Еврейский вопрос: Беседы с главным раввином России
Шрифт:
Сейчас в Москве существует пять синагог – хоральная, синагога на Большой Бронной, синагога в Марьиной Роще, в Отрадном и Мемориальная синагога на Поклонной горе. Там, кстати, расположен единственный в России музей Холокоста. В городе много молельных домов, куда можно прийти помолиться. Кроме того, под крышей нашей синагоги находятся синагоги грузинских, горских и бухарских евреев. Когда Союз развалился, многие евреи приехали в столицу из Грузии, Азербайджана, Узбекистана. Тогда им некуда было податься, и они обосновались здесь, в нашей синагоге, и так со временем здесь и остались. У нас с ними нет никаких принципиальных различий в исполнении культа. Только специфические особенности в порядке и произнесении текстов некоторых молитв. Другое дело, что и в синагоге-то сейчас «не стопроцентная заполняемость», а к ним так мало людей ходит, что порой и миньяна в субботу не собрать. Тогда, несмотря на все различия, они присоединяются к нам – что делать, молиться-то надо. Но это только по субботам, в обычные дни они к нам не ходят. Зато у меня в кабинете постоянно появляются «ходоки», которые заявляют: «Вот, надо идти к Лужкову, просить денег на новые синагоги – азербайджанскую, грузинскую…» Странные люди, вот вам – стоит огромная синагога, которая еще и пустая! Пожалуйста, ходите, молитесь в любое время. Нет, нужно строить новые, и причем не где-нибудь в Бирюлево, а обязательно в центре.
Вообще, людской поток в синагогу в разное время то увеличивался, то катастрофически ослабевал. У нас в хоральной синагоге иногда прямо страшно становилось. Тогда такое время было – единицы верили, что когда-нибудь будет свободный выезд в Израиль. Добивались разрешения, а когда получали, уезжали и думали, что это навсегда. Ведь даже приехать похоронить родителей не разрешали. За уехавшими как будто закрывались ворота, сел в самолет – и все, прощай навек. И вот сидишь в синагоге в раввинском кресле, смотришь в зал: а там каждую субботу все меньше и меньше народу. И думаешь: ну еще год-два, и все, замок повесят на входе, в лучшем случае из синагоги музей сделают, в худшем – спортзал откроют. Все прямо на глазах умирало. Но словно вспомнил о нас Всевышний, послал Горбачева, началась перестройка, а вместе с ней и перемены.
Открыли первую школу здесь же, в синагоге. Нашлись желающие отдать в нее детей учиться. Правда, сначала это был настоящий ужас, синагога ведь не приспособлена для занятий с детьми. Они везде скачут, прыгают, бегают, кричат, визжат, ломают все подряд. Мало того, что за ними глаз да глаз, – надо следить, чтобы не пострадали, не расшиблись, через балкон не перевалились, – так еще и порядка никакого. Вся синагога на ушах. Со временем выделили специальное помещение под школу, и стало все налаживаться и развиваться.
Народ постепенно стал появляться. У молодежи уже не было того страха, который преследовал пожилых людей. Они заходили, интересовались. И старики начали приходить, чувствовали, что времена изменились, что в открытую никто евреев уже не преследует, с фотокамерами по синагоге не шныряет. Нет, все равно, конечно, страх присутствовал, не только и не столько за себя, сколько за детей. Сейчас все вроде хорошо, а что завтра будет? У государства ведь десятилетиями было очень негативное отношение к религии. Если русские свои православные церкви разорили, то про еврейские и мусульманские и говорить нечего. Это просто счастье, что во многих провинциальных городах сохранились синагоги, что их не взорвали, а приспособили под конторы, конюшни, овощехранилища. Недалеко от моего дома на Покровке церковь, в которой тоже долгое время располагалась какая-то организация. И так было по всей стране.
Евреи вообще были словно под колпаком. Советы по делам религий, а их два было – один Московский, другой Союзный, постоянно контролировали все наши действия. Отчитывались каждый месяц: сколько денег поступило, от кого, кому. Распоряжались, кому платить зарплату, кому не платить, кому сколько давать, сколько человек должно работать. Потом, в 91-м, когда Союз распался, развалились и эти Советы по делам религий, и как-то все потеряли интерес к тому, что происходит у евреев. Позже организовали другой орган – общественный Совет по связям с религиозными организациями при Президенте, потом при Правительстве, потом при Правительстве Москвы. Но это уже были совершенно другие отношения – нормальные, рабочие. Во все эти советы входили представители всех религиозных конфессий. Туда можно было пойти и попросить о чем-нибудь, о помощи, деньгах, поддержке.
Раньше были сплошные директивы, никто никого не слушал, это можно, а это нельзя, и точка. Получить книги или предметы религиозного культа было практически невозможно. Только по великим праздникам, и то не всегда. По случаю Олимпиады в 80-м году, когда ждали наплыва иностранцев, разрешили получить молитвенники из Канады и Пятикнижия из Америки. В дореволюционной перепечатке сделали пять тысяч экземпляров на весь Советский Союз. Капля в море, но хоть что-то. И то с таким трудом все это выбивалось, что об этом можно отдельную книгу написать.
И синагогу-то тогда не закрывали только потому, что это Москва – столица: посольства, иностранные делегации… Но и помогать ничем не помогали. К концу 90-х синагога настолько обветшала, что начала буквально разваливаться на глазах. Мы старались поддерживать порядок, то фасад где-то побелим, то стены подкрасим, но внутри все просто в аварийном состоянии. А тут – столетний юбилей. Мы подумали, позор какой – люди будут приезжать, гости, международные делегации, а у нас потолок на голову падает! Решили привлечь богатых прихожан. Многие из них родились в смешанных браках, но большинство и по духу, и самосознанию все-таки евреи. Бросили клич с целью собрать денег на ремонт, но как-то все прохладно отнеслись к этой затее. Поняли мы, что дело плохо, пошли к Юрию Михайловичу Лужкову. Реакция мэра была мгновенной: «Даю полтора миллиона из фонда мэра». Дальше он берет телефон, при нас звонит Ресину, приглашает к себе в кабинет. Тот приходит, Лужков ему говорит: «Ты еврей? Еврей. Восстановил храм Христа Спасителя? Восстановил. Теперь будешь синагогу свою восстанавливать!» Тот закивал: «Да-да, Юрий Михайлович, конечно-конечно!» Собрал тех же богатых людей, к которым мы обращались, те на этот раз деньги дали, и мы все благополучно отремонтировали. Больше десяти миллионов тот ремонт стоил. К счастью, сохранились первоначальные чертежи, и то, что было уже почти утрачено, смогли восстановить. Придали синагоге первоначальный вид, тот, какой был, когда ее только построили. Так что спасибо Юрию Михайловичу, без него мы бы не справились.
Но нам повезло, а какое количество полуразрушенных синагог стоит по всей стране! В Самаре – фантастическая синагога. Ее построили евреи, жившие в этом городе до революции. Их тогда там насчитывалось около тысячи. Сегодня в Самаре живет уже порядка десяти тысяч евреев, а синагога в ужасающем состоянии. Полуразрушенная, полусожженная, когда-то там устроили хлебозавод, сегодня бомжи ночуют. И никто не может собрать денег, чтобы привести ее в нормальный вид. Не думаю, что сегодняшние самарские евреи беднее тех, кто ее строил. Мотивации нет. То же самое с синагогами, построенными до революции в Иркутске, Саратове. Стоят немым укором почти в руинах. Увы.
А ведь при сегодняшних возможностях, при том количестве евреев, что остались в России, все могло бы быть совершенно иначе. По разным подсчетам сейчас в стране около шестисот-восьмисот тысяч галахических евреев, плюс евреи от смешанных браков и тех, кто в силу убеждения считают себя евреями. И при этом к правоверной жизни приобщены процентов десять от силы. Вот если в синагоге устраивают концерт хора Миши Турецкого – все всегда вспоминают о своем происхождении и идут с большим удовольствием, а на молитву прийти или принять участие в жизни синагоги – ни за что. Большинство общин сегодня состоят из стариков, вокруг них жизнь и крутится.
Проблематичная ситуация и с раввинами, которых не хватает. Да, помогают из-за рубежа, и большое спасибо им за то, что они часто с огромными семьями снимаются со своих насиженных мест и приезжают к нам. Но, к сожалению, это все равно не выход. Не все владеют русским языком, не все в курсе особенностей нашей жизни, а это всегда создает проблемы в общении с прихожанами. Нет нормального контакта, это раз. Ментальность совсем другая, это два. Для человека, выросшего в религиозной среде где-нибудь в Израиле, категорически недопустимо приехать в синагогу в субботу на троллейбусе, да еще с какой-то кошелкой, да еще и с колбасой, торчащей из этой кошелки. А потом еще выясняется, что колбаса некошерная. Ну, тут уж совсем караул! Для иностранного раввина это нечто непостижимое. Он даже разговаривать с подобным «явлением» не станет. А мы с такими людьми работаем, такова наша реальность. Конечно, хотелось бы, чтобы у нас в синагогах было достаточно своих российских раввинов, знающих нашу жизнь, язык, традиции, но, к сожалению, не все так просто.