Еврей в России больше, чем еврей, и больше он, чем русский
Шрифт:
Обидная глупость
Благотворное общение Жени с Мишей Кацманом, конечно, не ограничивалось ни Фейхтвангером, ни Шолом Алейхемом.
По выходным дням Жене разрешалось ходить с Мишей на Волгу купаться, и тот научил его самому держаться на воде и даже немного плавать, хотя только «по собачьи».
А после уроков мальчики подолгу бродили по ближайшей к их дому длинной улице Водников, и Женя проникался таинством вероучения о едином невидимом иудейском Боге, о первых людях Адаме и Еве, о праотцах и Ноевом ковчеге.
Миша делился с ним и своими завидными
– На самом деле, – объяснял юный астроном, – мы видим не сами звезды, а лишь их следы, этакие их трупы. Сами-то они давно уже мертвы, может быть миллиарды лет назад исчезли, погасли, рассыпались. А их свет только сейчас до нас дошел. Потому-то они видны.
Их дружба закончилась ужасно глупо, нелепо, обидно. С некоторой натяжкой в этом косвенно можно было бы обвинить войну, из-за которой единственным представителем сильного пола в том куйбышевском мире кастрюль и керосинок был Миша Кацман, который, как оказалось, кроме недюжинного ума, обладал еще и рукастыми способностями.
Поэтому большая часть женского населения квартиры именно к нему обращалась за помощью, когда надо было прочистить засорившуюся раковину, переставить к другой стенке платяной шкаф, починить спираль старой электроплитки.
Вот и в тот раз женина бабушка попросила Мишу заменить на кухне перегоревшую лампочку. Стояла летняя душная предвечерняя жара, и Миша вышел из своей комнаты одетым в одни лишь синие длиннополые сатиновые трусы, именовавшиеся «семейными». Бегавший за ним хвостиком Женя помог установить посреди кухни высокую хромоногую табуретку и подставил свое плечо под ладонь взобравшегося на нее длинноногого Мишу.
– На, подержи пока, – сказал тот, протянув Жене плоскогубцы и отвертки.
Взяв одну, он открутил ею шурупы на стеклянном плафоне, снял его и вывернул перегоревшую лампочку. Потом взял новую и поставил ее на место.
– Ну-ка, пойди включи, – не слезая с табурета, попросил он Женю, – надо проверить, горит ли она, может быть, тоже не фурычит.
Но лампочка оправдала свое назначение – в кухне зажегся экономный двадцатипяти-ваттный свет.
Миша установил обратно плафон и с довольным видом объявил жениной бабушке, которая в то время хлопотала над стоявшей на примусе сковородой с шипящими в постном масле картофельными очистками:
– Порядок, теперь можно слезать.
Но тут произошло нечто совершенно неожиданное – вместо того, чтобы подставить Мише плечо или подать руку, Женя вдруг этой самой рукой потянул вниз слабо висевшие на его худых бедрах трусы, потом дернул так, что на них лопнула резинка, и мишин тощий белый зад и недоразвитый перед стыдно оголился.
– У-у, скотина, гад! – взвизгнул Миша, одной рукой пытаясь достать упавшие на табуретку трусы, а другой, зажав пальцы в кулак, больно двинул им Женю в лицо. Тот зажал закровивший нос ладонью, громко заревел и стремглав выскочил из кухни.
Бабушка застала его в комнате на тахте, уткнувшегося лицом в подушку, на которой темнело большое мокрое пятно от слез и крови.
– Что за дурацкая выходка, – подошла она
О, если бы он мог знать…
Но вряд ли и те злосчастные синие трусы Мишы Кацмана, так нахально маячившие перед его носом (теперь заслуженно наказанным), могли объяснить почему они с такой непреодолимой настойчивостью и так неожиданно приманили к себе глупые безрассудные женины пальцы.
Глава 6. Евреем можешь ты не быть
Иудеем стать бы стоит
В Москве советских времен главным местом, где еврей мог почувствовать себя евреем, была Большая Хоральная синагога, расположенная в середине улицы Архипова, бывшего Спасо-Глинищевского переулка. Вместо того старорежимного, свое советское название она получила в честь средней руки русского художника Архипова (Пырикова). Не в насмешку ли – этот уроженец простой крестьянской деревни рязанской губернии был Абрам, а по отчеству Ефимович.
Но в еврейском просторечье эта улица, круто спускавшаяся с Маросейки к Солянке, благодаря своей горбатой крутизне бытовала попросту «горкой».
Красивое здание главной советской синагоги, построенное в неоклассическом архитектурном стиле, имело четырех-колонный фасад с треугольным портиком, за которым высился голубоватый купол главного молельного зала.
Своим существованием московская синагога была обязана знаменитому роду евреев богачей Поляковым, банковско-промышленным магнатам Российской империи. В конце XIX века в царскую Россию пришли времена «первоначального накопления капитала», который в точности повторился в конце следующего XX века (такое вот хроно-совпадение: 1891 и 1991 годы).
Еврейская предприимчивость в оба эти периода вела себя почти совершенно одинаково. За 100 лет до Б. Березовского и М. Ходорковского белорусский еврей Самуил Поляков взялся решать одну из главных проблем России, где из-за ее огромности без дорог невозможна была индустриальная революция. За короткое время он построил тысячи верст «чугунок» и стал великим железнодорожным королем империи.
Его младший брат Лазарь основал гигантскую финансово-промышленную империю, благодаря чему в начале XX века Россия вышла на одно из первых мест среди развитых стран Европы. Однако, как всегда, здесь возникла испытанная историей ситуация – еврей сделал дело, еврей должен уйти.
С подачи императора Николая II, пожелавшего освободить Москву от «еврейского гнезда», Л. Поляков был отстранен от банковского дела и разорен. Правда, в отличие от Ходорковского в тюрьму его не сажали, а, наоборот, он сам вел тяжбу с императорским Государственным банком вплоть до 1917 года и даже отсудил какую-то свою недвижимость.
Тоталитарный 1949-й год для Хоральной синагоги, как и для евреев вообще, был одним из самых драматических. На новогодний праздник Рош-ха-Шана сюда приехала тогда Голда Меир, бывшая послом Израиля, и ее восторженно приветствовали там сотни московских евреев. Они устроили настоящую демонстрацию и огромной толпой пошли провожать посланницу Сиона к ее резиденции в гостинице Метрополь.