Эйзенхауэр
Шрифт:
Выдвигая свои предварительные требования, Хрущев сознательно вел дело к срыву конференции. Обида на американского президента, чувство уязвленного достоинства у него возобладали — точно так же, как у его партнера. Ближе к истине был А.И. Микоян: «Хрущев опять “похоронил разрядку”, раздув инцидент с самолетом-разведчиком “У-2”. Так нельзя было поступать с Эйзенхауэром. Тот честно взял на себя ответственность, хотя мог бы этого и не делать. Сама поездка Хрущева в США в сентябре 1959 г. давала хороший старт разрядке, и ответный визит Эйзенхауэра в 1960 г. закрепил бы эту тенденцию ввиду большого авторитета Эйзенхауэра в США, у нас и во всём мире. Другим в Америке было бы нелегко повернуть обратно после
Утром 16 мая де Голль в качестве хозяина открыл конференцию глав четырех государств. Едва он окончил краткую вступительную речь, намереваясь дать первое слово Эйзенхауэру (об этом было предварительно договорено — американский президент собирался ответить на хрущевский меморандум), Никита Сергеевич поднялся и потребовал слова. Де Голль взглянул на Эйзенхауэра, который кивком головы выразил согласие. Начав обличительную речь, советский премьер стал говорить всё громче, будто выступал перед огромным скоплением людей. Де Голль, повернувшись к советскому переводчику, произнес: «В этом помещении отличная акустика, мы все хорошо слышим председателя, ему нет смысла повышать голос», — и повторил то же своему переводчику. Оба переводчика, каждый по-своему, перевели Хрущеву слова французского президента. Чуть понизив тон, Хрущев продолжил речь, завершив ее заявлением, что в «создавшейся обстановке советские люди не смогут принять президента США с должным гостеприимством», то есть аннулировал визит Эйзенхауэра в СССР.
Выступивший затем американский президент ограничился кратким замечанием, что советскому премьеру не надо было говорить так долго, чтобы взять назад свое приглашение{822}.
Хрущев и его советники поднялись с мест и направились к дверям. Парижская конференция в верхах завершилась, так и не начав работу. Отношения США и СССР вновь обострились, начался новый виток гонки вооружений, расхлебывать последствия которого пришлось вместе с Хрущевым уже президенту Кеннеди.
Правда, в президентство Эйзенхауэра Хрущев еще раз побывал в США (только в Нью-Йорке) в сентябре — октябре 1960 года в качестве главы советской делегации на XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Советский лидер произнес большую речь о предоставлении независимости колониальным народам и о разоружении, а также выступал еще несколько раз по различным поводам. На одном из заседаний Хрущев, недовольный обсуждением венгерского вопроса, поставил свою туфлю на стол с «угрозой» постучать в знак протеста. Инцидент был раздут и американской, и советской прессой, а зять Хрущева изобразил эпизод как акт решительной борьбы против империализма{823}. Эйзенхауэр 22 сентября ограничился краткой речью, в основном посвященной помощи освободившимся от колониализма странам Африки, и лишь в двух словах затронул проблемы разоружения и освоения космоса{824}.
Личные отношения между американским и советским лидерами достигли к этому времени такой степени неприязни, что Эйзенхауэр не только отказался на этот раз встретиться с Хрущевым, но после раздутого инцидента с ботинком даже заявил в сердцах госсекретарю Гертеру, что если бы обладал полнотой власти, «нанес бы удар по России, пока Хрущев находится в Нью-Йорке»{825}. Однако американские президенты такой властью не обладают, да и сказано было лишь для красного словца.
На такой негативной, хотя и поверхностной ноте завершились американо-советские отношения в президентство Эйзенхауэра. Тем не менее нужно подчеркнуть, что именно в период его пребывания на посту президента была предпринята первая попытка международной разрядки,
Проблемы расовой десегрегации
Во второй половине пятидесятых годов Соединенные Штаты динамично развивались (кратковременный хозяйственный спад был в конце 1957-го — первой половине 1958 года). В 1959 году прирост валового внутреннего продукта составил 4,2 процента, в 1960-м — 3,2 процента. За время правления Эйзенхауэра личные доходы американцев увеличились на 47 процентов, а их сбережения — на 37 процентов. Правда, при этом существовали серьезнейшие пробелы в области социального обеспечения, сохранялись нищенство, бездомность, высокий уровень преступности. Относительное благополучие социальной жизни Соединенных Штатов продолжало нарушаться неравноправием чернокожего населения, прямо противоречившим не только принципам гуманизма, но и конституции страны, поправки к которой, принятые после Гражданской войны, запрещали расовую дискриминацию.
Факт расового неравноправия в стране отнюдь не являлся для президента Эйзенхауэра откровением. То, что расовая проблема не просто существует, а весьма остра, он почувствовал буквально на себе, когда был президентом Колумбийского университета, расположенного вплотную к Гарлему. В первые послевоенные годы в этом весьма неспокойном негритянском районе Нью-Йорка хозяйничали банды, делившие его на сферы влияния. Белому смельчаку, оказавшемуся на гарлемской улице, постоянно могло угрожать нападение чернокожих подростков, исподтишка поощряемых своеобразными «расистами наоборот». Когда Дуайт решался побродить по окрестным улицам, он всегда брал с собой оружие. Не без злорадства советский историк Р.Ф. Иванов писал: «Это была своеобразная и довольно убедительная иллюстрация к проблемам послевоенной Америки: президент-генерал направлялся в свои академические владения с пистолетом в кармане»{826}.
Уже вскоре после вступления в должность президента Эйзенхауэр узнал, что в Верховном суде накопился ряд жалоб на сегрегацию в школах и требований отмены решения самого Верховного суда: «образование отдельное, но равное», принятого еще в 1896 году. В течение десятилетий против этого принципа велась борьба, то более, то менее активно. В южных штатах действовали сегрегационные законы (их в обиходе называли законами Джима Кроу по имени комического персонажа — бедного негритянского уличного певца, который полностью примирился со своей участью и угождал белым), по которым чернокожие не могли учиться в школах и университетах вместе с белыми, должны были занимать специально отведенные для них места в общественном транспорте, в столовых и ресторанах и т. п. Многие магазины, рестораны, гостиницы вообще отказывались обслуживать чернокожих.
Эйзенхауэр сам имел расовые предубеждения и был тесно связан с расистски настроенными организациями южных штатов. Вначале он почти не обращал внимания на кампанию против сегрегации. Однако генеральный прокурор (министр юстиции) Герберт Браунелл, которому президент вполне доверял, убедил его серьезно отнестись к разраставшемуся недовольству черного населения. Браунелл доложил, что Верховный суд потребовал от него резюме всех жалоб по вопросам сегрегации, поступивших в министерство, и заключений по этим делам. Согласившись с необходимостью подчиниться требованию суда по первому вопросу, Эйзенхауэр выступил против предоставления Верховному суду министерского заключения, мотивировав формально — нарушением Верховным судом принципа разделения властей и своего права интерпретировать законы.