Европа в пляске смерти
Шрифт:
Мы проходим несколько метров по полутемному коридору и входим в большую, обильно освещенную широкими окнами комнату, служившую, по-видимому, прежде классом. На стене еще остались две черные доски, на которых сейчас приколоты карты обоих театров войны. В углу стол с бумагами и книгами и простая чугунная печка.
Генерал Жоффр здесь совершенно один. Он делает несколько шагов навстречу нам:
— Господа, благодарю вас за посещение. Я рад вас принять. Вы уже видели кое-что и еще увидите интересные вещи. Это позволит вам опровергнуть выдумки немцев. Вы должны восстановить истину. Надо говорить правду.
Генералиссимус умолк. Он слегка кивнул головой и полуобернулся, давая
Тогда один из наших коллег выступил вперед и обратился к генералиссимусу с речью, поздравляя его с получением отличия, а именно военной медали, врученной ему президентом Пуанкаре 3 накануне.
— Это не имеет никакого значения, — сказал генералиссимус. — В настоящий момент ничто не имеет значения, кроме задачи обеспечить спасение родины…
Один из нас счел нужным воскликнуть: „Что уже достигнуто!“
Генералиссимус, слегка сморщив брови, бегло взглянул на прервавшего его и не произнес ни слова.
Свидание было окончено. Присутствовавшие при нас иллюстраторы просили его позволить им снять его. Он позировал им несколько минут, и мы лучше могли рассмотреть человека, который управляет французской армией.
Он большой и несколько тяжелый. У него сильная голова с выпуклым лбом и очень светлыми голубыми глазами, смотрящими из-под бровей-кустов. Нос узкий, у основания расширяется до белокурых, сильно поседевших усов. Волосы его также белокуры, с обильной проседью. Под губами небольшая бородка „муш“, смягчающая впечатление широты его крепкого, упрямого подбородка.
Костюм самый простой: черная куртка с тремя звездами на рукаве, воротнике и эполетах, тонкий золотой галун. Ни одного ордена. Генерал жестикулирует редко, говорит медленно, басом. Голос выдает его припиренейское происхождение (как известно, Жоффр по нации своей каталонец). Фотографы окончили и уносят с собой свой исторический документ. Мы уходим из генеральной квартиры, все такой же мирной и молчаливой, и отправляемся вновь на поля битв, каждая деталь которых известна только что покинутому человеку, избранному, чтобы отбросить нашествие…»
«Киевская мысль», 11 декабря 1914 г.
В бомбардируемом Реймсе *
Для меня выяснилось с полной определенностью, что, пока Реймс бомбардируется, мне попасть в него будет нельзя. Власти находят легкомысленным пускать журналистов в город, где не проходит дня без того, чтобы несколько человек не оказались убитыми. Я ссылался, конечно, на то, что нейтральных журналистов генеральный штаб сам возил в Реймс и именно во время бомбардировки. Но, как мне разъяснили, здесь настойчивые просьбы журналистов встретились с необходимостью установить некоторые факты перед лицом нейтральных стран всего мира. Вперед же рисковать нашей драгоценной жизнью признано, кажется, ненужным и недопустимым. Тем не менее считаю я нелишним привести для читателей лучшее, на мой взгляд, описание визита журналистов в бомбардируемый Реймс, данное редактором «Journal de Gen`eve» 1 Ваньером.
«Мы прибыли в Реймс по суассонской дороге, тянущейся по левому берегу Весли. Было уже за полдень. Пройдя многолюдное и оживленное предместье, мы вышли на правый берег реки и пошли вдоль бульвара.
Здесь все словно вымерло. Ни одного прохожего. Дома заколочены. В некоторых окна забиты досками, чтобы защитить их от взрыва гранат. Мы завернули направо, в широкую улицу с аркадами, носящую имя „Druet d'Erlan“. Первый дом направо, „H^otel Continental“, буквально изрешетили бомбы. Двумя шагами дальше — „H^otel du Nord“, где мы и остановились. Второй этаж его совершенно разрушен, но rez-de-chauss'ee остался нетронутым. Пока мои товарищи заказывают обед, я отправлюсь шататься под аркадами. Все магазины заперты. Молчание смерти и безмерная скорбь нависли над городом. Однако вот лавочка. Ее металлические шторы опущены, но дверь открыта. Я вхожу. Здесь продаются иллюстрированные открытки. Я восхваляю мужество молодой продавщицы, оставшейся на своем посту в такое время. „О, — отвечает она, — надо же чем-нибудь существовать. Вы ведь знаете, что вся эта история тянется вот уже три месяца“.
— Но сегодня, — говорю я, — не стреляют.
— Подождите, это начинается всегда после полудня.
В отеле „Континенталь“ обед необычайно оживленный. Один офицер своими рассказами о жизни в траншеях заставил нас хохотать до слез… Бьет два часа. Вносят черный кофе. И в это же самое мгновение страшный грохот потряс дом и заставил нас вскочить на стулья. Одна граната разорвалась на улице Ch^atinisle в двух шагах от отеля.
Прибежал наш шофер и рассказал, что видел, как рухнула целая стена. „Так и есть, — говорит хозяйка отеля, — они всегда начинают в это время“. И совершенно спокойно, обычным тоном предлагает нам ликеры и кофе. Второй взрыв. Небольшой промежуток — и третий взрыв, такой сильный, что дрожат стекла в окнах и посуда на столе. В залу вошел жандармский офицер. В руках у него маленький осколок гранаты, упавший в его экипаж.
Мы поднимаемся, чтобы идти к собору. „На ваш страх и риск“, — предупреждает сопровождавший нас офицер.
Жители Реймса знают, что немецкие батареи расположены с восточной стороны города и что, стало быть, дома, фасады которых обращены к западу, подвергаются меньшей опасности от бомбардировки.
По дороге в западную часть города мы пересекаем площадь Druet.
Множество людей бежит под грохот канонады, останавливается под аркадами и оглядывается. Еще мгновение — и улица уже почти пуста. Под аркадами осталось лишь около дюжины зрителей. Они ждут. Их лица полны скорби, гнева и боли. Три месяца жители Реймса присутствуют при том, как их родной город, полный прекрасной старины, разрушается камень за камнем. Они присутствуют при этой нестерпимой пытке, бессильные помочь, находясь сами под постоянной угрозой быть убитыми тут же каким-нибудь осколком гранаты или быть погребенными под развалинами собственного дома.
Закоулками мы пробиваемся к собору. Не буду останавливаться на описании публичных и частных зданий, опустошенных или совсем разрушенных бомбардировкой. Их достаточно дано и без меня. Разрушены дворец архиепископа, театр, госпитали, казармы, мастерские, музеи, старые отели, крыши которых сорваны, а покосившиеся стены падают, источенные огромными бесчисленными дырами. Но есть кварталы, которые благодаря своему выгодному расположению остались совершенно нетронутыми, и видно даже несколько открытых магазинов и кафе.
Но большая часть домов остается заколоченными, окна закрытыми и часто даже забитыми, как кирасой, досками. Мы углубляемся все дальше в пустынные улицы, где царят молчание и траур. Время от времени, все с большими промежутками, раздается выстрел и вслед за ним страшный взрыв разорвавшейся в какой-нибудь части города бомбы.
Потом опять гробовое молчание. Только звук наших шагов раздается на тротуаре.
Мы проходим к собору узкой улочкой, на которой находится отель „Lion d'or“. Как раз перед отелем разорвалась граната. Она вырыла яму в мостовой, а осколками проделала широкую трещину в стене дома.