Эвтаназия
Шрифт:
Помню совершенно дурацкую фразу, возникшую у меня в голове: „Она училась в Принстонском университете!"„Она училась в Принстонском университете!" Перед глазами большими толпами завертелись разномастные студенты, какими я их видел в американских фильмах. В одном из них студенты развлекались тем, что пытались попасть друг в друга из игрушечных пистолетов. И тот, кому первому это удавалось, кричал „гоча!"
Гоча!!!
И вновь торжествующее: „Она училась в Принстонском университете!" „Она училась в
Я двинул в ванную. Она стояла под струей воды. Увидев меня, она тут же рванула занавеску из плотного целлофана, превратившись в мутное пятно. Но черный треугольник внизу при этом все же просматривался.
– Света, я все понимаю, – проговорил я. – Но почему ты даже не намекнула? Ведь это можно было сделать куда деликатнее. Я хоть и редкая скотина, но…
Черный квадрат Малевича…
Черный треугольник Моминой…
– Вообще-то, я не очень обольщаюсь, – продолжал я. – Я прошел в твою жизни с черного хода, но, видимо, в какой-то необыкновенный момент. А обычно такие женщины, как ты, в сторону таких уродов, как я, даже не смотрят.
Занавеска снова метнулась в сторону. Момина со злостью швырнула в меня капроновой бутылью с шампунем. Глаза ее метали громы и молнии.
– Ты просто кретин, Гена! – зашипела она. – Причем здесь вообще ты?! Это была процедура!!! Только необходимая процедура!!!
Я сидел в гостиной, обхватив голову руками и тупо уставившись на свой член с засохшими следами крови. Появилась Момина – с мокрыми волосами, в халатике. Нутром своим я почуял, что со времени моего бегства из ванной что-то произошло. Словно она решила для себя какую-то важную задачку. Выглядела она почти веселой, мне это не понравилось еще больше чем ее ярость.
– Надеюсь, вы ощутили каждую клеточку моего тела, сэр? – проговорила она примирительно.
Я настороженно уставился на нее. Обычно так ведут себя женщины, приготовившие тебе порцию яду. А, собственно, что мне терять? И я потребовал, чтобы она сняла халат. Поскольку это настоящая пытка: переспать с женщиной и не иметь возможности представить ее себе обнаженной.
– Вот и хорошо, – сказала она. – Рана за рану, око за око, зуб за зуб.
– Твоей матери тоже нравилось с отцом вести себя таким стервозным образом?
Она замерла. Последовал уже известный мне смешок, только на сей раз она закрывала рот обеими руками. Потом она медленно расстегнула халат, и он сполз к ее ногам.
– Ну ты и проходимец, Гена, – сказала она. – Еще никому не удавалось так ловко запутать меня.
Я пожирал ее глазами. Все же Бог – парень что надо. Какой дизайн!
– Вообще-то, моя мать была на редкость фригидной, нужно заметить – так, на всякий случай; но в постели с отцом старалась не подавать виду, – сообщила она.
– Откуда сие известно?
– Она сама мне рассказывала. Говорила, что у нее не доставало духу разочаровать его. Так что тебе повезло.
– Да, – согласился я. – В некотором роде мне повезло. Так везет статистам, выступающим в массовке какого-нибудь фильма о дворянах. Можно почувствовать себя графом или даже князем, приложиться к ручке баронессы, пощеголять во фраке…
Она подошла и поцеловала меня в щеку.
– Это ты его или меня? – зло прокукарекал я.
Именно зло и именно прокукарекал.
– Скорее всего, вас обоих.
Она смотрела на меня одновременно весело и испытывающе.
И как это прикажете понимать?
Я бросил быстрый взгляд на портрет Середы.
– Лямур ля труа… Между прочим, ты далеко не первая, кто начинает половую жизнь с группового секса.
– И чем это обычно заканчивается?
– Здесь не существует закономерности. Для одних – волне благопристойной супружеской постелью, а для других – плеткой. В смысле – мазохистской.
Чушь, которую можно себе позволить лишь с высоты положения любовника сексопатолога.
– Плетка – это не для меня, – покачала головой Момина.
– Тогда остается первое.
– Вымой фаллос, – в свою очередь потребовала Момина. – И сними носки.
Я повиновался.
Мы улеглись на свежие простыни.
– Во всем есть своя положительная сторона, – проговорила она. – Раньше у меня чрезвычайно болезненно протекали месячные. Но теперь, если только врачи не врали, все должно постепенно войти в норму.
– Зачем ты мне об этом рассказываешь?
Я определенно не годился на роль подружки, и нужно было, чтобы она с самого начала это поняла.
– Сама не знаю. Раньше я могла поделиться чем-то с матерью или отцом. Но теперь, когда я осталась… Извини.
Я лизнул ее в плечо. Она машинально вытерлась.
– Они как-то привязывали меня к действительности. А сейчас я начинаю терять ориентацию… Книги уводят Бог знает куда, а кроме них ничего не существует. Честно говоря, я не очень-то ощущаю сопричастность к тому, что происходит вокруг, и предпочла бы жить во времена Греты Гарбо. Тогда бы я обязательно познакомилась с Набоковым, Джойсом, Кафкой, Башевисом Зингером. И с твоим любимым Сэлинджером тоже.
– Сэлинджер до сих пор еще жив, – отозвался я.
Нет, ну как я с самого начала точно определил! Посланница Века Джаза! Конечно, приятнее жить во времена Греты Гарбо нежели во времена Греты Мерлоу.
– А что ты будешь делать с деньгами, которые получишь за роман? – неожиданно поинтересовалась она.
– Не знаю, я еще об этом не думал…
Тут, подчиняясь внезапному порыву, я приподнялся на локте и внимательно посмотрел на нее.
– У тебя финансовые затруднения?
– Пока, к счастью, нет, – сказала она. – Но, по правде говоря, эта сторона жизни начинает понемногу меня беспокоить.