куды, косая сволочь, прешь? Не пущу в лодку…

Китаец сказал робко:

— Моя иди Самалка, капилатива…

— На кой тебе ляд капилатива? — все допытывался Егорша.

— Моя скажи капилатива, надо плантация капуста посылай, — отвечал китаец. — Моя мало-мало махолка купи.

— Махорки хотишь? — рычал Егорша. — Ды-к ты ж чаво, мутный глаз, не скажешь? На, кури…

Рычание Егорши было притворным. Он вытащил из кармана ситцевый мешочек с махоркой, бумажку и спички и добродушно подал китайцу. Подошли и остальные парни. Они стали оглядывать китайца, покуда тот скручивал себе цыгарку. Один держал в руках кнут. Весело улыбаясь, он стал им хлопать китайца

по фалдам плаща. Китайцу хоть и не было больно, но было явно неприятно. Однако в это время кто-то другой спросил его, какое он получает жалование. Китаец ответил на вопрос. Это дало ему возможность сделать вид, что он не обращает внимания на то, как его хлопают кнутом. Он только переминался с ноги на ногу.

Казаки стали говорить, что жалование его небольшое.

— Ведь ты то подумай, — говорил один из них, казак постарше, Степан Сапожников, — каку он работу делает!.. А ни в жизнь тебе русский таку работу не поделает, как китаёзы.

Он обратился к китайцу:

— Ты что, ходя, — землекоп?

— Зимеликоба, — подтвердил китаец.

— Ну, то-то! Могим рази мы против китайца равняться, особливо который, к примеру, кореец? Ить он таку работу кладет…

Действительно, китайцы — прекрасные землекопы, а корейцы еще лучшие. Казаки говорили о тяжелом труде и замечательном трудолюбии китайцев. Китаец курил и от жадности моргал глазами. Тяжело висело оловянное небо. Шел дождь, и было скучно. Ямщик Афонча, который не имел пальто и промок насквозь, от скуки стал щекотать китайца. Он забегал то справа, то слева и хватал его подмышки, сам громко смеясь. Егорша, зайдя сзади, внезапно подобрал на китайце фалды плаща, и тогда Афонча и другие парни стали бесстыдно хватать китайца внизу живота. Китаец отбивался и что-то кричал по-своему. Вмешались мы, и парни оставили его а покое.

Дождь продолжал итти. Лодки все не было. Косматый парень в курчавой бороденке, по имени Алексей, но по прозванию Мишка-Муха, снял с себя узенький ременной поясок. Он подошел к китайцу сзади и, моргнув парням, чтоб молчали, накинул ему ремешок на шею. Затем он быстро пропустил конец ремешка через пряжку и затянул петлю. Пряжечка засвистела, и все засмеялись.

— Ходя! — закричал Алексей. — Хотишь? Я тебя удавлю!..

Степан Сапожников тоже смеялся. Однако наш завхоз прикрикнул на парней. Тогда и Сапожников сказал:

— Муха, брось, не балуй! Дай покурить человеку.

У китайца лицо было попрежнему невозмутимое.

Он боялся обнаружить испуг, чтоб не распалять аппетиты парней. Мы запротестовали. Муха отошел, но через минуту, когда мы отвернулись, он снова накинул китайцу петлю на шею и стал затягивать, попрежнему смеясь. Когда ремешок сжал китайцу горло, он сказал:

— Пилистань!

При этом он схватил Муху за руку, и тот вздрогнул. Видимо, сила китайца соответствовала ею невозмутимому самообладанию. Шутки прекратились.

— Не балуй, черти! Людей бы постыдились! — прикрикнул Степан Сапожников.

Тем временем подошла и лодочка. Она забрала нескольких из нас. Я выехал с квартирьерами. Мы нашли избу в Русской Самарке, заказали чай, еду. Потом я выходил на берег встречать казаков с имуществом. Страшно было смотреть, как они переправлялись. Мишка-Муха умудрился поставить целую телегу на узенькую лодочку. Казалось, поворота головы достаточно, чтобы нарушить это непостижимой равновесие и опрокинуть все в воду. А Муха стоял на корме во весь рост и, правя багром, лавировал между волнами и между деревьями, торчавшими из воды.