Эвтаназия
Шрифт:
– Но ты не представляешь, чего мне это стоит. Приходится до одурения крутить тяжелый обруч, внутренность которого заполнена песком.
– Мать у тебя тоже была изящной.
– Оставь наконец свои гнусные поползновения, – сказала она. Потом добавила уже более мягко: – Между прочим, мать тоже крутила обруч. Она и научила меня заполнять его песком.
– Сама ведь видишь, что преемственность налицо, – рискнул ввернуть я.
Она снова засмеялась, зажав рот ладонью.
– Тогда, может быть, немного коньяку? – предложил я, извлекая очередное приобретение – бутылку „Камю".
– Я ведь за рулем. Если тебе так
Я сказал, что с удовольствием, а куда? А она сказала, что не думает, чтобы это доставило мне удовольствие. Сегодня – ровно пол года, как погибли ее родители. И ей обязательно нужно съездить на кладбище.
Я вышел в коридор, извлек из шкафа свой единственный костюм и переоделся.
– Такое впечатление, что у тебя там магазин подержанного платья, – сказала Момина.
– Просто в свое время мне удалось захватить в коридоре плацдарм силами платяного шкафа. Потихоньку отвоевываю пространство. Вообще, это интересная тема: время и пространство. Люди боятся времени и обожают пространство. Наверное потому, что время больше ассоциируется с мгновением, а пространство – с бесконечностью.
– По-моему, ты не очень-то любишь пространство, – заметила Момина. – Судя по тому, сколько места ты в нем занимаешь.
Выразительным взглядом она окинула комнату.
– У меня еще есть подвальное помещение, – возразил я. – Правда, оно забито до отказа.
– Интересно, чем, – сказала Момина. – Не могу себе представить.
– Военная тайна, – сказал я. – А, впрочем… Если хочешь, могу показать.
– Просто скажи – и все.
– Нет, просто тут не скажешь. Это нужно видеть.
Секунду поколебавшись, я взял ключ и повел ее на лестничную площадку. А оттуда – вниз по ступеням.
– Осторожно, не упади, – предупредил я. – Тут можно основательно подпортить себе конструкцию.
Момина с интересом оглядывалась по сторонам.
– Настоящие казематы, – сказала она. – Петропавлавская крепость. Бастилия.
– Ты права. – Я принялся шерудить ключом в замке, ощущая себя средневековым тюремщиком. – Прошу.
Дверь распахнулась, щелкнул выключатель, и перед нами выросли штабеля книг. Их скорбные вершины местами достигали потолка.
– А вот и узники, – сказал я. – Практически все здесь. „Мейнстрим", „Еще раз „фак"!" и „Разъяренный мелкий буржуа".
Она удивленно замерла. Потом погладила корешки книг кончиками пальцев. Внезапно я почувствовал, как меня заливает волна нежности.
– Рабо Карабекян, – проговорила она. – „Синяя борода", Курт Воннегут-младший.
Я напряг память.
– Не совсем, – возразил я. – Его картина, которую он прятал в сарае, представляла несомненный интерес для общества.
– Твои книги тоже представляют интерес для общества.
– Оно и видно.
– Нет, я серьезно. Если бы ты бросил заниматься косметическими операциями и взялся за ум, из тебя мог бы получиться неплохой автор.
„О, Б-же, дай мне одно крыло Антуана де Сент-Экзюпери, и второе – Ричарда Баха!"
– И все-таки, – сказала она. – Где ты находил деньги на типографию? Давай уж все начистоту, коль начал.
– А разве ты до сих пор не догадалась? – удивился я. – Странно. С твоей проницательностью и умением подмечать даже незначительные детали…
– Стало
Ну вот, вчера я не смог сообразить, кто она по профессии, а сегодня мы вроде поменялись ролями. Я кивнул. Последовало продолжительное молчание.
– Ничего не приходит на ум, – проговорила она.
– А ты ведь прошла весь путь к ответу, еще когда искала меня. Появление каждой из книг сопровождалось моим переселением в меньшую квартиру. С доплатой. Пока я не очутился в этом благословенном уголке. Со всеми своими тиражами.
Дождя не было. Серый небесный покров, недавно казавшийся таким плотным, как-то вылинял, обветшал и покрылся синими пятнами. Земля отсвечивала осколками луж. Ветер швырялся мокрыми листьями.
Момина водила классно. Создавалось впечатление, что у нее вообще нет изъянов. Что она – само совершенство. Правда, совершенство ведь тоже изъян (в той мере, в какой стопроцентная нормальность считается психическим сдвигом). Совершенство стерильно, и это слегка отпугивает.
Стерильность! Я покосился на нее. Думаю, я подобрал нужное слово. Момина казалась настолько стерильной, что ее невозможно было представить себе в роли матери.
Невдалеке от кладбища она ловко объехала лежавший на дороге труп собаки. Этот труп словно символизировал собой некую границу: начало города мертвых под охраной мертвого сторожевого пса. У входа продавались гвоздики. Мы купили четыре цветочка и двинулись по пронизанным сыростью аллеям.
Неожиданно я поймал себя на мысли, что никогда до этого на был на кладбище. Родня моя обитала в Орегоне, и они не только все здравствовали в настоящий момент – тьфу-тьфу-тьфу! – они были стройны, загорелы и не в меру жизнерадостны. А бабушек и дедушек своих я не помню. Мать вообще росла сиротой и воспитывалась в детском доме. А родители отца еще были живы, когда я родился, но вскорости умерли – оба в течение одного месяца. Отец никогда не брал меня на их могилу. Мне даже неизвестно, навещал ли он их сам. Возможно, где-то рядом покоятся их останки. Я начал всматриваться в фамилии, написанные на могильных плитах.
– Нам сюда, – сказала Момина.
Мы свернули налево, прошли еще метров десять и остановились у низкой решетчатой оградки. Момина положила руку на калитку, потянула ее на себя и… замерла.
Я удивленно переводил взгляд с нее на памятник и обратно.
– Что-нибудь не так? – поинтересовался я.
Она вошла внутрь и обошла вокруг памятника. Могила выглядела ухоженной, и памятник был в полном порядке, непонятно, что могло ее так взволновать.
– Вот чертовщина! – воскликнула она.
– Да что случилось?
– Памятник!
– Что, памятник?
– Откуда он взялся?!
– То есть?
– Я только собиралась заняться его установкой, ведь рекомендуется выждать какое-то время, чтобы земля осела.
– М-м-м…
Памятник смотрелся необычно, во всяком случае на фоне кладбищенского ландшафта. Весь из цельного черного мрамора. На полированном полу – никакого возвышения – за письменным столом восседал Момин-Середа. Сбоку к нему прислонилась жена, рука которой покоилась на его плече. На столе – пишущая машинка и несколько книг. Впрочем, имя Середа нигде не упоминалось. „Момин, Виктор Андреевич, 23.01.1941 – 21.04.1996. Момина (Глотова), Ксения Игоревна, 11.05.1946 – 21.04.1996."