Еврейское остроумие
Шрифт:
Богатый горожанин пожертвовал раввину на нужды общины сто рублей.
Уже на следующий день к раввину является делегация похоронной фирмы и просит сто рублей на ремонт кладбищенской ограды: она кое-где разрушилась, и на кладбище забредают собаки и свиньи.
— Хорошо, — говорит раввин. — Одного лишь не понимаю: как это собаки и свиньи так быстро узнали про сто рублей?
У
Во время большой засухи умирает шамес. В могилу ему кладут молитву о дожде.
Тут подходит городской сумасшедший и принимается читать собственную молитву:
— Всевышний, поторопись выполнить просьбу, которую передаст Тебе шамес, а то без всякой жалости пошлем на Твою голову всех предстоятелей нашей общины!
Вариант.
Плачущие еврейки кладут свои поручения в могилу умершему ребенку; какой-то энергичный еврей укоризненно говорит им:
— Как вы можете полагаться на такого малыша? Важные поручения лучше выполнять самим!
В некоторых местностях Восточной Европы простые евреи для прощания с покойником приглашали платных плакальщиц, совсем как в античные времена.
У мер отец Абрамовича, и тот посылает служанку к самой лучшей плакальщице местечка. Служанка возвращается с ответом:
— Она говорит, что сегодня плакать не сможет: этой ночью умер ее собственный муж.
В некоторых местностях покойника нельзя было погребать, пока кто-нибудь не скажет о нем что-то хорошее.
В одном таком местечке умер доносчик, очень скверный человек. Никто не может сказать о нем ничего хорошего, и труп уже третий день лежит в ожидании погребения. Тут одному еврею приходит в голову мысль:
— Я знаю о нем хорошее: он оставил после себя сыновей — так по сравнению с ними он чистое золото!
Варианты.
1
Еврей подходит к гробу и, глядя на покойника, произносит растроганно:
— Он так любил лапшу с маком!
2
Умерший ни разу в жизни не зашел в синагогу. Один горожанин, к счастью, вспомнил сейчас об этом — и так похвалил покойника:
— Кое-что хорошее я таки могу о нем сказать. Покойник сроду не был в синагоге и ни одной службы не испортил пустой болтовней!
3
Некий
— Ой, как красиво висит!
Умер богатый, но очень наглый и грубый еврей. В течение всей жизни он пренебрегал религиозными запретами. Но посмотрите, что делается: в надгробной речи раввин его хвалит. Покойный, оказывается, в шабес никогда не курил и ничего не писал (то и другое запрещено).
— Ребе, — с упреком говорит один из пришедших на похороны, — как вы можете ради какого-то гонорара кривить душой?
— Я сказал чистую правду, — стоит на своем раввин. — Этот человек был неграмотным и некурящим.
У мер богатый, но невоспитанный и грубый еврей. Семья хотела бы купить ему место рядом с могилой почтенного раввина, который умер задолго до этого. Часть общины согласна, часть протестует, на кладбище шумный скандал, и в конце концов роют сразу две могилы…
Старый еврей молча слушает перебранку, потом говорит своему другу:
— Нет, я тебя спрашиваю: стоит в таких условиях умирать?
Еврей посещает очень маленькую еврейскую общину, где только что начали строить синагоги и сооружать кладбище. Приезжий удивляется:
— Не может быть, чтобы вам нужно было то и другое сразу. Пока вы живы, зачем вам кладбище? А если один из вас умрет, то десяти мужчин, чтобы отслужить заупокойную службу, все равно не наберется — тогда зачем синагога?
На это местный еврей отвечает:
— Нам нужно и то и другое. Синагога — для нас, кладбище — для приезжих.
Было принято, чтобы синагогальные служки на похоронах обходили присутствующих с кружками для пожертвований.
Умер богатый скряга; его сын без слез сидит у гроба. Но когда гроб с телом отца подняли и шамес с гремящей кружкой пошел вдоль процессии, молодой человек вдруг разрыдался.
— Что это с тобой? — спрашивают люди.
— Как только загремела кружка, — говорит сын, — а папа не вскочил и не убежал подальше, до меня дошло, что он в самом деле умер!
Еврейка читает на надгробии: "Здесь лежит Йосель Кон. Кантор. Набожный человек. Образцовый семьянин".
— Ой вэй (горе мне)! — кричит еврейка. — Три еврея под одним камнем!
Раввин огорчен, что налоги на нужды общины поступают еле-еле, и гневно клеймит в проповеди скупцов: